Владимир Константинов - Город
- Так о чем это мы с вами, Григорий Александрович?
- Должен ли у буду чем вам заплатить за свою свободу и все прочее? напомнил Орлов.
- Да так, ничего особенного, - пренебрежительно махнул рукой сатана, можно даже сказать, - сущий пустяк. Всего-навсего свою душу. Да и к чему она вам. Только лишние хлопоты от нее, свербит внутри, ноет, сеет сомнения. Настоящему мужчине неведомы сомнения. Он должен твердо стоять на ногах и уверено шагать по жизни. Вы со мною согласны?
- Допустим, - задумчиво проговорил Орлов. И, вдруг, его осенило. Пока у него есть душа, он недоступен ни нечистой силе, ни самому князю тьмы. Они могут напугать его до смерти, строить всевозможные козни, но ему самому они ничего сделать не могут. Пока она у него есть, он волен поступать так, как считает нужным. Но стоит отдать её этому вот господину и он уже не будет себе принадлежать. Они будут из него веревки вить и заставят поступать так, как им нужно. И он станет противен не только самому себе, но и Тане. Нет уж дудки, господа нечистые! Умереть за свою любимую он всегда готов, но стать ей ненавистным - ни за что на свете.
Воланд, видно подслушав мысли Орлова, становился все сумрачнее. Лицо его заострилось, стало желтым и желчным.
- Боюсь, что наша сделка не состоится, Ваше Сатанинство! - весело и бодро проговорил Григорий.
Бархан от столь непочтительного обращения к своему могущественному хозяину даже испуганно икнул.
- Это ваше последнее слово? - сухо спросил сатана.
- Более чем, - ответил с улыбкой Орлов.
- Что ж, вы об этом ещё здорово пожалеете, господин Орлов, мстительно и зловеще усмехнулся князь тьмы и изчез.
Бархан встал с кресла, покрутил указательным пальцем у виска, сказал осуждающе:
- Дурак вы, Григорий Александрович, и не лечитесь. Выгоды своей не видите. - И тоже растворился в воздухе.
Орлов в возбуждении прошелся по комнате. Только-что ему угрожал сам сатана. А этот господин слов на ветер не бросает. Это точно.
"Что же теперь будет?!" - с тоской подумал он и сел за стол писать "признательные показания".
8. "Явка с повинной".
Вид у куклявого начальника тюрьмы, читавшего "явку с повинной" Орлова, был жалким и разнесчастным. Полные щеки тряслись, из побелевших губ вылетало бессвязное бормотание. А потом он стал благополучно стекать к себе на колени. Григорий не знал каким образом сотворены куклявые, но они были очень похожи на людей, сразу трудно было разобрать - кто есть кто.
- А ну прекрати придуриваться! - неожиданно для себя закричал Орлов. Жену свою пугай подобными штучками, понял?!
Это возымело действие. Передо Орловым вновь сидел несчастный начальник и помертвевшими губами изрек:
- Что же вы тут понаписали, господин шпион?!
- Правду. И ничего кроме правды. А что, по моему, очень неплохо получилось! Или у вас другое мнение? Впрочем, прочтите, пожалуйста, вслух. Может быть мы с вами немного подредактируем текст.
Начальник тюрьмы был настолько выбит из привычной колеи "признаниями" шпиона, что бесприкословно повиновался, что-то забормотал себе под нос.
- Будьте столь любезны, погромче и более внятно! - попросил Орлов.
Голос куклявого начальника несколько окреп и Григорий уже способен был различать слова и даже целые предложения.
- "Самому великому идиоту из всех идиотов, как ныне живущих, так и давно усопших, сукиному сыну Пантокрину"... Нет, не могу! - жалко пролепетал начальник тюрьмы и хотел было вновь начать распадаться.
Но Орлов уже знал, как надо с ними себя вести.
- Не хнычь, будь мужчиной, не испытывай моего терпения, приятель. Читай.
Но начальник тюрьмы не смог продолжить по той причине, что плакал. Громко так плакал, с всхлипами и причитаниями. Смотреть на все это было неприятно.
Проплакавшись, он достал из кармана огромный ярко-малиновый носовой платок, вытер лицо, а затем продолжил читать:
- "... от агента 007 Джеймса Бонда, самого крутого из всех крутых агентов. Ваша наигнуснейшая Гнусность, Пантокрин ты гребанный"... Нет, я не могу, - вновь захныкал начальник тюрьмы. Не могу такое при стражнике, - он кивнул на куклявого стражника за спиной Орлова. - Он ведь на меня донесет, будто я это все сам.
- У вас что, все друг друга закладывают?
- Все. Наш патриотический долг - доносить друг на друга.
- Ну и порядки тут у вас. Ладно, давай я сам. - Орлов привстал и бесцеремонно вырвал лист из рук начальника тюрьмы. Бодро и жизнерадостно, с выражением стал читать:
- "Пантокрин ты гребанный, если ты, козел, через двадцать четыре часа не доставишь меня и суперагента Татьяну в мой родной Новосибирск, то ты и вся твоя банда здорово об этом пожалеете, и никакая нечистая сила вам не поможет. Я сделаю из вас безотходное производство. Я не буду взрывать ваш вшивый городишко. Вы это сделаете сами по собственному почину. Потому, вам лучше со мной не связываться. Итак, время пошло господин Придурок."
Григорий посмотрел на начальника тюрьмы, как бы в ожидании одобрения своего творчества. Но тот сидел, навалясь грудью на стол, в полуобморочном состоянии, в страхе бормотал какие-то заклинания.
- По-моему ничего получилось, а? - спросил Орлов у него. - Несколько лаконично, но по-существу верно.
- Уведите его! - вмолился начальник тюрьмы, обращаясь к стражнику. Уведите! А то от общения с ним я уже начинаю просвечивать!
И действительно, куклявый начальник тюрьмы стал просвечивать. Честно. Сквозь него Григорий уже различал спинку кресла. Да, здесь не заскучаешь!
Стражник, подхватив Орлова сзади под мышки, поставил на ноги и повел его из кабинета начальника, подталкивая в спину.
9. Новое предложение.
Прежде чем отвезти Орлова в камеру, трое куклявых стражника долго и упорно его избивали, сопя от усердия. Избивали молча, не задавая никаких вопросов, просто так, ради профилактики. Он несколько раз терял сознание. Его отливали водой, а когда он приходил в себя, избиение продолжалось. Скоро Орлов перестал ощущать свое тело, а потом - и самого себя. Было такое состояние, будто все это проделывали с кем-то другим, а он при этом был лишь сторонним наблюдателем. А сознание уносило его далеко-далеко, к истокам его жизни. Какое же это было замечательное, беззаботное время, как верилось, что мир сотворен исключительно для него. "Зачеркнуть бы всю жизнь, да по новой начать. Улететь к ненаглядной певунье своей..." "Таня! Где ты, родная?! Что с тобой?!" - заволновалось сердце Григория тревогой за любимую. После встречи с самим сатаной Орлов понимал, что их ждут трудные времена - сатана слов на ветер не бросает. Тревога за жизнь девушки уже не раз поселяла в душе Григория сомнения в правильности принятого решения. Имел ли он право подвергать опасности жизнь любимой? Но после долгих размышлений, приходил к выводу, что у него не было выбора. Согласиться с предложением сатаны, означало - окончательно потерять и себя, и её. Честно.
Наконец стражники окончательно притомились и прекратили избиение. Один из них поставил Орлова на ноги и повел в камеру. По дороге Григорий было пытался выяснить у него хоть что-нибудь о судьбе Тани. Но на все его вопросы тот отвечал упорным молчанием. Наконец, куклявый стражник открыл дверь камеры и грубо втолкнул в неё Орлова. По всему, это был карцер или что-то в этом роде, так как кроме небольшого стола и двух табуретов здесь ничего больше не было. Даже прилечь негде. Очень хотелось есть. Орлов затарабанил в дверь. Через какое-то время окошко на двери открылось и в нем показалась свирепая физиономия надзирателя:
- Чего надо, шпион? - грубо спросил он.
- Принеси-ка, дружочек, что-нибудь поесть, - попросил Григорий.
- Не положено. - Дверца захлопнулась.
- Цепной пес ты, а не дружочек, - вяло и беззлобно проговорил Орлов. У него не было сил даже рассердиться.
С трудом доплелся он до стола и сел на табурет. Его тело представляло собой одну сплошную боль. Но с этой болью он уже как-то свыкся. Гораздо серьезнее была боль душевная. Что с Таней?! Жива ли она?! От одной этой мысли можно было сойти с ума. Он лег грудью на стол и заплакал. Как же он измучился! Сил больше никаких нет - так измучился. Господи! Как же ты допускаешь подобную несправедливость?! Почему порядочные люди должны страдать, когда пантокрины жируют и веселяться? Вдруг, он услышал тихий сочувственный голос:
- Крепитесь, Григорий Александрович! За все ваши муки вам будет воздано сторицей.
"Начинается", - устало подумал Орлов, отрывая голову от столешницы. Напротив сидел молодой мужчина с ликом страдальца. Одет он был в длинную полотнянную рубаху с косым воротом. Темные, жесткие, слега вьющиеся волосы обрамляли бледное, худое лицо с небольшой редкой бородкой. Из огромных глаз незнакомца на Григория смотрела, казалось, сама мировая скорбь. Где-то он уже однажды видел этого мужчину. Однако, сколько не напрягал память - где и когда? Вспомнить не смог.
- Кто вы? - спросил он.
- Бог, - просто ответил мужчина, смущенно улыбнувшись. - Здравствуйте, Григорий Александрович!
