Владимир Константинов - Город
- Это нужно прежде всего вам.
- Все это, конечно, замечательно, Господи. Но только я вряд ли смогу принять ваше предложение.
- Почему?! - удивился Иисус.
- Ну, посудите сами, как я могу оставить в беде рабочего Астахова, оказавшегося в тюремных застенках лишь потому, что пытался мне помочь? Это было бы непорядочно с моей стороны. Верно?
- Значит, у него такая судьба, - сухо ответил Иисус.
- Не знаю, не знаю. Но только я вряд ли буду чувствовать себя здесь комфортно, - Олов показал на дом, - когда есть этот ужасный город, где рабочие живут в резервации, а хорошие люди томятся в сумасшедшем доме. Вы меня простите, Господи, но только я так не могу и вынужден отказаться от вашего предложения.
- Вы слишком горды и самонадеяны, брат, - совсем опечалился Бог. Неужели вам не надоело терпеть надругательств и издевательств нечистой силы? Усмерите свою гордыню. Все давным-давно предопределено Космосом. Что можете вы - слабый и ничтожный?
- Возможно это и так. С вами трудно спорить. И все же я попытаяюсь. Извините! - упрямо проговорил Орлов.
- В вас сейчас возобладала жажда мести, злоба и ненависть. Эти чувства от сатаны, брат.
- А вы предлагаете, чтобы я равнодушно смотрел, как Пантокрин издевается над людьми? Так что ли?
- А вы уверены, что вправе его судить?
- Уверен.
- Это великое заблуждение, Григорий Александрович. Вы забыли одну из самых главных заповедей: "Не судите, да не судимы будете". Усмирите свою гордыню. Она может далеко вас завести.
- При данных обстоятельствах мне глубоко безразлично - буду я судим или нет. Пантокрин - мой враг. И я не остановлюсь ни перед чем, чтобы с ним покончить. Или я его. Или он меня. Другого не дано.
- Значит, вы хотите освободить людей от страданий. Так?
- Во всяком случае, я попытаюсь это сделать.
- А вы никогда не задавали себе вопрос: возможно, что страдания им посланы свыше?
- Как это? - озадачился Орлов.
- Что возможно сам Создатель послал им эти испытания?
- Но для чего?
- Ваши вопросы свидетельствуют, что вы никогда над этим не задумывались. А между тем, ваш великий поэт Лермонтов очень точно ответил на них в одном из своих стихотворений, сказав: "Хочу тоски, хочу печали, любви и счастию назло. Они мой ум избаловали и слишком сгладили чело". Страдания формируют душу человека. Человек никогда в жизни не страдавший никогда не поймет страдания другого.
- И что же вы предлагаете, Господи, - смирится?
- Смирение - не худшее качество человека, брат.
- Извините, но только я этого не понимаю и никогда не смогу понять. Слушать вместе с любимой красивую музыку, читать умные книги, пить с друзьями шипучее вино и печалиться о судьбе несчастной канарейки - это конечно замечательно...
- Какой канарейки? - не понял Иисус.
- Это я для образности. Вспомнил поэта Есенина. Был у нас такой поэт.
- Я знаю.
- Так вот. Это все замечательно. Но при этом знать, что в городе Пантокрин издевается над порядочными людьми, губит и калечит души - это, по меньшей мере, непорядочно. Он мой враг, а с врагом по законам военного времени поступают однозначно - его уничтожают. И я не успокоюсь, пока этого не добьюсь. Зло должно быть наказано уже там, на Земле. Иначе теряется всякий смысл жизни.
- Жаль, что я ошибся в вас, брат! Очень жаль! Я искренне хотел вам помочь.
- Я понимаю. Спасибо вам за заботу и за хлопоты.
- Не за что. Кстати, меня предупреждали, что вы можете не согласиться на мое предложение. Но я, после того, что с вами случилось, этому не поверил.
- Вот видите, оказывается, у меня и там есть единомышленники, улыбнулся Григорий.
- В таком случае, желаю вам всего хорошего, брат! Прощайте!
- До сидания, Господи!
Не успел Орлов ещё закончить последней фразы, как вновь оказался в камере, где совершенно невозможно было дышать от запаха сырости и квашенной капусты. Истерзанное побоями и пытками тело его вновь заныло от сильной боли. В голове закопошились сомнения: "А может быть я зря не принял предложение Бога?" Но тут же прогнал эту мысль. Нет-нет, он поступил совершенно правильно. Только вот он забыл задать ему вопрос: что с ними будет? Впрочем, Бог вряд ли на него ответил бы. Если бы он знал будущее, то не прибыл бы сюда со своим предложением.
В это время дверь камеры открылась.
- Шпион, на выход, - раздался зычный голос надзирателя.
10. Неожиданная встреча.
Это уже была другая камера, самая обыкновенная, похожая на все тюремные камеры Матушки-России - грязная, сырая и холодная. У стен стояли две железные, привинченные к полу кровати. На одной из них лежал мужчина лет под сорок. При появлении Григория он вскочил. И столько участия выразило его благостное лицо к скромной персоне Орлова, и столько сочувствия было в его взгляде, что Григорий сразу понял, - тот попал сюда совсем неслучайно, а с определенной, вполне конкретной целью. Работали здесь топорно, примитивно, рассчитывая, очевидно, на таких же, как сами.
- Очень приятно познакомиться, господин шпион! - проговорил сосед Орлова елейным голосом. И заулыбалось, залучилось его благостное лицо сетью мелких морщин. - Разрешите представиться. Пешеход Анисим.
- Это что, прозвище?
- Нет, такая у меня смешная фамилия. - И глядя на побои на лице Григория Анисим Пешеход, с наигранным страхом спросил: - Вас били, да?
- Обучали правилам хорошего тона. Заметно?
- Да уж... Это и меня могут так же?! Нет, я этого не вынесу. Нет!
- Вполне возможно. За что же вы сюда попали?
- Исключительно по собственной глупости.
- И все же?
- Завел себе вторую жену, а по должности мне это не положено.
- А что за должность?
- Статист я.
- Историк значит?
- Историк? - Он долго и старательно копался в своем мозгу, пока, наконец, не выудил оттуда полузабытое слово. Кивнул. - Да, в определенном смысле, можно сказать, что историк. Я пишу истории про нашего Правителя.
- Как так - пишите?
- Так. Я пишу про его подвиги.
- Которых, разумеется, не было. Так?
- Ну отчего же, - ответил он уклончиво. - В определенных условиях они могли бы быть.
- Ловко! А другие статисты что пишут?
- У каждого своя тема. Кто пишет об его уме, другой о его благородстве, третий о его трудолюбии, четвертый о его сердечности. И так далее.
- Значит, вы сознательно искажаете историю?
- Ну отчего же. В какой-то мере это ему присуще.
- А о недостатках, его вредных привычках у вас кто-нибудь пишет?
- У нашего Правителя не может быть недостатков.
- А я, например, слышал, что он у вас алкоголик?
- Вы имеете в виду - он много употребляет спиртного?
- Да.
- Задача статиста в том и состоит, чтобы любой недостаток Правителя превратить в его достоинство.
- Как это?!
- К примеру, Правитель, как отец нации, истинный патриот города, чтобы не отрываться от народа позволяет себе иногда выпить рюмочку национального напитка.
- Ловко! За это ваш правитель должен разрешить вам иметь столько жен, сколько пожелаете.
- Ну что вы. Мы обыкновенные служащие. А им полагается только одна жена. Вот я и говорю - попал сюда исключительно по своей глупости. Что делать, что делать?! Я совершенно не выношу побоев.
- Это ваши проблемы, уважаемый. Я со своими не знаю, что делать.
- А знаете что, господин шпион, давайте мы отсюда убежим? - неожиданно предложил "статист".
"Так вот для чего его ко мне подсадили? - понял Орлов. - Чтобы мы вместе бежали и я прямиком привел его к своим "сообщникам". Все это было бы смешно, если бы не было так грустно".
- Ну да, убежишь отсюда, как же?! - с хорошо разыгранным сомнением проговорил Орлов.
- Я бы мог это организовать, - скромно улыбнулся Пешеход. - Видите ли, я обладаю способностью протекать в любую, даже незначительную, щель.
"Что же тогда тебя, дорогой, здесь удерживало с такими-то способностями?" - хотел спросить Григорий, но сдержался. Любопытно было до конца проследить за развитием этого почти детективного сюжета.
- К сожалению, я могу входить и выходить только через дверь, в крайнем случае, через окно, - вздохнул Орлов.
- Не беда, - заверил Пешеход. - Вам ничего не нужно будет делать. Я проберусь в караульное помещение и насыплю снотворного в чайник надзирателей, а когда они уснут, завладею их ключами и открою камеру. Все просто.
"У тебя, симпатяга, и снотворное оказалось под рукой совершенно случайно, - усмехнулся про себя Григорий. - Они что, всех считают за дураков что ли? Не иначе. Иначе бы сей сюжет не был сшит так грубо белыми нитками. Но ничего, мы ещё поглядим кто из нас кого дурнее."
- Тогда действуйте! - сказал он с воодушевлением, чем очень обрадовал своего нового знакомого.
- Только, господин шпион, мне совершенно негде спрятаться, - вдруг очень опечалился "статист". - У вас случайно нет людей, у которых можно схорониться хоть на несколько первых дней? - При этом, он так посмотрел на Орлова, будто от ответа зависела его жизнь.