Чингиз Абдуллаев - Фактор страха
– Все предусмотрели, – сказал Чиряев, – даже фото тебе прислали. И кассету. Значит, ужин, говоришь, тоже записали на пленку?
– Скорее обед, когда они на улицу вышли, еще светло было.
– И сразу все прислали тебе, – Чиряев поднял глаза на Тумасова, и тот вздрогнул, прочтя в его глазах приговор всем, кто осмелился на такое.
– Ты кому-нибудь кассету показывал? Или фотографии?
– Ну что ты, конечно, не показывал. Я и сам их не рассмотрел хорошенько, быстро перемотал кассету и поспешил к тебе.
– И правильно сделал. Позвони в Москву, найди Матвея и Толика. Скажи, чтобы из-под земли нашли эту гниду, Фанилина вонючего. И пусть узнают, кто его нанял.
– Сделаю, – кивнул адвокат.
– Пусть позвонят Шахматисту. Он даст людей, если нужно. Скажи, что я хочу знать, кто это сделал. Кто бросил мне вызов.
– Все сделаю, все, – торопливо ответил Тумасов.
– Подожди, – сказал, подумав, Чиряев, – как снимки попали к тебе?
– Мне принесли их утром в отель. Портье клянется, что не помнит, кто именно.
– В отель принесли, – Чиряев нахмурился. – Пусть ищут этого альфонса, а если не найдут...
– Найдут, – заверил Тумасов, – весь город обыщут и найдут.
– Не найдут, – сказал вдруг Чиряев, – фотографии помечены вчерашним числом. Думаешь, спроста это? Покуражиться захотели, мол, плевать им на меня. И как быстро все дело обтяпали! Вчера сняли, а сегодня уже и фотографии, и кассета. Это не просто шутка, Тумасов, это предупреждение. На испуг решили взять. И если это так, альфонса живым не оставили.
– Они его найдут, – повторил адвокат, опасаясь новой вспышки Чиряева. Опять, чего доброго, в горло вцепится.
– Нет, не найдут, – упрямо твердил Чиряев. – Напрасно я им тогда уступил, напрасно на мировую пошел. Они моих четверых ребят урыли, а я с ними на мировую пошел. Я знаю, кто это подстроил. Точно знаю. Они мне сигнал посылают насчет своих денег.
– Кстати, насчет денег, – вдруг сказал Тумасов. – Вчера ночью звонил Галкин. Сказал, что Георгий людей собрал, требует, чтобы ты вернул долг. И Хромой с ним заодно. Галкин так и сказал, передай Жене, что Хромой с ним заодно.
– Идиот, – громыхнул Чиряев, – что же ты мне раньше не сказал?
– Почему идиот, – обиделся адвокат, – с тобой невозможно разговаривать.
– Ладно, не обижайся, – примирительно произнес Чиряев, – теперь все понятно. Это работа Георгия, его рук дело. Я с самого начала это знал.
Он сел наконец на стул и, глядя на Тумасова, спросил:
– Ну что, отпустят меня завтра?
– Если не воскреснет Труфилов, отпустят. Больше некому дать против тебя показания. Думаю, немецкий суд откажет Москве в выдаче и тебя отпустят под залог. За свою недвижимость в Германии и Австрии ты уплатил налоги, отсидел сверх положенного почти год. В общем, если не появится задержек с выплатой залога, можно считать, что процесс мы выиграли.
– Тогда все в порядке, – сказал Чиряев, стараясь не смотреть на злополучные фотографии. – Позвони Матвею, пусть все-таки поищут этого альфонса. Если не найдут... Передай ему, что она мне рога наставила. Снимки и кассету сожги. Не дай бог тебе ее кому-нибудь показать. Если узнаю...
– И не стыдно тебе? Если не доверяешь...
– Доверяю, доверяю. Ты понял, что надо сказать Матвею?
– У Матвея копии есть, – признался Тумасов, – он мне звонил.
– Значит, и ему послали? Хорошо работают, сволочи. Я ей покажу, как меня позорить.
– Пойми, ее трогать нельзя, – понизив голос, произнес Тумасов. – Ведь на меня нетрудно выйти. Разыскать свидетеля, который привозил пакет в отель. А потом и на тебя.
– Кто докажет, что ты мне его передал? – насмешливо спросил Чиряев. – Что ты вообще осмелился явиться ко мне с такими фотографиями? Все знают, что за это я убил бы на месте. Значит так, ты не решился мне их показать, позвонил Матвею и рассказал, что мне изменила женщина. Вот и все. При чем тут я?
– Хочешь меня подставить? – занервничал адвокат. – Мы так не договаривались.
– Слушай, Тумасов, кончай юлить. Даже в Америке адвокат не получает за свою работу таких денег, какие я тебе плачу. Так что можешь взять на себя все мои грехи. И прошлые, и будущие. Или ты не согласен? Тогда скажи, еще не поздно. Я могу поменять адвоката.
Тумасов поправил галстук. Болело горло, хватка у Чиряева была мертвая. Но терять такого клиента не просто глупо, Чиряев действительно платил немыслимые гонорары, но и опасно. От этого бандита можно ждать чего угодно.
– Не нужно, – сказал он вдруг севшим голосом, – не нужно менять адвоката. Я сделаю все, как ты сказал.
Москва. 11 мая
Дронго просидел за компьютером всю ночь. Вернее, остаток ночи. Примерно с пяти до девяти утра. Мать Вейдеманиса проснулась первой и сразу прошла к нему в кабинет.
– Доброе утро, – улыбнулся Дронго.
– Доброе утро, – ответила женщина. – Вижу, вы даже не ложились?
– Много работы, – признался Дронго, – нужно было просмотреть некоторые материалы.
– Я тоже почти не спала, слышала, когда вы пришли. Кажется, не один? Мы причиняем вам столько неудобств.
– Ничего страшного. Я уступил свое место в библиотеке знакомой женщине. Она мой друг. Еще есть диван в гостиной, так что не беспокойтесь.
– В библиотеке ей, наверное, неудобно, она может обидеться, – заметила мать Вейдеманиса. – Мы заняли спальню.
– Она никогда не ночевала у меня в спальне, – сказал Дронго, – она вообще никогда у меня не ночевала. Вчера у нее был нервный срыв, она хотела застрелиться. Ее предал человек, которому она доверяла. И я решил привезти ее ко мне.
Старая женщина сокрушенно покачала головой.
– Жизнь человеческая полна страданий, – произнесла печально, повернулась и пошла на кухню. Дронго подумал, что Галине будет полезно пообщаться с этой старой мудрой женщиной. Пусть поймет, что ее горе ничто по сравнению с горем матери, которая может потерять сына.
Через полчаса они вчетвером сидели на кухне. Мать Вейдеманиса, его дочь Илзе, Галина Сиренко и Дронго. Со стороны они могли показаться большой дружной семьей, собравшейся за столом перед началом трудового дня. Но только со стороны. У каждого были свои проблемы. Нелегкие. Непростые.
– Когда можно будет поехать в больницу? – спросила Илзе у Дронго.
– Пока не стоит, – мягко ответил он, – ему поставили капельницу, и он, наверно, уснул. Вас все равно к нему не пустят сейчас. Его нельзя беспокоить. Думаю, вам лучше поехать во второй половине дня, когда начнется операция. Машина придет за вами в три часа дня.
– Это верно, – сказала старая женщина, – не нужно отвлекать врачей от дела. Мы все равно ничем не можем помочь. – Она старалась держать себя в руках, но сердце болезненно сжималось от тревоги за сына.
– Если хотите, вернусь сюда к трем часам дня и вместе поедем, – предложила Галина.
– Нет, – решительно заявил Дронго, – ты останешься здесь, им нужна охрана.
– Ничего лучшего ты придумать не мог? – спросила она.
– Это приказ Романенко, я ему звонил. Вызвать охранника-мужчину я не могу. Надеюсь, ты это понимаешь?
– Я должна поехать с тобой, – произнесла она дрогнувшим голосом, – мой долг найти того, кто «заказал» Труфилова и послал Бергмана в тюрьму.
– Когда мы его найдем, я тебе позвоню, – тоном, не терпящим возражений, ответил Дронго, – а до тех пор оставайся здесь.
Он сознательно завел этот разговор при обеих женщинах, чтобы Галине неудобно было отказаться, ведь это означало бы, что она лишает их охраны в такой опасный для них момент.
– В автомобиле внизу двое сотрудников ФСБ, – заметила она, – один может подняться наверх и остаться в квартире.
– Нет, я могу доверить их только тебе. В три часа дня поедешь с ними в больницу. И будешь все время при них. Это своего рода психотерапия. И для тебя, и для меня. И для всех нас.
– Ты не врач, а я не душевнобольная, – с раздражением возразила она, – все это неправда. Просто ты хочешь от меня избавиться.
– Бывает ложь во спасение, – проговорил Дронго.
– Оставайся, – сказала вдруг мать Вейдеманиса, – нам так тяжело. И тебе тоже. И ему, – она показала на Дронго, – у него такая большая душа, она способна вместить все наше горе. Оставайся!
Галина растерялась, не зная, что делать.
– Да, бывает ложь во спасение, – задумчиво повторил Дронго, – убедился в этом на примере собственных родителей. Двадцать лет назад матери должны были удалить желчный пузырь и операцию назначили на десять утра. Отец каждый день навещал ее и очень переживал. Совсем недавно он перенес тяжелый инсульт, и мать впервые в жизни соврала ему, сказав, что операция на четыре, чтобы, когда он придет, все уже было позади.
В десять утра ее повезли в операционную. А на следующий день она с удивлением узнала, что отец, выяснив у врачей, в котором часу операция, уже с девяти утра находился в больнице. Потом объяснил матери, что решил не волновать ее и поэтому накануне ничего не сказал. – Дронго помолчал и добавил: – Мать не хотела волновать отца, а он – ее.
