Игра на одевание - Алексей Викторович Макеев
Гриша поднял руку:
– Три рога священных быков?
– Отлично! Как насчет чего-то более священного?
– Трехверхие короны королей? – предположил Костя.
– Берите выше!
– Крестовые нимбы святых? – присоединилась к мозговому штурму Лена.
– Верно! – Миль ободряюще улыбнулась ей. – Колпак означал, что не только надежные свидетели христианской веры и помазанники Божьи обладают пророческим даром и сверхъестественной мудростью. Он подчеркивал потустороннюю природу власти шута. Той же цели служил марот. Верхушка его рукояти вырезалась в форме смеющейся головы. А теперь – внимание на слайд с гравюрой «Шут» из книги средневековых исследований шутовской профессии Франсиса Доуса «Пояснения к Шекспиру», изданной в Лондоне в тысяча восемьсот седьмом году.
– Благородные дамы брали марот на балы в качестве тайного помощника. Его вращения и покачивания служили знаком согласия на свидание или отставки надоедливому поклоннику, – кокетливо заметила Вика.
Миль пролистала несколько картинок. На экране появился слайд с маротом, навершие которого имеет вид головы мальчика в бархатных шутовских колпаке и воротнике с бубенчиками.
С нескрываемым удовольствием Саша поправила Вику:
– У дамских аксессуаров голова была фарфоровая. Зачастую такой марот был еще и шарманкой, издающей музыку, когда жезл вращали по кругу. Это в любом случае поздняя вариация.
Миль кивнула и вывела на экран новый слайд – гравюру Питера ван дер Хейдена с праздником глупцов.
– Верно. Резная голова шутовского жезла – это прежде всего спутник и собеседник шута, его двойник.
– Такие скипетры же поздняя форма идолов-покровителей рода? – спросила Вика. – Вроде новгородского.
– Карманный домовой, – подхватил Гриша.
На экране появилась гравюра «Шут и Смерть». Внимательно глядя на нее, Миль ответила им:
– В некотором роде. Марот показывал связь шута с духами предков. Напоминал о высших силах, которые стоят за насмешником с жезлом с кукольной головой-рукоятью.
Она посмотрела на часы:
– На сегодня все. Отпускаю вас раньше, чтобы было время прийти в себя перед публичной лекцией. До свидания.
Миль подошла к своему столу, сложила в сумку книги и костюм Лира, взяла ключи от аудитории, отвечая каждому из студентов на благодарное «спасибо» и сказанное с надеждой «до вечера» или «до свидания».
«Как трогательно, – ядовито подумал Гуров. В школе милиции, которую он окончил, страшно сказать, как давно, никогда не царил такой дух интеллектуального снобизма и людям не было присуще такое желание уколоть друг друга, как в этой аудитории. – Вот пауки!»
Единственной, кто задержался у доски, была Вика.
– На мои карты Таро похоже, – оглянувшись на дверь, чтобы никто не слышал, смущенно заметила она, – только почему-то на тринадцатой старший аркан, а не нулевой.
– Не на Шуте, – уточнила Миль, – на Смерти?
Вика энергично кивнула.
– В Средние века в Таро существовала традиция показывать Смерть в облачении Дурака, то есть Шута. Потому что Смерть, как и Шут, смеется безнаказанно. И последней.
Выходя из аудитории, Вика споткнулась о порог и налетела на Гурова.
– Похоже, моя смерть будет связана с порогом, – произнесла она, отстраняясь.
«Откуда такой пессимизм?» – подумал Гуров.
– Ты идешь? – в коридоре появился Гриша.
– Да. – Вика осторожно кивнула Гурову и поспешила к сокурснику с громким шепотом: – Умеешь ты, Долгов, вовремя появиться!
Сыщик с улыбкой посмотрел им вслед. «Может, они и язвительные… Но ничего, некоторые вполне милы», – мелькнуло у него в голове.
– Анна Игоревна! – крикнул он вслед удаляющейся по коридору Миль.
– Все вопросы по пересдачам – через деканат, – сухо бросила та через плечо, и Гуров мгновенно скорректировал свое наблюдение относительно приятности людей из СГУ: «Не все».
Провожая Миль взглядом, он увидел торчащую из ее сумки гравюру «Шут и Смерть». На фоне серой стены корпуса Анна в своей черной водолазке под горло казалась ее продолжением. И где-то на краю подсознания у него, как бы сказал Крячко, заворочалась чуйка. Анна Миль с ее лекцией привлекла в свою жизнь самого опасного шута этих мест. Того, чьи остроты несут женщинам неминуемую и мученическую смерть.
* * *Портнов заметил дым, когда подходил к воротам Сониной фермы. Правое крыло пряничного дома полыхало пламенем. В осеннем небе почти не растворялся едкий, разъедающий горло дым.
Потом, когда Гуров расспрашивал его о том вечере по телефону, он отчетливо помнил, только как бросил на траву подарки и звонил в пожарную службу, перемахивая через высокий каменный забор.
Игорь с трудом вынес из огня стариков. Они были заперты в комнате на втором этаже и осели у балконной двери, безуспешно пытаясь открыть ее. Оба умерли, наглотавшись дыма.
Сони нигде не было, и он решил, что она отсутствовала, когда начался пожар. Уехала по делам бизнеса или отправилась за какой-нибудь мелочью к чаю в последний момент. А потом, увидев в саду накрытый стол с блинницей, Портнов вспомнил их разговор о вишневом варенье с косточками. И погребе.
Уже слыша сирены пожарных и «Скорой помощи», он искал спуск туда в окутанной дымом кухне с настоящей печью, оливковыми шкафами и часами с деревянным ящиком. Потом маятник безжалостно отсчитывал его попытки отодвинуть сундук, который убийца подвинул на крышку погреба, где запер потерявшую сознание Соню.
Игорь вынес ее навстречу «Скорой» и, когда врачи, посмотрев удостоверение, разрешили ему ехать с ними, понял, что такое двигаться «куда глаза глядят». Пока медики откачивали Соню, он был в ступоре и, казалось, двигался за своим бесцельным взглядом. А ища в кармане телефон, вдруг нащупал подарочный пакет, в который с разрешения тети Вороновой упаковал склеенную ею тиару. «Будет страшно, если они встретятся там и Соня не узнает о том, что Ольге было стыдно за свой поступок, от меня, здесь», – отстраненно подумал Портнов и набрал Армине. Нужно было предупредить кого-то, что в ближайшие дни он не придет на работу. А будет под дверью операционной, в палате, очередях аптек, на перевязках – где скажут. Где будет Соня. «Только бы – пожалуйста! пожалуйста! пожалуйста! – твердил он кому-то, – она осталась жива».
* * *– Анна Игоревна, – Гуров купил в столовой кофе и «Оливье» и подошел к столу, за которым она обедала, – здравствуйте!
Миль подняла глаза и увидела высокого, широкоплечего, могучего мужчину. Свет фонаря падал на его открытое и скуластое, с тяжелым подбородком лицо. Темные веки выдавали усталость, которой не было в жестком взгляде исподлобья внимательных серо-стальных глаз. От середины его высокого, широкого лба до переносицы пролегала глубокая, как шрам, морщина. Под прямым носом шла полоска красиво очерченных губ. Благородное лицо опасного, умного и решительного человека, который нисколько не стеснялся возраста и привык смотреть на людей оценивающе. В простой кожаной куртке он выглядел так, будто пришел из лихих девяностых.
– Извините, что не представился в коридоре. Лев Иванович Гуров. Следователь из Москвы. Приехал курировать расследование дела Остряка.
Гуров показал удостоверение. Миль бросила на него беглый, но цепкий взгляд.
– Мне кажется, ваша научная работа может пролить свет на мотивацию преступника. Буду
