Елена Михалкова - Знак Истинного Пути

Теперь с мужиками. Евгения Генриховна успела познакомить Сергея со своим сыном, Эдуардом, но сейчас того не было в комнате. Впрочем, даже если бы и был… По своему опыту Бабкин знал, насколько непредсказуемыми могут оказываться такие бесцветные, неплохо зарабатывающие мужики, воспитанные сильной и успешной мамой. Про Эдуарда Гольца он слышал еще от Макара, но тот о нем собственного мнения составить не успел. «Ну что ж, и мы не будем торопиться», — решил Сергей и перевел взгляд на вальяжного мужчину в замшевом коричневом пиджаке. «Ага, брат Евгении Генриховны, по совместительству муж рациональной стервочки. Пожалуй, самый собранный из всех присутствующих. И стоит в такой позе… ненапряженной, и к супруге со словами утешения не подходит». Только Сергей это подумал, как рыжая дамочка, нервно мотнув головой, подошла к супругу и негромко сказала что-то. Тот не отозвался. Дамочка повторила, наклонившись к мужу поближе, и тогда тот ответил. Что именно, Бабкин, конечно же, не расслышал, но зато увидел, как женщина дернулась и резко отошла от мужа. Постояла секунду, словно в нерешительности, и вышла из гостиной. Бабкин бросил взгляд вокруг себя, но никто не обратил внимания на то, что произошло: все стояли, задумавшись, по разным углам комнаты и со стороны представляли собой довольно занимательную скульптурную группу. А вот еще фигура — темноволосый парень лет тридцати, «смесь Джеймса Бонда и жиголо», как определил его для себя Бабкин. С него он и решил начать.

— Слушай, — Бабкин неуклюже поднялся с кресла и сделал шаг к Бонду, — подсоби, будь другом: надо бы стульев принести. Из кухни, там, или еще откуда.

Прежде чем ответить, парень помолчал пару секунд, изучая непонятного толстяка, глыбой нависшего над ним, но потом решился:

— Пойдемте, из столовой принесем. Действительно, все стоят, как памятники…

Он не договорил, но Бабкина позабавило сходство их ассоциаций. Не торопясь он вышел за парнем из гостиной и свернул в длинный коридор.

— Меня, кстати, Сергеем зовут, — негромко напомнил он о себе, когда они дошли до столовой. Парень встрепенулся:

— А меня Жорой. — И пожал Бабкину руку. — Извините, я со всеми этими делами даже не представился.

Бабкин неопределенно махнул рукой — дело, мол, обычное, убийство на всех так действует. Вместо того чтобы взять стулья и перенести в гостиную, Жора сел и потер лоб рукой.

— Черт, никак в себя не приду. — Он помотал головой, точь-в-точь как недавно рыжая кобылка. — Утром с Илонкой болтали, а через час…

— Ее нашли вы?

— Нет, метрдотель наша закричала как резаная, и я прибежал. А она в кресле лежит… — На лице Жоры явственно отразилось воспоминание о том, что он увидел.

— Не понял, кто это — метрдотель?

— Та бабулька с седыми волосами. Она в доме за всю еду отвечает, вот и зовем ее метрдотелем. По-хорошему, надо бы ее кухаркой называть, только вот ей не понравится.

— Хорошо, когда для тебя еду готовят, — протянул Бабкин, присев наискось от Жоры. — У вас ведь семья большая.

— У них, — поправил его парень. — Я-то, к сожалению, не семья. — Он усмехнулся, но ухмылка получилась неестественная. — Я, так сказать, золотая рыбка. Которая на посылках.

«А старуха у нас, значит, госпожа Гольц, — хмыкнул про себя Бабкин. — Любопытное распределение ролей». А Жора продолжал, не обращая на него внимания:

— Семья тут состоит из двух человек — из Евгении Генриховны и нашего маленького Эдика. А все остальные — так сказать, обслуживающий персонал.

— Опять не понял, — помотал головой Бабкин. — Вот женщина, рыжая такая, и ее муж — они разве не родственники? И еще одна, с черными волосами, помладше. Мне показалось, она родня хозяйки.

Жора помолчал немного, разглядывая свои ногти (с маникюром, как отметил Бабкин), потом тоном легкого превосходства протянул:

— Понимаете, Сергей, жизнь наша так устроена, что формально можно быть в родстве, а фактически… А фактически — удовлетворять чьи-то потребности. И терпеть вас будут только в том случае, если вы хорошо их удовлетворяете. Если же плохо — попросят вон в любой момент. А это, по-моему, и есть главный признак обслуживающего персонала.

«Самоуверенный дурак, — поставил диагноз Бабкин. — Причем со склонностью к заумствованию. Будет трепаться до посинения обо всех и забудет, как меня зовут, к концу своего монолога. Ну что ж, это и хорошо — пускай поет». Только Сергей открыл рот, чтобы задать очередной вопрос, как Жора прекратил рассматривать свои ногти, перевел на него глаза и неожиданно спросил:

— Ну что, господин детектив, понесем стулья страждущим или вы еще не все узнали?

…Спустя полчаса в кабинете Евгении Генриховны Сергей говорил:

— Собственно говоря, что вы ожидаете от меня услышать? Кроме того, что ваш секретарь отличается редкостной проницательностью, я вам пока ничего сообщить не могу. Да и то не исключаю, что информацию он получил от вас.

— Нет, — отмела его предположение хозяйка, — Мальчику я, разумеется, ничего не говорила. Да и дело вовсе не в том… просто… Видите ли, поскольку известно, кто убил Илону, ваше присутствие было нужно вовсе не затем, чтобы подозревать кого-то из домашних.

Слегка опешив, Сергей уставился на Евгению Генриховну во все глаза. Лицо у нее было бледное, губы стянулись в тонкую красную ниточку, но впечатления невменяемой женщины она вовсе не производила. Скорее даже наоборот — Бабкин готов был поклясться, что госпожа Гольц принадлежит к той категории людей, которых опасность заставляет мобилизовать все силы. Бизнес-вумен, одним словом. К таким женщинам Бабкин относился настороженно, видя в них исключительно заказчиков и партнеров, но никак не подруг жизни настоящего мужчины. Нет, женщина-подруга должна быть существом нежным, мягким, а после убийства, совершенного в ее доме, она должна утирать тонким платочком слезы и говорить прерывающимся голоском. Однако голос Евгении Генриховны не только не прерывался — в нем вообще не было слышно ни малейшего сомнения. «Известно, кто убил Илону»… Хм…

— Я вас правильно понял? — осторожно уточнил он. — Вы знаете, кто убил девушку?

— Разумеется, знаю, — раздраженно отозвалась Евгения Генриховна.

— Простите мое нескромное любопытство, но зачем тогда вам нужен я?

Госпожа Гольц пристально посмотрела на Бабкина темными, почти черными глазами, и он почувствовал некоторое замешательство. Черт, ну не умеет он с такими бабами работать! Вот с мужиками — любыми — за пять минут находит общий язык, а с такими… «Пускай Бегемота посылают, он обаятельный», — не к месту всплыла у него в голове цитата, и он недобрым словом помянул Макара.

— Ваш сарказм неуместен, — наконец сухо проговорила Евгения Генриховна. — Я сейчас изложу вам все обстоятельства, а вы ответите мне на некоторые вопросы.

Через пятнадцать минут, закончив записывать, Бабкин постарался осмыслить ситуацию. Итак, мы имеем Степана Затраву, движимого желанием завладеть бизнесом госпожи Гольц. Мы имеем с его стороны ряд действий, направленных на моральное подавление противника. Короче говоря, война войной. И наконец военные действия дошли до того этапа, без которого полноценная война — не война, а именно: до физического уничтожения противника. Сергей покачал головой.

— Честно говоря, Евгения Генриховна, такой сюжет очень подходит для фильма про сицилийскую мафию, но не очень годится для наших российских реалий.

— Не вижу в нем ничего необычного, — парировала госпожа Гольц. — Если люди Затравы считают возможным переломать руки одному из моих мастеров, то почему бы им не сделать следующий шаг? А потом, вы забываете об одной важной вещи.

— О какой?

— О волосах, которые отрезали. Я ведь говорила вам: когда Ольга Степановна нашла девушку, у той были отрезаны волосы. И сверху лежали ножницы.

Бесстрастный тон, которым Евгения Генриховна излагала подробности, заставил Бабкина примерить на нее роль убийцы. Но в следующую секунду госпожа Гольц произнесла тем же невозмутимым тоном:

— Кстати, что касается меня, то у меня — алиби. На целый день. Я была в своем офисе с самого утра.

«Волосы. Черт, еще и волосы! А еще не в меру активный конкурент! Хорошая у меня петрушка вырисовывается…»

— Что вы хотели у меня спросить? — Бабкин решил переключиться.

— Во-первых, нужно ли мне рассказывать в милиции то, что я сообщила вам?

— Нужно, конечно, — без колебаний ответил Сергей. — Им ваша информация может помочь раскрыть преступление, потому что, согласитесь, возможности прокуратуры куда больше, чем возможности одного отдельно взятого детектива. А потом, вам сокрытие истории о нападении на ваш бизнес вообще ничего не дает. Да я и не сомневаюсь, что через очень короткое время следователь будет в курсе. Поэтому чем меньше неправды, тем лучше.