Алексей Макеев - Она слишком любила красное
«Какие чувства должна испытывать Виктория, если действительно ни в чем не виновата? – подумал я. – А что, если все мои подозрения о ее неверности на самом деле основаны на нелепых фантазиях моего больного воображения?»
– Будет лучше, если мы помиримся, – нарушив ход моих мыслей, сказала Вика в продолжение начатого диалога. – Зачем мы издеваемся друг над другом? Если любовь и ревность – одно целое, то кому нужна такая любовь? Мой автомобиль стал причиной нашего раздора. Ты можешь его продать. Можешь разбить или облить бензином и поджечь, чтобы от него не осталось ни единого винтика, ни единого шурупчика.
– Ни единой гаечки, – добавил я.
– Да, Роман! Пусть не останется ни единой гаечки, – подтвердила она. – Ты можешь полностью его уничтожить!
– Это всего лишь машина, – подметил я. – Она не имеет к нашей размолвке никакого отношения.
– А что же тогда имеет?
Виктория чуть ли не задохнулась от возмущения.
– Ты не догадываешься?
– Нет. Не имею ни малейшего понятия. Я не вижу ни единой серьезной причины. Будь добр, открой мне глаза. Хотя бы я буду знать, в чем провинилась перед тобой. Если ты намекаешь на Данилу, то знай… Мне нет до него никакого дела!
Виктория подошла ко мне, но все еще не решалась меня обнять.
– Прекращай, Ромчик! Неужели ты не видишь, что я тебя люблю? Зачем ты меня мучаешь? Почему ты так жесток…
Она заплакала и, закрыв лицо ладонями, вновь отошла к окну. Ее покатые плечи вздрагивали всякий раз, когда она начинала громко всхлипывать. Во мне проснулось чувство жалости. Даже самая великолепная актриса не смогла бы сыграть роль несправедливо оскорбленной женщины с таким неподдельным изяществом и с таким правдоподобием чувства обиды, как это удалось Вике. Одно из двух: или она была самой гениальной притворщицей во всем мире, или я действительно был настоящим кретином. В эту минуту я больше был склонен признать себя непрошибаемым тупицей, чем не поверить в ее искренность. Осознавая некоторую вину, я решительно подошел к ней и осторожно тронул за плечи. Она неторопливо повернула голову.
– Виктория, поверь мне, я не хотел с тобой ссориться, – с волнением произнес я. – Наверное, всему виной мои пылкие чувства, моя глупая ревность? Я очень сильно тебя люблю!
– Ромчик… Я тоже тебя люблю… – тихо прошептала она.
Я достал платок и вытер ей слезы. Тушь с ее ресниц растеклась по всему лицу, но Виктория все равно была прекрасна и очаровательна. Она прижалась ко мне, и я уже не мог не обнять ее за талию.
– Я люблю тебя! – дрогнувшим голосом повторил я.
– И я тоже люблю тебя! – снова сказала она.
Мы смотрели друг другу в глаза, выдерживая паузу, и не знали, что нам делать. Теперь я уже не помню: то ли я слишком сильно прижал ее к груди, то ли она сама прижалась ко мне. Так или иначе, наши губы слились в едином жарком поцелуе. Мое сердце вновь начало бешено колотиться. Вместе с его ударами я слышал не менее ощутимые удары ее сердца. Потом я безудержно целовал ее глаза, носик и шейку. Ее зеленые с поволокою глаза были самыми прекрасными из всех женских глаз. Ее носик был самым изящным и любимым носиком на свете. Ее шейка была самой тонкой и великолепной шейкой, которую я мог целовать бесконечно долго. Я был окончательно сражен ее красотой. В какую-то долю секунды я почему-то вспомнил о своей секретарше, но разве можно было ставить ее в сравнение с Викторией? Продолжая ласкать собственную жену, я понял, что я самый счастливый человек на свете. У меня в объятиях была не женщина, а богиня! Я должен был припасть к ее ногам и усердно молить о прощении.
– Я люблю тебя, Виктория! – снова произнес я, с нарастающей страстью целуя ее лицо.
– Я тоже люблю тебя! – ответила она полушепотом.
– Мы больше никогда не станем ссориться.
– Никогда, никогда… – подтвердила Вика.
Ее голос был певучим и приятно ласкал слух. Я был готов слушать его вечно и так же вечно был готов вдыхать пьянящий аромат ее губ.
– Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя… – вырывалось из моей груди.
– Я тоже люблю тебя… – отвечала она.
Мне казалось, что мы боялись потерять друг друга. Мы были готовы до бесконечности признаваться в любви.
– Зачем мы с тобой ссорились, милый? – спрашивала Вика.
– Наверное, чтобы понять, как нам тяжело в разлуке, – отвечал я.
– Мы ведь, правда, больше никогда не будем ссориться?
– Никогда, родная…
– Мне без тебя плохо, Ромчик!
– Мне без тебя тоже…
Я широко улыбнулся. В этот раз моя улыбка была открытой и искренней.
– Ты чему улыбаешься? – спросила Вика.
– Я без ума от твоих зеленых глаз.
– Они твои, Ромчик…
– Я знаю, любовь моя!
– Я вся принадлежу тебе. Только тебе и никому больше…
– Знаю, родная…
Я прервался на полуслове. Внезапная мысль о Даниле Луговом острой болью отозвалась в моем сердце.
«Неужели этот паршивец так же крепко обнимал ее гибкий стан, так же нежно целовал ее глаза, ее губы?.. – подумал я. – Неужели он посмел посягнуть на самое дорогое, что у меня есть? Неужели Виктория способна вести двойную игру? Разве ее слезы не искренние? Разве ее голос может быть притворным, а слова лживыми?»
– Я люблю тебя, милый! – вновь прошептала Вика.
– И я люблю тебя, моя родная, моя единственная…
Мои мысли о моем возможном сопернике мгновенно отошли на задний план. Я тут же постарался не думать о нем и уже буквально через минуту вовсе позабыл о его существовании.
Точно так же, как в первый день нашего знакомства, мы не могли насытиться любовью, так и в этот раз мы не выходили из спальни до самого утра. После этой нелепой ссоры наши объятия были как никогда крепкими; наши поцелуи – как никогда жгучими и долгими.
– Я снова хочу тебя, милый! – шептала Вика.
– И я тоже хочу тебя, мое счастье, моя радость… – отвечал я, не переставая удивляться недюжинному здоровью и необузданной страсти, с которыми вновь и вновь овладевал ею.
– Ты мой лев! Ты мой рыцарь! Ты мой царь и господин! Я твоя рабыня… – возбуждающе говорила Виктория.
Иногда ее голос затихал, но вскоре она уже вскрикивала от полученного удовольствия и безжалостно раздирала острыми ноготками мою спину.
– Ты мой, Ромчик! Только мой…
– Да, родная… – отвечал я. – Да, моя радость… Да, моя прелесть…
Ранним утром, когда мы оба изможденные, но счастливые, крепко обнявшись, лежали в постели, Виктория вдруг улыбнулась и сказала:
– Роман! Мне почему-то кажется, что именно сегодня у нас с тобой была по-настоящему незабываемая брачная ночь.
– Ты права, детка… – согласился я.
Прилив плотского вожделения вынудил меня еще крепче прижать ее к себе и с новой страстью поцеловать в губы. Неудивительно, что мы в очередной раз потеряли ощущение пространства и времени.
19
Наше семейное счастье и наш семейный покой были восстановлены. Между мной и Викторией вновь вспыхнули добрые, нежные чувства. Наша ссора пошла нам только на пользу. Возможно, она была необходима как щепотка соли в тарелке супа, как уксус в банке с маринованными огурцами. Мы стали лучше относиться друг к другу и гораздо больше ценить друг друга. Над нами вновь засиял нимб небесного ангела. Стрела Амура вновь пронзила наши сердца. Данила Луговой исчез из наших воспоминаний, словно его и не было. Я пытался забыть о нем как о кошмарном сне. Виктория, если и вспоминала об этом слащавом юноше, то хранила эти воспоминания втайне от меня и никогда не произносила вслух его имя. С Людмилой Геннадьевной у меня состоялся откровенный разговор. Я высказал ей благодарность за то, что она не позволила мне раскисать в минуты моей слабости, а затем вежливо попросил ее больше не угощать меня выпечкой.
– Я понимаю вас, Роман Александрович, – улыбнувшись профессиональной, не изменяющейся улыбкой, сказала она. – Никаких проблем…
Больше мне не приходилось повторять ей свою просьбу, и между нами сохранились прекрасные, чисто деловые отношения. Мой водитель Степаныч вновь приобрел былую уверенность в завтрашнем дне и больше не боялся потерять работу. Лишь однажды он имел неосторожность напомнить мне о Даниле, но сделал это, по-видимому, случайно и тут же попытался исправить положение.
– Ваша жена оставила дома мобильный телефон. Она просила вам передать, что наконец-то получила водительское удостоверение! – Возбужденно сообщил Степаныч. – Она была без ума от восторга. Очень жаль, что вы не видели ее в эту минуту, Роман Александрович. Она радовалась как ребенок. Данила не зря получил свои деньги. Его уроки не прошли даром…
Он испугался сорвавшихся слов и тут же сменил тему разговора, сетуя на плохую погоду.
– Из-за этого проливного дождя, – пробурчал он, – опять придется отскребать от колес налипшую грязь.
Видимо, подумав о том, что я могу подыскать другого работника, которому будет не в тягость помыть мой лимузин, он вообще растерялся, начал плести какую-то ахинею и вскоре вовсе умолк, опасаясь заново сболтнуть что-либо лишнее.
