Билл Гастон - Смерть в зеленых глубинах
Мариан ухватила меня за руку.
- Куда пойдем, Рой? Так хочется, чтобы эта ночь не кончалась!
Я ей улыбнулся.
- Ты забываешь, это Глазго - город-Золушка. После полуночи все развлечения кончаются. По-моему, выбор у нас невелик: или пойти гулять в парк, рискуя при этом быть ограбленными или задержанными полицией, или направиться ко мне домой, посмотреть гравюры, если они у меня есть.
Мариан обворожительно покосилась на меня и хихикнула.
- Ошибаешься, милый! У нас есть ещё один вариант! Пойдем ко мне, там я тебя познакомлю с "Гленом Грантом", бутылку которого приберегла специально для такого случая.
Я не возражал, не зная, что ещё не раз об этом пожалею.
Мы остановили такси, Мариан назвала шоферу адрес в одном из престижных районов на западном берегу реки Келвин. У входа в ярко освещенный, облицованный белой плиткой дом с небольшим палисадником я расплатился с таксистом и пошел за Мариан. Мы поднялись на второй этаж, где на стеклянной двери красовалась хромированная табличка с готическими буквами:"М. Николсон".
Квартира Мариан меня потрясла. Чтобы обставить такую просторную гостиную с высокими потолками нужна была не только бездна вкуса, но и немало денег. На полу покоился огромной бежевый ковер с высоким ворсом, у стен стояла современная мебель. На стенах - несколько репродукций импрессионистов в белых рамах, а акварель над камином с изображением Данвеганского замка придавила завершенность всему интерьеру. Мне пришло в голову, что пение во второразрядном кабаре - дело гораздо более прибыльное, чем можно было представить. Одно ясно - эта квартира не имеет ничего общего с её жилищем на родном острове.
Мариан бросила накидку на спинку дивана и включила настольную лампу с мягким приглушенным светом. Она повернулась ко мне и, когда я приблизился, упала в мои обътия так просто и естественно, что, казалось, мы знали и любили друг друга давным - давно.
Мы долго стояли обнявшись, потом она подняла голову и нежно провела по моей щеке с синяком.
- Я рада, Рой, что тебя не убили! - прошептала она. - Трудно пришлось?
Я ласково погладил её по руке и улыбнулся.
- Я тоже рад! А трудно было не мне одному.
Мы долго целовались, потом она отстранилась и рассмеялась:
- Совсем забыла, что я хозяйка. Хочешь выпить?
- Да, не откажусь. Ты просто потрясающая хозяйка!
- Тебе с содовой? И немножко музыки, наверное?! Надо перевести дух.
- Все принимается. Только без содовой. Уважаю труд виноделов.
Она подошла к бару и налила мне изрядную порцию виски, а себе смешала мартини. Мы выпили на брудершафт. Я почувствовал, как виски догнало шампанское; смешавшись, они подняли мое несколько подпорченное настроение.
В углу стояла большая радиола. Мариан подошла к ней и поставила пластинку. Комната наполнилась мелодией из "Огней рампы". Потом она, непроизвольно раскачиваясь в такт музыке, подошла ко мне, положила руки на плечи и прощептала:
- Вот видишь, у нас даже в музыке вкусы одинаковые. Давай потанцуем!
Я обнял её за талию, и мы стали танцевать, вернее, раскачиваться в такт музыке. Мариан положила голову мне на плечо и спросила:
- Рой, ты когда-нибудь испытывал такое сильное желание, которое бы не давало тебе покоя, тревожило, как ни на миг неослабевающий крик внутри?
Внутри возникло ощущение пустоты. Мне показалось, что она когда-то это уже произносила. Но я попытался улыбнуться.
- Конечно, испытывал!
Она открыла глаза.
- Да, когда?
- Да вот сейчас. Выходи за меня замуж, Мариан!
Она задумчиво покачала головой.
- Ты не хочешь жениться. Но очень мило с твоей стороны, что ты думаешь, что хочешь.
Я крепко прижал её к себе. Пластинка внезапно кончилась, и мы стояли в полной тишине. Влажный мягкий рот, закрытые глаза, длинные пушистые ресницы и легкое дыхание вызвали во мне такое сильное желание и нежность, что я не смог совладать с чувствами, они рвались наружу, как горный поток, сметающий все на своем пути...
Прошло очень много времени, пока я услышал, как часы на башне бьют три раза. Я стоял в дверях ванной, глядя на Мариан. Она спала безмятежно, свободная от страстей, составляющих её противоречивую натуру, и казалась очень юной и беззащитной.
- Пока, милая. Спасибо, за все, - с нежностью шепнул я, направляясь в гостиную. Уже на выходе из комнаты мое внимание привлек какой-то блестящий предмет на полочке. Это был медальон в форме сердечка с порванной цепочкой. Подумав, что неплохо бы починить его и отдать Мариан при встрече, я сунул его в карман, выключил свет и вышел на улицу.
Приятно пройтись пешком в тихую летнюю ночь. На западе кучковались облака, но в душе моей было безоблачно. Будущее казалось вполне определенным. Я шел и строил планы для двоих, а в ушах все ещё звучала мелодия "Огней рампы".
Придя домой, я плюхнулся в кресло и закурил. Но сигарета показалась лишней. Только теперь я понял насколько устал. Я провел на ногах все последние сутки и не разу не расслабился. От одной мысли, что можно завалиться в постель и проспать до полудня, я пришел в состояние блаженства.
Но сигарета ещё не выкурена. Затянувшись, я сунул руку в карман и достал медальон. Сначала не мог вспомнить, зачем он мне понадобился? Идея взять у дамы украшение даже из благородных побуждений показалась не слишком привлекательной. Однако в случае быстрого ремонта был шанс заслужить прощение. Я сидел и непроизвольно раскачивал медальон за кончик порванной цепочки. Мое внимание привлекла гравировка. Я поднес медальон поближе к свету. И все внутри похолодело. Вот он, - искомый мотив для убийства Энн Мазерс!
На медальоне было выгравировано: "Мариан - с любовью от Колина!" На меня нахлынули мучительные воспоминания. Я вскочил и прошел к шкафу, где висела куртка, которая была на мне, когда я обнаружил тело Энн. Губная помада, подобранная в каюте затонувшего судна, лежала, позабытая в боковом кармане. Достав её, я снял колпачок. Сравнивать цвет помады с цветом отпечатков, оставшихся на моем носовом платке, не было нужды. Губы с этой помадой я помнил не хуже своего отражения в зеркале.
Подозрения сменились уверенностью.
Внезапно поток моих мрачных размышлений прервал пронзительный звонок. Я был настолько ошарашен, что долго не мог понять, что звонит телефон. Потом, наконец, снял трубку. Негромкий мужской голос спросил:
- Рой Маклин?
- Да, я.
- Это Сканлон. Если хотите увидеть Эллиса Прескота, нынче вечером он будет на Тилмер Стрит, 315. Первый дом справа. На двери табличка "Эдвард Прайс".
- Минутку, Сканлон! Что стряслось? Почему вы мне это говорите?
- Скажем, потому что мне не нравятся убийцы вроде Прескота. Возможно, всем будет лучше, если Мильтон его сцапает; мне не хочется совершать вечерний моцион под охраной, тем более рядом с ним.
Послышался щелчок, и трубка затихла.
Первым желанием было позвонить Мильтону и сообщить о звонке, но я вовремя остановился. У меня накопилось к Прескоту немало вопросов, а отвечать на них в присутствии полиции он вряд ли станет.
Мысль о ловушке я отбросил. Это было бы слишком рискованно для тех, кто её подстроил. Один мой звонок, и Мильтон выставит оцепление вокруг дома, так что и мышь не проскользнет. Прескот прекрасно понимает, что идея обвести полицию вокруг пальца провалилась. И теперь у полиции достаточно улик, чтобы предъявить ему обвинение. Скорее, он собирается удрать за границу. Как бы там ни было, я решил отправиться на эту встречу.
Попытавшись встать, я впервые почувствовал боль в мышцах. Во рту стоял привкус горечи. Я прошел на кухню, плеснул в лицо холодной водой, выпил поллитра холодного молока и почувствовал себя гораздо лучше. Тут мое внимание привлек монотонный приглушенный шум. Нестерпимая жара кончилась, за окном шел дождь.
ГЛАВА 10
Мариан все рассказывает
Тилмер Стрит оказалась в противоположном конце города, на южном берегу реки. Это была улица, застроенная кирпичными четырехэтажными особняками с фасадами из ракушечника. Когда-то они принадлежали верхушке среднего класса, теперь несколько сдали позиции. Я медленно ехал, пока справа не увидел номер 315, и остановил машину на углу.
На моих часах было без пяти пять утра. Тяжелые дождевые тучи нависали над городом, но тьма начинала отступать, и мокрый асфальт тускло мерцал в жидком предрассветном тумане. Улица напоминала ущелье: темная, пустынная и мертвая, как лунный ландшафт.
Я свернул в слабо освещенный дворик, зашел в дом и поднялся до первой лестничной площадки. От невыносимой кошачьей вони першило в горле и слезились глаза. Удивительно, как Прескот себя чувствукт в этой конуре после привычной роскоши. На двери справа - большая медная табличка с именем Эдварда Прайса, следовательно, звонивший знал, что говорил.
Я уже собрался постучать, но потом решил не делать этого. Прежде чем обнаружить свое присутствие, неплохо бы разведать, что поджидает меня за дверью. Надо отметить, что дверь была старомодной, с вышедшим из моды пружинным замком. Воспользовавшись пластиковой корочкой от водительского удостоверения, как отмычкой, я беззвучно проник внутрь. Дверь слева в маленькой прихожей была приоткрыта.
