Марина Серова - Полный финиш
— Мне кажется, что я примерно догадываюсь, над чем ты работал в фармацевтической фирме Рощина, Дима, — тихо сказала я.
Человек в инвалидном кресле покачал седой головой:
— Нет, сначала это было вовсе не то. Я разработал формулу препарата, освобождающего человека от действия алкоголя и — особенно — наркотиков. Освобождающего на порядок эффективнее, чем применяющиеся средства. А принцип его действия основан на подавлении ряда важных мозговых центров, отвечающих… в том числе и за самоконтроль человека, и…
— Одним словом, этот ваш замечательный препарат вызывает, скажем так, повышенную внушаемость, — сказала я, чувствуя, как липкий ужас оседает у меня в руках и ногах, намертво припечатывая их соответственно к полу и подлокотникам кресла. — Человек перестает себя контролировать, так? Превращается не то чтобы в зомби, нет… а в марионетку. Но очень опасную марионетку… Так?
— Я изменил кое-что в формуле… да, так все оно и вышло, — сказал Дима Калиниченко. — И мое лекарство, вместо того чтобы давать людям новую жизнь, освобождение от шелухи старых пороков… оно стало делать из них тупых и покорных уродов… стало убивать чужими руками!
— Так хотел Рощин, — сказала Наташа. — Можно сказать, ты выполнил его пожелание.
Я повернулась к Кальмару и бросила ему только одну короткую, но в которой сконцентрировалось все то, что коснулось и обожгло меня в эти последние дни, фразу:
— За что… Саша?
— Мы подумали, что будет справедливо, если ты, причастная к тому, что случилось с мамой и с Димой, не напрямую — если ты сама накажешь тех, кто убивал их. Маму и Диму. Вот… ты и наказала. Мне рассказать, как все было, или ты сама понимаешь?
Я опустила глаза, ощущая отчаянное головокружение, словно меня подхватило огромным чертовым колесом и несет, несет…
Рассказывать было нечего. Самое ужасное, самые кошмарные предположения, что затеплились у меня в мозгу, — все это оказалось правдой.
Имя убийцы известно.
И не надо было обладать чрезмерно буйной фантазией, чтобы представить, как Кальмар добавлял снадобье своего брата в мою пищу, начиная с того момента, когда я села в купе. Вероятно, понемногу, чтобы вызвать привыкание организма к препарату и более отлаженные реакции на прямой приказ. Вероятно, алкоголь усиливал его воздействие, а потом алкогольно-лекарственная смесь вызывала все те странные ощущения, кошмары и галлюцинации.
Сны марионетки.
Несложно представить, что в тот момент, когда в тамбур пришел Олег Денисов — пришел, вероятно, по предупреждению Калиниченко, — несложно представить, что было дальше. Вероятно, «Воронцов» ввел мне более значительную дозу препарата, окончательно зомбировав организм, а потом отдал приказ: убить Олега.
Неудивительно, что я подчинилась: потому что и в нормальном состоянии действие на меня миндалевидных, чуть подернутых туманной дымкой глаз «Саши Воронцова» было почти что магнетическим.
Потом… потом я, вероятно, просто приобняла Олега сзади за шею, что выглядит вполне естественным жестом женщины по отношению к мужчине, а остальное — дело техники.
Туалет открыла или я сама, или Воронцов мне помог… чего вполне можно было ожидать.
Но не выяснять же это.
В Сочи продолжилось то же самое. Кальмар травил меня мини-дозами своего препарата, приглушая мой самоконтроль и волевые импульсы, и обставлял арену действий для своей марионетки. Подстроил так, чтобы Рощин связался со мной и довел до моего сведения все, что его беспокоило… или почти все. Юбилейное торжество в ресторане «Жемчужный сад» было следующим пунктом. Здесь все было устроено не менее профессионально.
И теперь неудивительно, что я ничего не помню от того момента, когда обернулась на слова: «Подожди. Не уходи. Я не все сказал», — и увидела лицо Саши Воронцова — Кальмара на фоне тяжелой кровавой портьеры. Вероятно, он просто вбрызнул мне препарат шприцем-автоматом — быстро, надежно и эффективно.
И совершенно понятны приступы неконтролируемой агрессии, время от времени охватывающей меня. Той самой агрессии, из-за которой меня в самом деле следовало квалифицировать как «мужеподобное существо, мочащее всех подряд».
Самая страшная и уничтожающая характеристика для женщины.
…Дальнейшее объяснять не надо.
— Все понятно, — произнесла я. — Ну и… что теперь делать со мной будете, а?
Кальмар подобрал с пола «узи», покрутил его в руках и снова бросил на ковер. Произнес:
— Глупые вопросы задаешь, Женя. Хотели бы убить, давно бы убили. Еще в доме Рощина.
— А так он за тебя пять человек и бабу положил, — хрипло сказала Наташа Калиниченко.
— Пять человек и бабу? — переспросила я. — Это по принципу: курица не птица, Финляндия не заграница, баба не человек?
— А мне вот жаль, — подал голос Дима. — Вы с Костей хорошей паро…
Лопнуло простреленное стекло. Дима Калиниченко перегнулся вперед, конвульсивно царапнул пальцами подлокотники своей инвалидной коляски — и застыл…
— На-а-а пол!!!
Пулеметная очередь хлестнула по окнам, и я, стелясь в длинном прыжке, дотянулась до «узи», который буквально несколько секунд назад вертел в руках Кальмар. Наташа Калиниченко страшно вскрикнула и попятилась к стене. Константин перехватил у нее «беретту» и вскинул на появившегося в дверях окровавленного человека.
Но это был Борис.
— На хвост… дубновские сели, — прохрипел он. — Пацанов я забрал из баржи… скинул по пути, чтобы их не… не положили, а сам вот… По ходу Дубнову скинули информацию, где мы… где мы находимся…
— «Хвост» привел? — прошипел Калиниченко. — Черт! Сколько их?
— Две машины… все с бойцами. А-а, бля… — Борис опустился на пол, буквально сползая по стене, и задрал рубашку. Там, в боку, зияла огнестрельная рана, и кровь уже пропитала рубашку и часть брюк.
Кальмар окинул комнату лихорадочным взглядом, загнал в Наташкину «беретту» новую обойму и щелкнул предохранителем. Я проверила «узи», и мне подумалось, что я, пожалуй, едва ли не благодарна дубновским бандитам, что они вытянули меня из двусмысленной и жестокой ситуации, вынимающей из меня всю душу.
Но драться все равно приходилось против них: Сергея Дубнова и компании.
— Значит, Дубнов? — почти выкрикнул Костя. — Это прекрасно… вот его-то мне и не хватало.
И, пружинисто встав напротив оконной рамы, он пять или шесть раз прицельно выстрелил. По подкатившим к дому машинам, из которых несколькими секундами ранее выскочило и рассыпалось до десятка бандитов.
— Борис, забирай Наташку и удирай задними дворами! — рявкнул он. — Давай… быстро! А ты, Женя…
— А я, Женя, — перебила его я, — я наконец-то не марионетка!
— Ну так вали отсюда! — грубо рявкнул он, и его черты, казавшиеся мне такими правильными, точеными и интеллигентными, исказились гримасой ярости. — Ты уже свое получила… я теперь не хочу, чтобы тебя убили эти суки!
— Именно поэтому ты сделал все для того, чтобы меня убили там, в «Жемчужном»! — выкрикнула я, и тотчас же передо мной бешено заплясали разбитые стекла — одна из выпущенных бандитами очередей угодила в окно.
Я, пригнувшись, выскочила в прихожую, где наткнулась на двух амбалов с пистолетами. Как я и рассчитывала, они не сразу заметили меня за большим холодильником. Прицельной автоматной очередью в упор я буквально расстреляла их.
Ты хорошо вошла в роль палача, Женечка.
В этот момент пальба неожиданно смолкла, и мгновенную тишину прорвал чей-то мучительный, захлебывающийся стон со двора.
Кого-то из людей Дубнова.
— Там есть выход через заднее окно! — донесся до меня голос Кальмара. — Женя… направо… сверни направо!
И мой «Саша Воронцов» показался в дверном проеме, заметно морщась от боли и прикладывая руку к простреленному левому плечу.
— Зацепили немного! — выдохнул он, кривя губы и одновременно перезаряжая пистолет. — Я их там положил… двоих… и ты двоих? Гос-с-споди… Значит, осталось… осталось человека три-четыре.
— Включая Дубнова.
— Включая Дубнова, — повторил он, потом обернулся и, посмотрев на распростершееся в инвалидном кресле тело брата, выцедил: — Будь что будет… а я эту суку замочу.
— Я прикрою тебя, — пробормотала я, не вдаваясь в смысл того, что я говорю. Я как будто бы перестала быть марионеткой на ниточках проекта «Горгона», но продолжала говорить и действовать так, как будто ею оставалась…
* * *Все последующее — вплоть до окончательной развязки — заняло буквально несколько минут.
Костя Калиниченко перезарядил пистолет, а потом, сорвав с себя рубашку и с моей помощью наскоро перетянув обильно кровоточащее плечо, двинулся к двери. Переступил через трупы двух уложенных мною бандитов и замер, прислушиваясь. По-прежнему было тихо, даже раненый во дворе перестал стонать — наверно, умер или же потерял сознание от болевого шока.
