Лин Гамильтон - Мальтийская богиня
Идея послать Энтони, изучать архитектуру казалась просто смехотворной — это было выше наших финансовых возможностей. Но как-то в один из своих приездов на родину он предложил нам заплатить за образование сына. Он сказал, что поговорит с деканом Высшей школы архитектуры в Риме, где читает лекции, и постарается определить Энтони туда. Затем он предложил другой вариант — университет в Торонто, который заканчивал сам и где входил в совет директоров. Марк сказал, что во время учебы Энтони мог бы жить с ним и его женой. По глазам Энтони я читала, насколько он захвачен идеей поехать в Америку. Но при этом свет угасал в глазах Иосифа. Я смотрела на Марка, стоящего неподалеку с небрежной ухмылкой. Боже мой! Его очки от солнца, должно быть, стоили больше ежемесячной зарплаты Иосифа. И я возненавидела этого человека. Честно говоря, он знал, что мы не сможем отказать — ведь не станем же мы рисковать будущим своего сына.
Она сидела, поглаживая свои руки, и некоторое время не могла произнести ни слова.
— Но вы могли сказать нет, — тихо произнесла я.
— И что хорошего из этого бы вышло? — вспылила она. — Энтони — второй Марк. Он бы сбежал. Марк купил бы ему билет, и мы бы потеряли его навсегда.
— А Энтони знает, что Мартин Галеа — его отец? Вы сказали ему?
— Нет! — отрешенно затрясла она головой. — Никогда не скажу! — Вдруг она резко повернулась ко мне и, сильно сжав мои руки, возбужденно произнесла: — Пожалуйста, обещайте мне, что не скажете ему. Обещайте!
— Обещаю, Марисса, — успокоила я ее. — Но вы же знаете, что, в конце концов, вам придется ему рассказать.
Она посмотрела на меня взглядом затравленного зверька.
— Мы знаем, Марисса, что Иосиф уехал в Рим в четверг. Возможно, он мог бы кое-что объяснить.
— Иосиф не убивал Марка. Он даже не знал, что тот должен прилететь из Рима.
— Тогда что он делал в Риме, Марисса? — спросила я.
— Мне нечего сказать, — с горечью ответила несчастная женщина. — Абсолютно нечего. Но я точно знаю, что Иосиф не мог убить Галеа.
Она не изменила своего решения. Ни тогда, ни потом. Я оставила ее безмолвную и оцепеневшую под грузом тягостных воспоминаний. Мне бы очень хотелось присесть рядом с ней и постараться убедить, что рассказать о цели поездки Иосифа лучше, чем ничего не говорить, но у меня были другие обязательства перед этой женщиной, ведь я дала слово.
* * *Я обещала доктору Стенхоуп, а главное Софии, что буду вовремя. Подойдя к университету — Роб подвез меня по дороге в полицейский участок Флориана, — я увидела небольшую толпу у входа. Группа людей кричала и показывала руками в сторону, кого бы вы думали, Анны Стенхоуп. Я сначала не могла понять из-за чего весь этот сыр-бор, но вскоре прояснилось, что кучка родителей протестовала против участия их дочерей в весьма сомнительного содержания спектакле, откуда веяло сильным феминистским духом. Ясно было одно: они не желали, чтобы их кровиночки участвовали в представлении. Оппозиция Анне Стенхоуп превосходила по численности ее сторонников. Виктор Дева пытался погасить эмоции толпы. Марио Камильери, пиарщик из кабинета премьер-министра, тоже тщетно старался утихомирить возмущенных родителей. Опасаясь за возможные эксцессы, он увел Анну и Виктора в здание университета.
Я заметила в толпе Софию с мужчиной, видимо отцом, хотя я только раз видела вскользь его профиль в окне, когда мы вечером возвращались из города. Он держал ее руку мертвой хваткой, и девочка от подобного произвола скривила рот, хотя от меня не ускользнуло, что она колеблется. Парочка ее подружек, тоже артисток, начала отступать под сердитые окрики своих родителей.
Все шло к тому, что представление «звук и свет» никто никогда не увидит. Но вдруг толпу неожиданно начал теснить серебристо-серый лимузин, подъезжавший к ступеням университета. Я услышала, как кто-то громко зачастил на мальтийском языке. Не поняв ни слова, я нашла этот голос просто неотразимым. Сочные нотки оратора полностью изменили настроение этих людей. Отец Софии выпустил руку дочери, и она с трудом стала просачиваться сквозь толпу мне навстречу.
— Кто это и что он сказал? — шепнула я.
— Это Джованни Галициа, министр иностранных дел Мальты. Он сказал им, что тот, кто не может себе представить Мальту страной, играющей выдающуюся роль среди Средиземноморских государств и занимающей достойное место на мировой арене, не достоин называться гражданином Мальты. Возможно, что среди собравшихся есть люди, довольные отведенной Мальте ролью — быть просто заложницей в европейской политике, — но он верит, что после этого представления весь мир узнает о нашей стране. И пусть те политики, которые не ценят славную историю Мальты, выучат ее во время спектакля. — София посмотрела на меня и состроила гримасу.
Нельзя было сказать, что все родители счастливо улыбались после бурной встряски, но толпа начала потихоньку редеть.
Марио Камильери бросил взгляд на отъезжавшую машину.
— Кто же это те, у кого нет воображения? Или это политическая риторика? — спросила я у Софии.
— Он имел в виду премьер-министра Чарльза Абела. — София решила посвятить меня в политические коллизии. — Они не ладят друг с другом. Абела сейчас болен — недавно ему сделали операцию. Галициа назначен исполняющим обязанности премьер-министра, но ведет себя так, будто уже управляет страной. Он, возможно, надеется, что Абела уйдет в отставку, но, похоже, тот скоро поправится и опять займет свой пост. — Уверенная в своей правоте, София закончила: — Скорее всего, Марио Камильери на стороне премьер-министра и его команды.
— А как ты думаешь, что послужило причиной сегодняшнего выступления? — поинтересовалась я. — Что заставило родителей так разбушеваться? Наверняка не из-за того, что девочки рассказывают дома о пьесе.
— Ну, как бы вам сказать? Вопрос не в том, что родители выступают против учения доктора Стенхоуп. Видимо, речь идет о подстрекательстве. Многие думают, что Алонзо, брат Марии, шпионит за нами и все докладывает нашим родителям, — подытожила София. — Но нам нужна его помощь, потому что мы одни не в состоянии выполнять мужскую работу. Лично я сомневаюсь, что он шпионит. Алонзо — большой плюшевый медведь.
* * *Чуть погодя из университета вышла бледная и сконфуженная Анна Стенхоуп. Она выглядела несколько напуганной, но вскоре стало очевидно, что не этот отвратительный выпад родителей девочек вывел ее из равновесия, а присутствие Виктора Дева, преисполненного своего обычного обаяния. Внешне Анна Стенхоуп тоже изменилась. Вместо невыразительного платья и скромных туфель она надела юбку и розовую блузку, открывавшую добрую половину ее пышного бюста, и стильные босоножки. Волосы старой девы казались всклокоченнее обычного, зато она, видимо, потратила немало времени, чтобы нанести неумелой рукой макияж.
Я решила, что Дева абсолютно вскружил ей голову, порхая вокруг нее, осыпая комплиментами и предлагая помощь всякий раз, когда она пыталась что-то сделать. Мне в голову закралось подозрение насчет поведения этого человека, жаждущего, очевидно, выманить деньги у Анны Стенхоуп, но суть заключалась в том, что я не была уверена, есть ли у нее вообще какие-либо деньги. Подозрение о коварстве Виктора Дева отпало само собой, когда я вспомнила, что он купил много, пусть и дешевого, светового оборудования на свои деньги. Прикинув и так и сяк, я пришла к выводу, что о вкусах не спорят.
Дева и Алонзо — мальчик на побегушках и потенциальный шпион — играючи подхватили три тяжеленных ящика с осветительными приборами и два короба с костюмами и занесли их в автобус, где их уже ждали все остальные участники спектакля.
Пока мы ехали, девочки весело щебетали и заливисто хохотали в предвкушении счастья. Мы с Анной Стенхоуп сели вместе, а Виктор Дева и Алонзо — напротив нас. Время от времени Анна и Виктор обменивались многозначительными взглядами.
— Ну и сцена получилась с этими родителями, — посетовала я.
— Ничтожные людишки, — высказала свое «фэ» доктор Стенхоуп. — Динозавры, безмозглые рабы религии, если вы хотите знать мое мнение. Как им только не стыдно! И вы знаете, они добились-таки моего увольнения из школы. А теперь пытаются отменить спектакль. Они протестуют против моего учения о Великой Богине и считают, что это забивает им головы чепухой и делает высокомерными. Но ведь это же сущая правда. Мальта — действительно главный центр культа Богини на протяжении многих веков. Я знаю, есть археологи, оспаривающие этот факт, и большинство из них — мужчины, конечно же. Но почему, спрашиваю я вас, в таком случае при раскопках находят десятки, даже сотни женских фигур и детородных женских символов — треугольников — и только горстку фаллосов? А люди считают, что их Бог — мужчина!
Анну Стенхоуп никогда не покидал феминистский настрой, даже в научных изысканиях.
