Андрей Троицкий - Братство выживших
Лучше бы он этого не делал.
В палате горел яркий свет. Над ним нависала темная человеческая тень. Другая тень уселась на грудь полковника. Человек так хорошо устроился, что и не собирался слезать.
Белобородько дернул вниз закинутые за голову руки и понял, что не может пошевелить верхними конечностями. Запястья были накрепко примотаны клейкой лентой к верхней перекладине металлической кровати.
На его животе сидел незнакомый человек, средних лет грузный кавказец. Другой кавказец с забинтованной правой рукой склонился у изголовья кровати.
– Ну что, герой, узнал меня? – хриплым зловещим шепотом спросил он и наклонился над спортивной сумкой, стоявшей у ног.
– Му-му-му, – ответил Белобородько.
Валиев разогнулся и пощелкал садовыми ножницами прямо перед носом полковника. Белобородько не испугался ножниц, он видел в жизни кое-что пострашнее садового инвентаря. Он испугался дикой, перекошенной нечеловеческой злобой физиономии неизвестного мужика. В глазах Валиева плясало пламя адского огня.
– Здорово тебе морду порезало и все остальное, – прошептал Валиев. – Но этого мало, герой. Одних царапин мало. Теперь посмотрим, что умею я.
Садовые ножницы уже готовы были впиться в глаза Белобородько, но тут в палату издалека долетел сухой хлопок пистолетного выстрела.
Затем короткое мгновение тишины, и тут же снова несколько выстрелов подряд. Опытный человек сразу определит: стреляют из разных стволов, из разного оружия.
– Черт, менты, – прошептал Нумердышев.
Оставаясь сидеть на животе Белобородько, он повернулся, сбросил ноги на пол. И так, вытянув голову к двери, прислушиваясь, застыл. Два выстрела, еще два…
– Откуда тут менты? – Валиев бросил ножницы на пол. – В такое время, в этом клоповнике – и менты?
Нумердышев слез с кровати, вытащил из сумки ружье. Ступая на цыпочки, подошел к двери, выглянул в коридор, в котором кто-то уже зажег верхний свет. Выстрелы разбудили больных. У дверей палат вдоль всего коридора топтались люди, встревоженные и растерянные. Четверо мужчин, собравшись кучкой, о чем-то переговаривались.
– Ну, что там? – тихо спросил Валиев, оставаясь стоять у изголовья кровати. – Ну, чего?
– Черт его знает, – повернул голову Нумердышев. – Ментов не видно. Больные в коридор вышли. Вон сколько народа, весь вид загораживают.
– Больные, мать их, вышли, – едва не заскрипел зубами Валиев.
Девяткин несколько секунд стоял над трупом молодого кавказца, одетого в куртку с нашивками «охрана» на правом рукаве и на груди. Труп полусидел на кровати, на полу валялся пистолет. Что это был за человек? И почему он решил расправиться с Девяткиным? Прическа посетителя ему не понравилась? Труп смотрел на Девяткина прищуренными укоряющими глазами, словно хотел сказать: ну, зачем же ты со мной так?
Майор поднял с пола пистолет «ТТ», поменял расстрелянную обойму на ту, что нашел в кармане кавказца, сунул трофейный пистолет в карман. Из-под ремня достал собственный «макаров». Выйдя из служебной комнаты, не выпуская из рук пистолета, поднялся на один пролет верх.
Между этажами стоял Боков, держась обеими руками за перила.
– Ты как? – спросил Девяткин.
– Уже нормально. Лучше не бывает. Немного штормит, – попытался растянуть в улыбке бескровные серые губы Боков, – а так хорошо. Не то слово, как хорошо.
Свободной рукой Девяткин потрепал молодого человека по плечу.
– Молодец. Храбрый, мужественный парень.
– Я пойду с вами, – сказал Боков. – Дайте мне пистолет.
– Застрелиться хочешь? – Девяткин шагнул на верхнюю ступеньку, но Боков вцепился в рукав его куртки и заявил:
– Тогда я пойду без оружия.
– Иди, – пожал плечами майор. – Но сперва смастери себе рогатку. Вон там, внизу, лежат два трупа. И третий мне не нужен. Стой здесь и не рыпайся.
Он отцепился от Бокова и слегка оттолкнул молодого человека в сторону, к стене.
Нумердышев высунул голову в коридор, повернулся к Валиеву.
– Никого нет, только больные. Уходить надо.
– Уйдем, – кивнул Валиев.
– Как? Байрам говорил, что черный ход закрыт. Железная дверь.
– Уйдем, как пришли, – ответил Валиев. – Через ту же дверь. Это не менты стреляли. Кто угодно, но не менты.
Слышавший выстрелы Белобородько закрыл глаза и сделал вид, что потерял сознание. Он и вправду был недалек от обморока. Спасение где-то рядом, в двух шагах. Ему повезло вчера, когда незнакомый человек, волею случая оказавшийся поблизости от места аварии, вытащил его, оглушенного, со сломанными ногами, из вертолета, готового вспыхнуть факелом. То был королевский подарок судьбы. Но с чего бы судьба так расщедрилась? Нет, рано радоваться.
Валиев, до дрожи злой от того, что не дали осуществить задуманное, словно прочитал сокровенные мысли пожарного. Он прислонился губами к самому уху Белобородько, прошептал:
– Думаешь, я о тебе забыл? Думаешь, все кончилось, а? На, гад, получай!
Глубоко вжав дуло ружья в пах Белобородько, нажал спусковой крючок.
Выстрел оказался таким оглушительно громким, что звякнули стекла в рамах.
Тяжелая круглая пуля, прошив все туловище, вышла из левой половины спины, над лопаткой. Белобородько вытянулся на кровати во весь рост и затих. Валиев передернул затвор.
Выстрел, похожий на взрыв гранаты, прокатился гулким эхом по всему корпусу, напугал больных, собравшихся в коридоре. Люди, мгновение назад тихо шептавшиеся друг с другом, сорвались с места и опрометью бросились к лестнице.
Кто-то истошным голосом закричал:
– Режут! Человека зарезали! Че-ло-ве-ка!
– Горим! – отозвался прокуренный раздирающий душу бас. – Горим, братцы!
Девяткин, поднявшийся на площадку второго этажа, вжался в стену, чтобы пропустить людей. Его толкали локтями, задевали плечами, пинали в ноги. Но уходить было некуда. Он ждал, когда этот табун промчится мимо.
Из палаты, расположенной посередине коридора, выехало инвалидное кресло-каталка. Сидящий в кресле седой мужчина оглянулся по сторонам, прикидывая, куда делись больные, в каком направлении ему рулить.
Кресло занимал учитель словесности из Бежецка дядя Миша Федюков. Год назад любимые ученики металлической трубой нанесли дяде Мише тяжелую травму спины. Учитель оклемался быстро, но потерял способность передвигаться на своих двоих.
Из-за природной нерешительности Федюков задержался возле своей кровати дольше других, решая, бежать ли ему вместе с ходячими больными или вовсе не покидать палаты. Он уже пересел в коляску, а потом твердо решил не трогаться с места. Раз уж смерть пришла именно за ним, то везде найдет, сколько ни прячься. Но в последний момент инвалида обуяло беспокойство, похожее на зуд. Словно сам черт подтолкнул его в спину и прошептал на ухо: «Езжай, дядя Миша, спасайся».
Федюков выкатился в коридор. Он развернул коляску по направлению к лестнице, но тут увидел вышедшего из-за угла Девяткина с пистолетом в руках.
Инвалида парализовал страх, но лишь на секунду. В следующее мгновение он развернул свое кресло в противоположном направлении и покатился обратно в палату. Федюков решил доехать до своего убежища, спрыгнуть на пол, заползти под кровать и там отлежаться.
Нумердышев наблюдал за происходящим в коридоре, высунув голову за дверь. Больше ждать нечего, если уходить, то сейчас. Он видел, как из палаты выкатился человек в инвалидном кресле. С другой стороны коридора из-за угла вышел незнакомый мужик в спортивном костюме с пистолетом. Оперативник? Гадать бессмысленно. Нумердышев вернулся за сумкой, накинул на плечо ремень и распахнул дверь. Мужик с пистолетом прошел почти половину коридора. Инвалид в коляске катился уже в обратную сторону, от лестницы. Нумердышев поднял ствол ружья и пальнул навскидку, от бедра. Из ствола вылетел длинный сноп искр. Пуля попала в обод левого колеса инвалидной коляски Федюкова. Сила удара была такой, что коляска дважды повернулась вокруг своей оси. А на третьем обороте разбитое левое колесо отлетело в сторону, и коляска вместе с инвалидом повалилась набок.
– Убили! – закричал дядя Миша.
Девяткин успел спрятаться за узкий выступ в стене и, высунувшись оттуда, выстрелил три раза подряд. Первая пуля оторвала Нумердышеву левое ухо, вторая разорвала мягкие ткани плеча, третья пролетела мимо. Нумердышев зарычал по-звериному, сбросил с плеча сумку, вскинул ружье и передернул затвор.
Девяткин рухнул на пол.
Из-за спины Нумердышева выскочил Валиев и дважды пальнул из ружья в то место, которое мгновение назад покинул Девяткин. Пули вошли в выступ стены, пробили водопроводные трубы. Воздух наполнился густой серой пылью, а из пробоин в трубе хлынула вода.
Через секунду Девяткин оказался лежащим в луже. Федюков, сброшенный на пол, решил спрятаться от пуль за инвалидное кресло, но быстро сообразил, что укрытие так себе, ненадежное. Раскидав руки в стороны, он пытался отползти в сторону палаты, волоча за собой парализованные ноги. Но руки скользили на мокром линолеуме, пальцам не за что было зацепиться.
