Андрей Троицкий - Братство выживших
Валиев вышел из-за угла и направился к ней. Медсестра сняла очки, закрыла журнал и, прищурив глаза, поднялась со стула. Из-за света настольной лампы она в первую минуту не разглядела тех, кто идет по коридору. А когда поняла, что перед ней какие-то посторонние люди, кавказцы, даже не испугалась – за долгие годы работы в больнице многого пришлось навидаться. Она уже собиралась спросить, кто эти незнакомые, но Валиев опередил ее.
– Как наш герой? – бодрым голосом проговорил он. – Как его самочувствие?
Сомова, не понявшая, о каком именно герое идет речь, секунду молчала, потом переспросила:
– Герой?
Нумердышев спокойно поставил сумку на пол, зашел за спину сестры.
– Герой, конечно, герой, – улыбнулся Валиев.
– А, Тимонин, – догадалась сестра. – Кажется, он спит. Я еще не заглядывала в четырнадцатую палату. Вы, простите, кто?
– Я-то? А ты чего, сама не видишь? Я – Красная Шапочка.
– Что вы тут, что вам тут на… – договорить она не успела.
Подкравшийся сзади Нумердышев заткнул тяжелой, как лопата, ладонью ее рот, другой рукой вцепился ей в волосы и дернул голову на себя. Валиев шагнул вперед, выхватил из кармана заточку, ткнул ее в грудь Сомовой и прошипел:
– Чи-чи-чи-чи, тихо, тихо. Люди спят. Вот так, вот так. Вот и умница. Вот и все.
Медсестра закряхтела, кашлянула и стала тяжело, подогнув набок ноги, валиться к ногам мужчин. Они подхватили Сомову и отволокли ее на черную лестницу…
Байрам, облаченный в камуфляжную куртку, несколько минут сидел на стуле, изображая из себя охранника, и нервно барабанил пальцами по столешнице.
Интересно, что происходит наверху, в палате Тимонина? Неплохо бы взглянуть на все это хоть одним глазом. Он пожалел, что бригадир не взял его с собой. Наверняка сейчас Валиев, орудуя садовыми ножницами и тесаком, режет этого хрена на мелкие кусочки. А тот медленно исходит кровью и скулит, как подыхающая собака.
За окном прокричала незнакомая птица, и Байрам вздрогнул от этого крика.
Нет, нельзя мучить себя неизвестностью. Он поднялся со стула, замер, прислушался. Монотонная гудящая тишина. И тут входная дверь хлопнула так громко, так неожиданно, что Байрам подскочил, словно подброшенный катапультой.
Перед турникетом стоял мужчина средних лет в спортивной куртке, за его спиной переминался с ноги на ногу молодой человек болезненного вида с усталым, каким-то серым лицом.
Кого это принесло на ночь глядя? Байрам поправил сбившуюся на сторону камуфляжную куртку и, стараясь выглядеть спокойным, поднял голову.
– У нас карантин. Вот, объявление висит.
– Уже прочитал, – кивнул Девяткин.
Он шагнул к стойке охранника, вытащил из нагрудного кармана куртки полицейское удостоверение и развернул его перед носом азербайджанца. «Девяткин Юрий Иванович», – прочитал Байрам.
– Полиция, – сказал Девяткин.
Сердце Байрама забилось громко, как церковный колокол. Полиция. Откуда? С какой стати? Сколько их тут? Только двое, или есть еще люди, на улице?
– Сегодня к вам поместили человека по фамилии Тимонин, – продолжал Девяткин. – В какой он палате? Номер?
– В какой палате? – переспросил Байрам. – Ах, в какой палате… Он в палате. А как же… Да, конечно, Тимонин в четырнадцатой палате. Проходите, пожалуйста. Второй этаж. В конце коридора.
– Спасибо, – кивнул Девяткин.
Он пропустил Бокова вперед себя. Молодой человек повернул турникет, дошагал до лестницы. Юрий последовал за ним. Прошел через турникет, но остановился, бросил косой взгляд назад и зашагал дальше.
Байрам сунул руку в карман куртки, обхватил рукоятку пистолета, положил палец на спусковой крючок и привстал со стула.
Теперь он видел только спину Девяткина, обтянутую короткой спортивной курткой. Если дрожат от волнения руки, если не уверен в себе – не целься в голову. Это плохая мишень. Выбирай ту, куда легко попасть. Хорошо бы, пуля вошла в самый центр этой спины, в позвоночник. Чтобы сразу… Чтобы насмерть. Сопляк, шагавший впереди, не в счет. С ним успеется. Первым надо валить старшего.
Байрама и Девяткина разделяли метров десять, не больше. С такого расстояния трудно промахнуться. Байрам вытащил из кармана пистолет, начал медленно поднимать ствол…
А дальше – глаза его словно туманом заволокло. Он видел, как Девяткин резко повернулся к нему лицом, и сразу раздался выстрел. Пуля обожгла левое плечо, раздробила ключицу.
В первую секунду Байрам не понял, кто стрелял, и откуда прилетела эта пуля, в руках мента оружия не было. Его шатнуло, но он устоял на ногах, не выронил пистолета. Отступая к двери в служебную комнату и поняв наконец, что Девяткин стрелял через карман куртки, Байрам поднял правую руку и дважды выстрелил. Первая пуля застряла в перилах лестницы. Вторая по касательной прочертила по стене и, разбив двойные стекла, ушла в окно, расположенное между лестничными пролетами.
– Ложись! – обернулся к Бокову Девяткин.
Но тот, кажется, ничего не слышал. Испуганный, оглушенный пальбой, опустился на корточки, вжал голову между колен и прикрыл затылок ладонями.
Юрий стал вытаскивать пистолет из кармана, чтобы произвести решающий прицельный выстрел. Он спустился на две ступеньки ниже и вскинул руку.
Пуля, выпущенная Девяткиным, разорвала правую щеку Байрама. Брызги крови попали в глаз.
Байрам расстрелял в ответ три патрона. Все выстрелы оказались неточными. Он боком шагнул к двери в служебную комнату, толкнул ее плечом. Девяткин спускался по лестнице и стрелял. Одна пуля расщепила дверной наличник, вторая застряла в стене. Байрам успел захлопнуть дверь, задвинул щеколду с другой стороны.
Девяткин занял позицию за стойкой, наискосок от двери, поднял пистолет и выпустил три пули через дверь. В стороны разлетелись острые щепки. Левой рукой он вынул из кармана снаряженную обойму и только после этого сделал последний, восьмой, выстрел в дверь.
Байрам вскрикнул. Он уже растворил обе створки окна, готовился выпрыгнуть из комнаты, когда проклятый восьмой выстрел достал его. Пуля врезалась в левый бок, под ребра, и отбросила Байрама на койку.
Девяткин вытащил расстрелянную обойму, загнал снаряженную обойму в рукоятку пистолета, передернул затвор и крикнул:
– Выходи с поднятыми руками!
Байрам хотел ответить каким-нибудь ругательством, но не смог. Он полусидел на кровати, прислонившись спиной к стене.
– Выходи! – еще громче крикнул Девяткин.
Байрам чуть слышно застонал. Всю свою недолгую жизнь он был на удивление везучим парнем. И вот в незнакомом городке, в убогой больнице, словно смеха ради, его пристрелил какой-то мент. Он попробовал поднять руку и сделать хоть один выстрел, но пистолет выскользнул из ладони и грохнулся на пол. Байрам всхлипнул.
Девяткин обогнул стойку, прижался спиной к стене, сделал пару шагов вперед и со всей силой ударил ногой по двери. Вывернутая щеколда полетела под кровать, и он, прицелившись, дважды выстрелил в темноту. Первая пуля врезалась в стену, точно над головой Байрама, посыпав его каштановые волосы сухой штукатуркой. Вторая пробила лобную кость над правой бровью и вышла из затылка.
Девяткин нащупал выключатель на стене, включил свет. На черном от крови матрасе лежал мертвый кавказец. Из-под койки торчали чьи-то ноги, обутые в высокие башмаки на шнуровке.
Глава 16
Пожарный Белобородько, усыпленный уколом амнапона, видел очередной короткий, но очень страшный сон, по второму и третьему разу переживая кошмары прошедшего дня.
Вертолет врезался в опору высоковольтной электролинии и стремительно падал вниз. На глазах Белобородько сорвавшийся со стоек ряд кресел припечатал к потолку вертолета Абрамова, старого приятеля Белобородько, капитана пожарной службы. Абрамов не был пристегнут ремнями безопасности.
Полковник застонал во сне, взмахнул рукой, стараясь освободиться от дикого видения, и оно исчезло. Но теперь Белобородько наблюдал со стороны самого себя.
Его тело висит на высоковольтных проводах, а внизу, под опорами электролинии, стоит жена Белобородько Олимпиада Кирилловна. Она посылает пожарному, висящему на проводах, воздушные поцелуи. Мол, мысленно я с тобой. Терпи, родимый. «Гадина ты!» – кричит в ответ жене Белобородько и выпускает изо рта электрическую молнию…
Пожарный тихо вскрикнул. Захотелось проснуться. И это желание незамедлительно осуществилось. Кто-то с силой пнул его подметкой ботинка.
Белобородько еще не раскрыл глаз, только перевернулся на спину, и тут сразу ощутил на груди неподъемную тяжесть, будто на него навалили несколько мешков с картошкой, а сверху положили холодильник, набитый кирпичами. И еще странное неудобство во рту… Медленно возвращаясь от наркотического сна к яви, Белобородько открыл глаза.
