Яна Розова - Проклятие Вероники

Я погнала “Жука” скорее в больницу.

Раздумывать, как и почему Футболист с пулей в брюшной полости свалился прямо на мою машину, я не стала. Гродин – маленький город, мы тут все друг за другом ходим. А как он оказывался рядом со мной в самые критические моменты моей бытности? Нет ответа… Случай – великая сила.

Кстати, мне показалось, что когда я вывернула на эту улицу, на следующем перекрестке мелькнул “Козел” Клыкова. Он сворачивал вправо и двигался довольно быстро. Водителя разглядеть не удалось.

Тем временем, Футболист пришел в себя.

– Екатерина Вячеславовна, – он мужественно справился с моим выдающимся отчеством. Бедняга! – на его губах выступила кровь.

– Просто Катя.

– Мне нельзя в больницу, – простонал он и добавил с кривоватой улыбкой: – просто Катя…

А мне как его назвать? Джоном? Глупо как-то. Дядьке сорок лет, а он – Джон. А что делать?

– Джон, не глупите! Вы в живот ранены!

– Все равно… Они в милицию сообщат. Тогда их найдут. Нельзя…

– Господи, кого еще найдут?

Он потерял сознание. Я даже запищала от ужаса: что делать?

Папа!

– Папа, у меня человек раненый в живот! – закричала я в трубку. – Папа, его нельзя в больницу! Что делать?

Родитель впал в состояние шока. У меня никогда в жизни не было проблем, требующих вмешательства предков. И вдруг, такое – в мои-то годы! Я стала путано объяснять, что это тот самый человек, который трижды спас мне жизнь. Надо помочь! Наконец, папа стал соображать:

– Вези его к себе в дом. Я привезу одного парня, он военных хирург. А как он был ранен?

– Не знаю! Я не видела!

Я все время оборачивалась назад и молилась, чтобы меня не остановили постовые. Футболист казался полумертвым. По дороге я позвонила и Сан Санычу, который сегодня не работал в моем саду, чтобы проконсультироваться, говорить ли о случившемся Лиле Семеновне?

Садовник на новость отреагировал сдержано и сказал, что Клыковой звонить обязательно. Она не из тех, кто будет закатывать концерты, а сам Сан Саныч съезди за ней и привезет ее в мой дом.

И я позвонила матери Футболиста. Это была уже третья за последние пятнадцать минут речь на одну и ту же тему, так что мне удалось быть максимально эффективной. Лиля Семеновна выслушала меня не перебивая, потом слабо охнула и сказала, что готова ехать.

Донести Джона от моей машины до дверей дома оказалось невозможной задачей. Он не приходил в сознание, а из раны сочилась кровь. И мне было его очень жаль – лицо осунулось, проступили морщины, которых я не видела, пока он был здоров, да еще эта небритость… И ему, наверное, больно. Было больно и будет, когда доктор приведет его в чувство.

Я взяла его за руку и села на ступеньку салона.

Потом приехали сразу все. Сан Саныч привез на своей пятнадцатилетней, но ухоженной “Митцубиси” Лилю Семеновну, в сопровождении спаниеля Дюка. Прибыл и папа с высоким, очень худым человеком – Сергеем Алексеевичем Антоновым, который и был тем самым обещанным мне по телефону военным хирургом.

Лиля Семеновна, и вправду, держалась великолепно. Подбежала к сыну, погладила его по лицу, выпрямилась и пропустила доктора. Я увела ее на кухню и налила воды.

– Какой у вас дом, – сказала Клыкова, отпив воды. – Никогда не видела ничего подобного.

– Это мой муж построил…

Она помолчала и робко спросила:

– А где это все случилось?

– На улице в частном районе. Я от вас ехала и решила немного дорогу сократить – по Весенней.

– И Лида на Весенней жила… Мы как-то ехали на такси, она там вышла.

Мы вышли в холл, где военный хирург осматривал Футболиста.

– Огнестрельное ранение, пуля застряла у печени. Нужна операция, – сказал Сергей Алексеевич. – Операцию будем делать в моем госпитале, иначе нельзя.

И мы отправились в госпиталь. По дороге я просила, чтобы выполнили просьбу Клыкова и не сообщали в милицию о его ранении, а больше ничего объяснить не могла.

– У парня есть оружие? – спросил Сергей Алексеевич.

– Нет, – уверенно ответила Лиля Алексеевна. – Он не верит в оружие.

– Теперь уже верит, – как бы про себя сказал хирург.

Операция длилась три часа.

– Операция длилась три часа, – сказала мама.

Я видел ее и не видел. В принципе, я все помнил и знал, что был ранен, что меня оперировали. И даже то, что в милицию о моем ранении не сообщат – тоже знал. Это мама уже рассказала. Но все равно сознание у меня было дискретное – я то проваливался в сон, то… Нет, другое ощущение я не могу описать. Это было воспоминание о Веронике. Оно было хуже, чем пулевое ранение.

– Мам, а ты как сюда попала? – это я снова выплыл из очередного провала.

Она стала рассказывать про Катю. Ну, да. Катя, просто Катя. Это я на ее машину приземлился. Сильно, наверное, помял.

– Катя мне все рассказала о вас, – невинно сообщила мне мама. – Так это с тобой случилось из-за гродинских самоубийств? Сначала на Катю покушались, потому что она жена покончившего с собой архитектора, а теперь – на тебя? Из-за того, что ты был мужем Ксюши?

– Нет…

Мама, пристально смотревшая на мое лицо, вдруг с ужасом спросила:

– Что это с тобой? Ты… плачешь?..

Я закрыл глаза.

Я закрыла глаза.

Так устала из-за этого Футболиста, что просто с ног валилась! И ведь неясно, что с ним произошло. Он только сказал Лиле Семеновне, что ранение никакого отношения к самоубийцам не имеет. К Джону пустили только его маму, но тут я не в обиде – мы, ведь, едва знакомы.

Надо бы поспать. Если операция прошла удачно, то Джона привезут в мой дом завтра. Сергей Алексеевич не может его долго держать в своем госпитале. А домой его везти, оказывается, опасно. Он сказал маме, что его будут искать. И у Лили Семеновны он не будет в безопасности. Первое же место, куда сунутся те, кого опасался Джон – это дом его матери. А кого опасался Джон?

Но я не против его присутствия, а если Лиля Семеновна захочет жить здесь и за сыном ухаживать – даже буду рада. Мне приятно ее общество. А если ей трудно будет, я помогу. Долг чести, если кто понимает…

Не успела я задремать, как мой телефон затренькал. “Игорь-автослесарь”:

– Что с Клыком?

Оказалось, что о ранении друга он узнал от Лили Семеновны. Она сама ему позвонила, но сказала всего два слова, потому что от Джона отходить далеко боялась, а в отделении реанимации телефонами пользоваться запрещали. Она и перекинула на меня все стрелки.

– А что с его машиной? – задал второй вопрос Игорь.

Про машину-то мы все забыли! К счастью, этот парень, автослесарь, взял все на себя:

– Я пробью по своим каналам… Но все равно надо написать заявление о том, что УАЗ украли. Мало ли чего преступники, напавшие на Джона, совершат с помощью его машины. Скажите об этом тете Лиле.

Я хотела сказать, что уверена – не преступники машину Клыкова угнали, но не успела. Игорь повесил трубку.

…На следующий день моего ангела-хранителя привезли в мой дом. Я подготовила ему вторую спальню. К сожалению, на две спальни приходилась только одна ванная, смежная с обеими комнатами, и я перетащила свои средства гигиены в ванную на первом этаже.

Тут я задумалась – не слишком ли я добрая?

А, глядя на бледное лицо Джона, на Лилю Семеновну, кусавшую кулачок, я успокоилась. Они тут пробудут далеко не всю жизнь. Как-то эта эпопея завершится и все вернется на свои места. Я буду выпускать свой журнал, звездить на презентациях, покупать наряды для вечеринок в дорогих местечках и отдыхать за границей. А Джон уйдет в свою жизнь, уж и не знаю, в какую именно. Мы будем перезваниваться с Лилей Семеновной, вспоминая это лето. Рано или поздно так и будет.

Джон почти все время спал, как младенец. Первую неделю каждый день, а потом только раз в неделю к нам приезжал Сергей Алексеевич. Он осматривал Джона и потом пил с нами чай. С нами, то есть, с Лилей Семеновной, Сан Санычем и со мной. Прогнозы по поводу здоровья Джона доктор давал положительные, его беспокоило только то, что пациент уж больно кислый.

И это была правда – он был подавлен и совсем не говорил. Даже с мамой, а ведь, как я поняла, они были очень близки. Джон лишь повторил, что дома его уже ждут, и попросил Сан Саныча, которого, оказывается хорошо знал, связаться с одним человеком. Тот человек должен был заплатить Джону за работу. Этими деньгами Клыков хотел расплатиться за лечение. Все стали говорить, чтобы он не парился, что все и без него будет оплачено, а Сергей Алексеевич сказал, что он денег за операцию не возьмет. Тем более, что случай был интересный. Но тут Джон закрыл глаза, и все смолкли.

Ел он плохо, зато чуть ли не через десять дней после операции стал пытаться вставать. Я это видела, и мне как-то не по себе становилось – это он хотел скорее уйти из моего дома. Первое, что мне сказал – спасибо, а второе – я уйду, как только смогу. Сначала он садился в постели, потом спускал ноги в широких пижамных штанах с постели, а потом вставал. Три раза он это делал и три раза падал без сознания.