Диана Кирсанова - Созвездие Козерога, или Красная метка
– Тш-шш! – Таня вдруг прижала к губам указательный палец. Мы замерли. – Проснулась!
Нашу хозяйку как ветром сдуло. Она чем-то шуршала и ласково приговаривала в соседней комнате, и нельзя было не узнать эти нотки: таким голосом разговаривают только с маленькими детьми и стариками.
– А вот и мы! – в проеме двери показался сверток в голубеньком одеяле, наполовину развернутый, с лепестками белых простынок посередине, из которых выступало пухленькое тельце. Крепенькая девятимесячная девочка в кружевном чепчике выглядывала из пеленок и таращила на нас сонные глазки.
«Опять дежавю», – подумала я во второй раз. Но позвольте! Тот, первый ребенок, кажется, был помладше?! И сильно помладше, как минимум – на полгода! И потом, это был мальчик.
– Это Дашенька, – ласково представила нам дочку повеселевшая Таня. – Мы хорошо поспали и теперь будем кушать. Будем кушать, будем кушать, а потом поедем гулять…
– Намек понят, – улыбнулась Ада за секунду до того, как я тоже поднялась с места.
* * *Мы сидели в машине, и я уже в пятый раз включала дворники. Тонкие лапки методично сгребали с лобового стекла снежную кашу, которая через пару секунд налипала снова, а Ада все не торопилась заводить мотор. Она барабанила пальцами по рулю и смотрела в пространство, что-то соображая.
Выудив из сумки мобильник, она набрала чей-то номер.
– Милый! – заворковала Ада, расплескивая вокруг себя улыбки и ласковые интонации, которые, конечно, предназначались совсем не мне. – Милый, это я! Как живешь-поживаешь? Ничего себе? Ну, я рада. Встретимся, дорогой мой, обязательно встретимся, как только я буду чуть-чуть посвободнее. Я ведь, вообще-то, тебе по делу звоню.
Ада приложила телефон к другому уху и ногтем выстукала из пачки длинную тонкую сигарету.
– Узнай для меня, пожалуйста, по своим каналам, – ласково сказала она, закуривая, – в какой санаторий отправляли в прошлом году работницу Митинского собеса Серафиму Чечеткину. Что? Да, с работы. По профсоюзной линии. Оказывается, у нас еще действуют эти самые линии, представь себе! Так вот – в какой именно санаторий отправляли Симу, это первое. И второе: добудь мне список людей, за которыми как социальный работник собеса ухаживала Серафима. Должно быть несколько человек, одинокие пенсионеры или инвалиды. Сделаешь, милый? Ага, ну спасибо, целую. Чао!
Захлопнув крышку мобильника, она заметно повеселела.
– Домой? – спросила я с надеждой: бессонная ночь и хлопотливый день давали о себе знать вдруг накатившей безмерной усталостью.
– Нет, не домой, – сказала Ада. – Съездим-ка мы еще к Поляковым. К дочери и бывшей жене этого любвеобильного заместителя губернатора… Сдается мне, здесь кое-что нащупывается.
– А куда ехать-то?
– За город. В коттеджный поселок, «Серебряные ручьи» называется. Знаешь?
– Еще бы!
Элитное поселение. Даже суперпуперэлитное. Вторая Рублевка.
* * *Массивный домина из красного кирпича вырос перед нами, как скала. У него была странная форма – круглый, без единого угла, дом с башенками и овальными окнами. А крыша, напротив, остроконечная.
Мы вышли из машины. Ада украдкой огляделась: вокруг ни души. Мы поспешили подняться на овальное крыльцо.
– Добрый день, – с профессиональной приветливостью поздоровалась с нами открывшая дверь совсем молоденькая девушка. Я было подумала, что это Лара – но вовремя наскочила взглядом на фартучек с нагрудником, которым было перехвачено черное форменное платье. Ясно. Горничная или домработница.
– Добрый, – согласилась Ада. – Мы можем войти?
– Представьтесь, пожалуйста, и назовите цель… вашего визита, – сказала девушка, спотыкаясь на официальных словах. Для их произношения у нее была слишком живая мордашка.
– Мы работники Федеральной службы безопасности, – не моргнув глазом, соврала ребенку Ада. – Хотим поговорить с хозяевами дома.
– А документы у вас есть?
– Какие документы? – подняла брови Ада. – Сотрудники ФСБ никогда не носят с собой документы. Мы же все засекречены, милочка!
– Ничего себе! Вы даже имя мое знаете, – польщенно прошептала девчушка.
– Какое имя? Ах, имя! – спохватилась Ада. – Ну конечно, Мила, нам все известно. И кстати, тебе надо пустить нас в дом. Нас могут фотографировать.
– Кто?
– Враги!
Загипнотизированная Милочка отступила на шаг, открывая тем самым проход в просторный холл особняка. Наши ноги ощутили плотное ковровое покрытие, а глаза перестали различать предметы: мы окунулись в густой полумрак, очень неестественный в это время суток. Ведь на часах было около пяти вечера.
– У вас задернуты все шторы? Почему? – строго спросила Ада, наставляя длинный палец на спущенные до полу тяжелые полотнища.
– Траур, – шепотом пояснила Милочка.
– Ах да… Что ж, моя милая, извольте доложить вашим хозяйкам, что мы хотим с ними поговорить. И с Тамарой Станиславовной, и с Ларой. С обеими сразу.
– Как?..
На детской Милочкиной физиономии вдруг отразился ужас. Она еще дальше отступила от Ады, и идущий из приоткрытой двери свет осветил ее сжавшуюся от страха фигуру и застывшее личико. Глаза на нем стали совсем как пятаки, и рот приоткрылся в форме большой буквы «О».
– Что с вами, моя хорошая? Ступайте же, сообщите о нас!
Милочка сорвалась с места и взлетела по лестнице вверх, в жилую часть дома.
– Однако! По отставному супругу здесь горюют с той же силой, что и в его новой семье! – прошептала я.
– Не забывайте, что он еще и отец.
– Тамара Станиславовна ждет! Проходите! – громким трагическим шепотом сказала Мила, снова появляясь в поле нашего зрения. Когда Ада, выпрямив спину и подняв подбородок, начала подниматься по лестнице, царственно ступая по деревянным ступеням и придерживая полу пальто, девушка прижалась к стене и зашевелила губами. «Свят-свят-свят!» – угадала я Милочкину беззвучную молитву.
Что же ее так напугало?
* * *У Тамары Станиславовны Поляковой была осанка сфинкса – она встретила нас, сидя в кресле с высокой викторианской спинкой, выпрямившись и положив обе (действительно, унизанные перстнями) руки на широкие деревянные подлокотники. Но даже эта поза идола не могла скрыть глубокого горя, в которое была погружена хозяйка дома. Горе заложило глубокие тени под ввалившимися темными глазами, смотревшими на нас без всякого выражения, горе стерло краску с ее лица – оно было серым, и та же скорбь вплела в прическу женщины несколько седых нитей. Их было совсем немного, но они резко контрастировали с цветом стянутых в узел темно-каштановых волос.
Я невольно подумала о том, что покойного Глеба Владимировича привлекали женщины одного типа. Можно было заметить некоторое сходство Тамары Станиславовны с Татьяной – темные волосы, большие глаза, стройная фигура – но и разница в двадцать с лишним лет, пролегавшая между ними, тоже бросалась в глаза.
Особенно сейчас, когда на Поляковой не было и следа макияжа, а черное трикотажное платье поглощало последние краски с ее лица.
– Что вы хотели? – спросила она.
– Тамара Станиславовна, позвольте представиться. Я…
– Мне безразлично, кто вы. Простите. Пожалуйста, изложите свое дело как можно короче или уходите.
– Вернее будет сказать, что это ваше дело, – возразила Ада. – Или, по крайней мере, наше общее дело. Видите ли, мы занимаемся расследованием смерти вашего му… вашего бывшего мужа, Глеба Полякова. Я знаю, вы уже несколько лет назад разошлись, но, может быть, согласитесь принять посильное участие в расследовании. Хотя бы ради ваших общих детей.
На этих словах Полякова резко вскинула голову и уставилась на Аду страшным взглядом. Я даже не могу объяснить, что именно меня испугало. Будто бы гипсовая статуя в парке вдруг наклонила голову и уставилась на вас пустыми глазницами – у меня сложилось именно такое впечатление, и позвоночник продрал мороз.
Долго, очень долго длилась пауза, а затем бескровные губы шевельнулись:
– Каких детей?
– Ваших, – удивилась Ада. – Смею полагать, что у меня правильная информация: у вас есть сын и дочь, и отец обоих молодых людей – ваш бывший муж.
– Да. У нас было двое детей, – сухо сказала Тамара Станиславовна. И вдруг… подмигнула мне левым глазом. Я вздрогнула. Потом решила: показалось.
– Ваши дети сейчас дома? Мне бы хотелось, чтобы они присутствовали при нашем разговоре.
– Валерий уехал из дома еще утром, но должен скоро вернуться. Я его жду. А Лары… ее нет.
– Нет дома или в городе?
– Ее вообще нет, – странно сказала Тамара Станиславовна, не меняя позы и снова подмигнула мне. «Она сумасшедшая!» – проскочила пугающая мысль.
– Лары нет, – тускло повторила Полякова. – Ее нет уже три дня. Мою дочь убили.
* * *Я едва сумела сдержать вопль испуга и удивления – он сразу же подступил к самому горлу. Окаменев, я смотрела на Полякову во все глаза и наверняка имела очень глупый вид. Но сейчас это было дело десятое. Лару убили! Убили Лару! Погиб еще один человек в этой истории! И, хоть я никогда не видела эту девушку…
