Милан Николич - Современный югославский детектив

— Доктор просил не утомлять вас. Потому говорите как можно короче, а я постараюсь не задавать вопросов, требующих длинных и сложных ответов. Итак, я уже знаю, что вы служите в итальянской полиции, с которой мы вместе ведем розыски одной группы преступников. Той самой, в которую были внедрены вы. Мне известно все, что происходило до появления Мирко Црнковича на яхте. До того момента, как он напился…

Кастеллани протестующе повел головой, стал объяснять:

— Он не напился, его оглушили наркотиками. Сперва подбавили морфия в виски, а потом дали вдохнуть «райский газ»… «Райский газ» — разновидность так называемого «препарата истины». Вдыхается он через маску, подобную той, какие употребляют в больницах при анестезии. Под действием «райского газа» человек полностью теряет контроль над волей и безропотно отвечает на все вопросы, которые ему задаются. Он пребывает в своего рода трансе и потом не может вспомнить ничего из происходившего. Однако этот транс не мешает отвечать на поставленные вопросы вполне толково.

— Понимаю, его допрашивали одурманенного. А вы не подслушивали допрос?

Ведь пытались же его за что-то убить! Может, он обнаружил слишком большой интерес к допросу и вызвал подозрения?

— Это было невозможно… Но я знал что они готовятся кого-то допрашивать. Мне удалось спрятать в каюте магнитофон…

— Понятно!.. Тогда вас и обнаружили?

— Не тогда… Позднее…

— Значит, разговор вам удалось записать?

Он чуть заметно кивнул.

— А лента с записанным разговором? Где она? — продолжал выспрашивать я, волнуясь все больше. Ведь на ленте находилась разгадка всей этой истории. Если только ее не отняли у него или не уничтожили!..

— Должна быть в кармане… В моих брюках…

Обернувшись к сестре, я нетерпеливо спросил:

— Где его одежда? В карманах что-нибудь найдено?

Она пожала плечами:

— Одежду обычно оставляют на складе. Не знаю, было ли что-нибудь в карманах. Я приняла дежурство, когда его уже оперировали…

— Прошу вас, сестра… — Я пытался не выдать своего волнения. — Это очень важно. Будьте добры, сходите на склад и проверьте, что найдено у него в карманах. И принесите все сюда. Скажите врачу, что я попросил, и он вам наверняка не откажет!..

Она встала, не решаясь сдвинуться с места. Я понял, что она боится оставить меня одного с раненым — вдруг тому станет хуже. Я поспешил уговорить ее, пока она не начала упираться:

— Не беспокойтесь, я не стану его утомлять. Вы же видели, мы разговариваем совсем немного и он вовсе не напрягается. Ну прошу вас, сестра!

Я мог бы, конечно, и сам сходить за вещами, но я не знал, где находится склад, и без толку плутал бы по больнице, зря тратил бы драгоценное время. Ведь могло случиться так, что раненый, пока я бегаю, потеряет сознание, а мне нужно было задать ему еще несколько важных вопросов. Нельзя упускать момент, пока он чувствует себя сравнительно хорошо!..

Сестра наконец решилась. Направилась к дверям, еще раз напомнив:

— Будьте внимательны! Как только он начнет кашлять, зовите врача. У него легкие задеты, и от кашля может открыться рана!

Я понимал, насколько это опасно: новое кровоизлияние привело бы к большим осложнениям. Я пообещал быть осторожным и, когда она вышла, снова обратился к Кастеллани, стараясь формулировать вопросы так, чтобы ответы не требовали особого напряжения:

— Кто вас ранил? Немец?

— Да… Вернер Райхер. Прибыл из Мюнхена… Он заправляет… Заметил магнитофон… Стрелял из пистолета с глушителем… Мне удалось прыгнуть в воду…

Я сделал ему знак замолчать. Остальное было понятно: тяжело раненному Кастеллани удалось доплыть до берега и выбраться на сушу, где спустя несколько минут я и встретил его, а бандиты, скорее всего, покинули Порторож.

— Они посчитали вас убитым?

— Не знаю…

Я видел, что разговор утомил Кастеллани, и закончил беседу словами:

— Большое спасибо за информацию… Думаю, теперь я знаю самое важное. Когда вы почувствуете себя лучше, мы подробно восстановим все события. А сейчас лежите спокойно и отдыхайте. Я посижу с вами, пока не вернется сестра…

Немного погодя я добавил:

— Будем надеяться, что лента цела… Даже если она затерялась, думаю, не такой уж это большой урон!

Я, конечно, лгал ради его спокойствия. Известие, что лента исчезла, могло его расстроить, а возможности скрыть этот факт у меня не было. Так уж пускай лучше думает, что лента не так важна, хотя, по моему убеждению, от этой ленты зависело многое, чуть ли не все!

Он медленно кивнул в знак того, что меня понял. Несколько минут прошло в молчании. Я бы с удовольствием закурил, но этого делать было нельзя. Дым мог вызвать у раненого кашель, а как раз кашля он должен остерегаться больше всего.

День был воскресный, и в эти послеобеденные часы в больнице царила тишина. Потому даже сквозь закрытую дверь я услышал торопливые женские шаги, хоть они и раздавались где-то в самом конце коридора. Через секунду в комнату вошла сестра. Она несла всякую мелочь: зажигалку, носовой платок, раскисшую пачку сигарет и… плоскую картонную коробочку!.. Это была магнитофонная лента!

— Вот, это все, что при нем оказалось, — сказала сестра, складывая вещи на стол.

— Большое вам спасибо, сестра! — обрадовался я, сразу же схватив коробочку с лентой и показывая ее Кастеллани: — Нашлась! Вы разрешите мне взять ее с собой. Мы ее аккуратненько высушим и прослушаем, что там записалось!..

Разрешения я спросил просто из вежливости. У Кастеллани и в мыслях не было мне возражать. Лицо его сияло от удовольствия, что лента нашлась.

Тронув его за плечо на прощание, я поблагодарил:

— Большое вам спасибо за помощь… Мы сделаем все возможное, чтобы вы поправились… Желаю вам скорейшего выздоровления! До скорой встречи!

Я торопился. В управлении ленту просушат, и я все узнаю… Конечно, если она не вконец испортилась. Я не был знаком с тонкостями подобного рода техники, но почему-то был уверен, что лента пусть частично, а сохранилась.

К управлению я подошел почти одновременно с патрульной машиной. Из нее выпрыгнул милиционер, а за ним — диво дивное! — Мирко Црнкович собственной персоной, он тут же принялся помогать выйти из машины своему зятю Владе Мандичу, еле державшемуся на ногах от слабости.

XVI

…Все шло кругом перед глазами. И в желудке крутит, и в груди, и в голове. Кушетка уплывала из-под меня, а потолок угрожающе опускался, норовя придавить…

Потолок? Что за потолок? И что это за кушетка?.. С превеликим трудом я начинал осознавать себя и окружающее, как будто пробуждаясь из глубокого забытья… А может, из пьяного сна?.. Нет, не то… Что же, в самом деле, со мной приключилось?.. Я попытался приподняться на постели, но руки мне отказали, и я снова плюхнулся на спину…

Прошло несколько минут, а может, и полчаса — разве определишь в таком состоянии? — пока я полностью не пришел в себя. Над кушеткой я заметил круглое окошко, в диаметре сантиметров двадцать, не больше, и сразу вспомнил все — и яхту, и Пьера, и другого, носатого Пьера… И виски, в которое мне подмешали какой-то дряни…

Конечно же! Из-за этой отравы у меня и голова трещит, и мутит… Стало быть, я нахожусь на яхте. И яхта стоит, не качается, или это мне только кажется после выпитого?.. Мне с трудом удалось приподняться и выглянуть в окошко — мы стояли в нескольких метрах от берега.

Каюта та самая, где начался разговор с красавчиком Пьером и где я потерял сознание… Сколько же времени с тех пор прошло? Часы мои остановились — сами понимаете, не мог их завести перед сном. Сквозь оконце видно, что день солнечный, жаль, нельзя определить, хоть приблизительно, сколько сейчас времени…

В каюте я был совершенно один. На столе — бутылка виски и бокалы. От одного взгляда на них мне сделалось тошно… Сейчас бы стакан воды и пару таблеток аспирина… Пришел бы в себя.

Наконец мне удалось приподняться и сесть. Я нащупал в кармане сигареты и спички. Сделав первую затяжку, так раскашлялся, что казалось, все мое нутро, того гляди, разорвется на части, но это ощущение вскоре прошло, и я почувствовал, как никотин меня взбадривает…

Я выкурил целую сигарету и за все время не услышал ни звука — ни на яхте, ни рядом. Я встал и доковылял до двери, попытался открыть.

Куда там… Она была заперта, и ключа в замке не было… Я снова вернулся на кушетку и с горя выкурил еще сигарету. Затем отворил окошко. Я, конечно, и не мечтал, что сквозь него можно пролезть, зато в каюте посвежело. Стало легче дышать.

Ну и история! Что все это значит? Сперва Пьер со своими молодцами из кожи лезут, чтобы меня заарканить, потом поят какой-то гадостью и бросают одного на этой посудине стоимостью в несколько миллионов лир! Есть тут хоть капля логики? По-моему, ни одной!