Елена Михалкова - Знак Истинного Пути

Ольга Степановна с утра соорудила салат из обжаренной трески (как любит маленький — без лука), сварила бульон с фрикадельками и сообразила, что фрукты на десерт у нее закончились. Можно было бы попросить Мальчика Жору съездить за ними, но Ольга Степановна захотела прогуляться сама, благо хороший магазин находился недалеко. Пока Эдик вдумчиво рассматривал витрины с часами, Ольга Степановна не менее придирчиво изучала содержимое прилавков с фруктами. «Бананы для Тимошеньки… и яблочек можно бы для него взять, только ведь они нехорошие… а Жене виноградику побольше».

Наконец фрукты, необходимые для всего семейства Гольц, были сложены в тележку, и Ольга Степановна предалась более приятному занятию. С такими же чувствами, с какими любящая бабушка выбирает подарок внуку, она подержала в руках мохнатые киви, убедилась, что они незрелые, исследовала чахлый сморщенный авокадо, поморщилась и купила манго. По вкусу — как крыжовник с елкой, но, говорят, полезно. Мальчик хоть и здоровенький, тьфу-тьфу-тьфу, но весной витамины нужны.

Добравшись до дома, Ольга Степановна обнаружила: уходя, она опять забыла закрыть за собой дверь. И обрадовалась, что Евгения Генриховна сегодня весь день на работе, а то задала бы ей жару за такую забывчивость. Женечка, конечно, человек добрый, но если что не по ней — то боже упаси.

Ольга Степановна прислушалась. Тишина. Нет, кажется, никто ее оплошности не заметил. Напевая негромко себе под нос, Ольга Степановна разобрала пакеты с продуктами и обнаружила, что оставила в кармашке сумки желатин.

— Ой, старею я, старею, — сообщила она самой себе, слегка кокетливо поглядывая, как в зеркало, на стеклянную дверцу шкафа с посудой. В ней отражалась моложавая крепкая женщина с аккуратно уложенными седыми волосами и маленькими морщинками вокруг глаз.

Поправив совершенно не выбившуюся прядку, Ольга Степановна надела фартук и пошла в прихожую за желатином. Там никого не было, но у Ольги Степановны появилось ощущение, словно кто-то недавно проходил здесь. Она удивленно огляделась, не понимая, что это значит. То ли слабый запах витал в воздухе, то ли герберы в вазе стояли как-то иначе… Непонятно. Вытащив из сумки пакетик с желатином, Ольга Степановна собиралась вернуться на кухню, но что-то ее остановило. Медленно и как-то неохотно она подошла к тяжелой резной двери в гостиную. Ни голосов, ни каких-либо звуков из-за двери не доносилось, но у Ольги Степановны сложилось четкое впечатление, что ей стоит войти в комнату. Сопротивляясь неожиданно возникшему глупому желанию, она хотела повернуться и пойти обратно в кухню, но дверь притягивала, манила, настойчиво просила открыть ее и заглянуть. Сжимая в руке гладкий бумажный пакетик, Ольга Степановна дотронулась до витой металлической ручки и чуть не отдернула пальцы — ручка оказалась вдруг теплой. Наконец она потянула дверь, та открылась, и Ольга Степановна вошла в гостиную.

Комната была пустой. Собственно, этого и следовало ожидать. Но какое-то неопределимое внутреннее чувство заставило женщину подойти к окну и внимательно осмотреть сад. Никого. Ни старика, ни даже прохожих за оградой не было. Ольга Степановна глубоко вздохнула и повернулась. В ближнем кресле, повернутом к окну, лежала Илона, подвернув ноги под себя, а на шее у нее вздулась багровая полоса с таким синеватым оттенком, какой бывал много лет назад у советских куриц. Эти куриные тушки с неожиданной четкостью встали перед глазами Ольги Степановны, заслонив на секунду лицо девушки с отвалившейся челюстью и высунутым неправдоподобно далеко сиреневым языком.

Мертвая Илона смотрела куда-то на гардины, и Ольга Степановна чуть не обернулась, чтобы посмотреть туда же. Остановило ее что-то, валявшееся на полу у кресла и приковавшее ее взгляд. Пряди черных обстриженных волос Илоны, а на них — ножницы. Ольга Степановна перевела взгляд на труп, заметила криво искромсанные волосы вокруг лица и дико закричала.

Звонок застал Макара, когда он возвращался к машине. Растерянно захлопав себя по карманам, Илюшин тихонько выругался — он думал, что здесь мобильник уже не будет работать, вот и спрятал его черт знает куда. Неизвестный названивал долго и упорно. Наконец Макар нащупал телефон и прижал его к уху.

— Да, я слушаю.

Пауза.

— Господин Илюшин?

— Да, я. С кем я разговариваю?

— Это Евгения Генриховна. Господин Илюшин, мне нужна ваша помощь.

Вот так. Без предисловия, без «как ваше здоровье?». Впрочем, деловая женщина, что с нее взять.

— Чем я могу помочь? — вежливо поинтересовался Макар.

— В моем доме произошло убийство. Два часа назад.

Макар охнул про себя и тут же собрался с мыслями.

— Кого убили? — быстро спросил он.

— Илону, мою помощницу по дому. Ее задушили и оставили тело в гостиной.

Макар тут же вспомнил высокую черноволосую девушку, при встрече зазывно махнувшую было в его сторону тощеватым бедром, но быстро оценившую, что с ним ей ловить нечего. Он еще тогда подумал, что девушке лучше убирать волосы в прическу — они ей явно мешали. Интересно, что голос у Евгении Генриховны почти не изменился — непохоже, что она волнуется. Сильная женщина.

— Вы вызвали милицию, я надеюсь?

— Разумеется. Она сейчас в доме. Излишне объяснять, что я не рассчитываю на профессионализм ее сотрудников. И не думаю, что они раскроют преступление.

— А вам нужно, чтобы преступление было раскрыто? — не удержался Макар. И пожалел о своем вопросе — телефон вполне может прослушиваться, даже если госпожа Гольц звонит с сотового. Да и вопрос неумный.

Евгения Генриховна помолчала секунду — Макар услышал в трубке тихий скрип открываемой двери — и негромко, но очень резко сказала:

— Мне нужно, чтобы вы нашли убийцу.

— То есть вы хотите, чтобы я вернулся? — ответил Макар вопросом на вопрос. — Вы хотите, чтобы я прервал выполнение своего задания?

В трубке повисло молчание, на сей раз куда более долгое. В конце концов госпожа Гольц приняла решение:

— Нет, не хочу. Но я прошу вас помочь. В любом случае — вы же детектив.

«А вот это очень по-женски, — усмехнулся Макар. — Действительно, я же детектив. Правда, нахожусь за тысячу километров от места преступления, но все-таки…»

— Евгения Генриховна, — проникновенно сказал он. — Помочь вам я сейчас могу только одним: посоветовать другого хорошего детектива. Все остальные варианты требуют моего присутствия. Если вы хотите, я тотчас развернусь и поеду в Питер. Если нет, то запишите телефон Сергея Бабкина. Он в Москве. Вот все, чем я могу вам помочь. Хочу предупредить: если вы выберете Сергея, то больше не обращайтесь ко мне за помощью в данном вопросе — вмешиваться я не буду. Я занимаюсь тем, чем занимаюсь, и ничем другим. Что вы выбираете?

— Диктуйте телефон, — не раздумывая, ответила Евгения Генриховна. — И будьте любезны, позвоните вашему другу, предупредите его.

Через пять минут, поговорив с Бабкиным, Макар уселся в машину и начал, по выражению Сергея, «морщить извилины». Любопытно, любопытно. Может статься, что убийство вообще не имеет отношения к исчезновению девушки — даже скорее всего, что не имеет, но может быть и наоборот. В любом случае, пока известна только личность убитой. В отличие от той несчастной, которая похоронена под простым деревянным крестом около деревенской церкви. Правда, рассказ батюшки кое-что прояснил, но не все. В частности, самого главного — где Элина Гольц. Но Макар уже был уверен, что дорога Элины закончилась не здесь.

Он завел машину, посмотрел на карту и тронулся с места. Через пять минут в зеркале перед его глазами отражался только позолоченный крест, но скоро исчез и он.

Сидеть в кресле Сергею было неудобно, но он не показывал виду. Он вообще не любил кресла, особенно такие мягкие, предпочитая устраиваться на полу, но позволить себе расположиться на ковре в чужой гостиной не мог. Интересно было наблюдать за реакцией людей, стоящих в комнате, — никто из них не садился. Тело уже увезли, милиция уехала час назад, никого, разумеется, не задержав, и теперь у Сергея была, как выразилась Евгения Генриховна Гольц, полная свобода действий. Возникал один закономерный вопрос — как ей распоряжаться, этой свободой.

Бабкин еще раз оглядел людей в комнате — ему нравилось почему-то называть их персонажами. Итак, персонажи… Три дамочки разного возраста, из которых одна, самая старшая, потихоньку утирает глаза платочком, вторая нервно теребит рыжий локон, а третья, с бледным взволнованным лицом, к чему-то прислушивается. У мамы Бабкина была своя классификация всех особ женского пола, и сейчас он без труда определил видовую принадлежность каждой из присутствующих. Утирающая глаза платочком — безусловно, «хозяюшка». Рыжая бледная кобылка — «стерва рациональная». Маленькая брюнеточка с лохматой гривкой — «замухрышка».