Андрей Троицкий - Братство выживших
Сидевший на заднем сиденье рядом с бригадиром бывший борец Магомет Нумердышев неопределенно пожал плечами.
– Наверное, в одиннадцать. Когда я лежал в больнице…
– Тогда пойдем в начале двенадцатого, – сказал Валиев, – и сделаем все, как надо. Обстоятельно, без спешки. – Он посмотрел на светящиеся в темноте стрелки наручных часов: ждать долго, а терпения нет. И разговоры разговаривать не о чем: все, вплоть до мелочей, обговорили еще по дороге. – Давай, топай на разведку. Все проверь, осмотрись хорошенько. И без спешки. Никто за нами не гонится, – повернулся Валиев к водителю Байраму Фарзалиеву.
Байрам знал, что делать. Он выбрался из машины, тихо захлопнул дверцу, и через пару секунд мужской силуэт растворился в темноте.
Пожарный Белобородько оказался мужиком, некрепким на спиртное. Он осилил три рюмки коньяка, затем повалился на постель, заявив, что сломанные ноги болят, и, устроившись на подушке, делал два дела: смотрел футбол и из последних сил боролся с тяжелой дремотой. То закрывал глаза и негромко похрапывал, то просыпался и спрашивал, какой счет и кто с кем играет.
Когда стемнело, в палату вошла сестра Сомова, включила верхний свет и сделала пожарному укол амнапона.
Тимонин от укола отказался. Ему не нравилось, когда женщины шлепают его по заду. Нравилось – наоборот. Он подошел к окну и замер. Над городом спустились сумерки. Из окна Леониду было видно, как на улице за забором зажглись уличные фонари. Их блеклый голубой свет заслоняли своими черными листьями разросшиеся у забора тополя. Но и в этом бледном освещении он увидел, как через распахнутые ворота во двор въехала светлая «Нива» с затемненными стеклами и остановилась рядом с будкой электроподстанции, точно напротив больничных окон. Погасли фары и габаритные огни, но никто из «Нивы» не вышел. Казалось, из-за темных стекол за больничным корпусом, за освещенными окнами, за Тимониным наблюдают чужие враждебные глаза.
Он испытал странное беспокойство и, подойдя к выключателю, погасил свет, чтобы чужаки из «Нивы» не пялились в его окно.
Неожиданно заворочался полковник. Он приподнялся на локте, взглянул на Тимонина и спросил:
– Кто с кем играет? И какой счет? – Задав эти вопросы, тут же отвернулся к стене и захрапел.
Тимонин помотался по палате, от нечего делать застелил свою измятую постель, отодвинул стул с формой пожарного за изголовье его кровати, чтобы не попадался на пути и снова встал у окна.
Байрам спрыгнул с пандуса, прошел вдоль здания, вернулся к парадному входу и вошел внутрь освещенного помещения, оглядываясь по сторонам. За стойкой сидел немолодой усатый мужик в камуфляжной форме, за спиной охранника была дверь в служебную комнату. Прямо перед Байрамом – крутящийся никелированный турникет, за ним – площадка с коридорами, лестничные марши, ведущие наверх и вниз, в подвал. Вот и вся обстановка.
К стене перед входной дверью прикрепили объявление, исполненное от руки красными печатными буквами: «Внимание! В связи с обострением эпидемиологической обстановки, в больнице карантин. Вход посетителей строго запрещен. Администрация».
Байрам дважды прочитал карантинное объявление, подошел к стойке, поставил на нее локти и дружелюбно взглянул на охранника.
– Моего друга к вам положили, на второй этаж, в травматологию. Хочу на минутку к нему зайти. У меня хорошая новость.
Охранник не удивился позднему появлению кавказца. В больницу в неурочный час приходило много людей, и все просили об одном: срочно повидать родственника или знакомого.
– Вон объявление, – сказал он, – у тебя за спиной. Если твоя новость хорошая, она и до завтра не прокиснет. Утром напишешь записку, передашь с сестрой.
– Я видел объявление, – улыбнулся Байрам. – Но мне только на минутку.
– Всем на минутку, – покачал головой мужик. – У нас карантин. В какой палате твой друг? Может, он не у нас.
– В четырнадцатой. Фамилия – Тимонин.
Охранник нацепил очки, перевернул страницу регистрационного журнала, провел пальцем по строчке.
– Тимонин, есть такой. Помещен в отдельную палату. Номер четырнадцать.
Байрам опустил руку в карман, положил на стойку деньги. Охранник проворно спрятал купюры в карман и позволил себе ответную улыбку.
– Проходи. Но только ненадолго.
Посетитель крутанул турникет, поднялся по лестнице на второй этаж и прошел по коридору до конца. Так, четырнадцатая палата последняя с левой стороны, дверь закрыта. Напротив – мужской туалет. И еще одна дверь с табличкой «Служебный вход».
Байрам приоткрыл служебную дверь. Тусклая лампочка освещала замусоренную окурками площадку и лестницу, спускавшуюся в темноту. Туда можно не ходить. На черной лестнице в этот час никого, а дверь внизу заперта. Байрам дергал ее, когда обходил здание.
Он вернулся к палате, еще раз отметив, что в коридоре стоит письменный стол дежурной сестры. Очевидно, она раздает лекарства или делает уколы. Этот стол возле самой палаты очень некстати.
Байрам постоял возле двери, прислушался, потянул на себя ручку и сквозь дверную щелку увидел человека, лежавшего на кровати лицом к стене. Спину, руки и даже голову больного покрывал слой бинтов.
Видимо, Тимонин здорово пострадал в той аварии, если его так, с ног до головы, спеленали. Он распахнул дверь пошире, просунул голову в палату. Человек в бинтах тихо сопел во сне. У противоположной стены стояла другая кровать, пустая, ровно застеленная. Хорошее тут место, тихое. И момент удобный.
Можно пришить Тимонина хоть сейчас. Подойти сзади, отрезать острым ножом голову и положить ее в тумбочку. Вот же веселья будет утром. Человек просыпается, по привычке хочет надеть очки или взглянуть на часы… А голова в тумбочке. Действительно, весело.
Но всему свое время. Байрам осторожно прикрыл за собой дверь, он уже увидел все, что хотел, и неслышными шагами вышел на площадку, спустился вниз по лестнице и попрощался с охранником.
Девяткин был на полпути к Москве, когда надумал позвонить жене Тимонина Ирине Павловне. Решил рассказать, что, называя вещи своими именами, дело оказалось выше его головы, он сел в лужу. Намотал на спидометр чужой машины сотни километров, исходил десятки лесных троп, но к Лене Тимонину даже не приблизился.
Боков, переживший за день много неприятных приключений, тревожно дремал на переднем сиденье. Майор набрал номер, услышав «але», не стал пересказывать всех злоключений вчерашнего и сегодняшнего дней, только сказал, что они с Боковым возвращаются обратно ни с чем.
Голос Ирины Павловны, к его удивлению, оказался оживленным, даже веселым.
– И хорошо, что вы возвращаетесь. Представляете, Леня нашелся. Совершенно неожиданно. И в неожиданном месте.
– Нашелся? – Девяткин чуть не выронил трубку.
Услышав слово «нашелся», Боков проснулся окончательно, встрепенулся, закурил, прислушался к разговору. Но до его слуха долетали лишь междометия, произносимые Девяткиным: «угу» и «ага».
– Я еще не знаю всех подробностей, – говорила Ирина Павловна. – Но мне звонили из больницы, из Тверской области, из Калязина. Я смотрела по карте, это не так далеко от Москвы. Леня там, в больнице. Вы меня слышите?
– Угу, – подтвердил Девяткин.
– Завтра утром я еду к нему, – говорила Ирина Павловна. – Вернее, мы вместе поедем к Лене. Он будет рад вас видеть. В больнице карантин, родных и знакомых на пушечный выстрел не подпускают. Но главный врач пообещал завтра сделать исключение.
– Ага, – сказал Юрий.
– С ним ничего серьезного, какие-то царапины на теле и еще синяки, – продолжала Тимонина. – Так сказал врач. Во всех подробностях я не знаю того, что произошло. Разбился какой-то пожарный вертолет, и Леня оказался поблизости. Он нам сам обо всем расскажет. Скорее всего его завтра же и выпишут. Представляю, какое там, в провинциальной дыре, царит свинство, антисанитария… Но все равно… Боже, как я счастлива! Вы откуда звоните?
– Пока еще из области, едем к вам.
– Вот и прекрасно. И чудно. Как только позвонили из больницы, я вызвала повара. К вашему приезду будет такой ужин, надолго запомните. А завтра отметим событие все вместе. С Леней.
– Угу, – повторил Девяткин.
– Значит, жду вас?
– Ага, ждите. Мы постараемся приехать поскорее.
Боков нервно кусал губу. Отсюда из машины в присутствии Девяткина он не мог связаться с Казакевичем и выяснить, что и как. Похоже, Тимонина нашли и грохнули. Возможно, он будет жить. Еще какое-то время. Очень непродолжительное. Но ясно другое: к нему, Саше Бокову, фортуна благосклонна. Он в крови руки не испачкал. Приключение окончено.
– Что произошло? – вслух спросил он.
– Леонид нашелся, – ответил Девяткин. – В больнице города Калязина.
– Что он там делает? – округлил глаза Боков.
