Луиза Пенни - Эта прекрасная тайна
Что-то разбудило его? Какой-то звук?
Он прислушался. Представил себе монахов в крохотных кельях. Словно пчелы в сотах.
Спят ли они? Или кто-то из них не спит? Лежит всего в нескольких футах от Гамаша. Не может уснуть. Слышит громкий шум в ушах. Звуки и картины убийства не дают ему покоя.
Одному из монахов уж точно никогда больше не придется спать спокойно.
Если только…
Гамаш сел в кровати. Он знал, что убийца спит спокойно только в двух случаях. Если у него нет совести. Или если у него есть совесть и эта совесть и подтолкнула его к убийству. Нашептывала ему на ухо, подсказывала планы.
Как сумел этот человек, монах, убедить себя, что убийство не преступление, даже не грех? Как он может спать, если не спит Гамаш? Ответ один: он считает убийство оправданным.
Смерть по законам Ветхого Завета.
Побивание камнями.
Око за око.
Убийца мог считать, что совершает праведное дело. Если не в глазах людей, то в глазах Бога. Возможно, именно это напряжение Гамаш и чувствовал в монастыре. Напряжение не оттого, что случилось убийство, а оттого, что полиция дознается, кто его совершил.
За обедом один из монахов обвинил настоятеля в ошибке. Не в том, что он не смог предотвратить убийство, а в том, что вызвал полицию. Что, если тут не только обет молчания, но и заговор молчания?
Сон у старшего инспектора как рукой сняло.
Он спустил ноги с кровати, нашарил тапочки, надел халат, взял фонарик и очки и вышел из кельи. Не включая фонарика, постоял пару секунд посреди длинного коридора, посмотрел в одну сторону, в другую.
По обеим сторонам коридора шли ряды дверей, каждая вела в келью. Свет из-под порожков не проникал. Как и звук.
Здесь царили темнота и тишина.
Гамаш много раз ходил с детьми в павильоны смеха. Заглядывал в комнаты кривых зеркал, видел оптические иллюзии, создававшие впечатление, что вы стоите на наклонном полу, хотя тот оставался горизонтальным. Еще он бывал в темной комнате в парке развлечений, куда не проникали ни свет, ни звук.
Он помнил, как Анни крепко держалась за него своей ручонкой, как Даниель, невидимый в темноте, звал его, пока Гамаш не нашел своего сыночка и не прижал к себе. Самое сильное воздействие произвела именно эта комната, она ввергла детей в ужас, и они цеплялись за отца, пока он не вывел их на свет божий.
Именно такое ощущение оставлял сейчас монастырь Сен-Жильбер-антр-ле-Лу. Место, где все искажено и где вы лишены зрения и слуха. Место беспробудной тишины и беспробудной тьмы. Где шепот превращается в крик. Где убивают монахов, где внешний мир заперт, словно он в чем-то провинился.
Монахи так давно жили в монастыре, что привыкли к нему. И все искажения они принимали за норму.
Старший инспектор глубоко вздохнул и взял себя в руки. Вероятно, он чересчур впечатлителен, оттого-то темнота и тишина так воздействуют на него. Еще более вероятно, что восприятие монахов вовсе не искажено, а проблема в нем самом.
Еще несколько секунд – и Гамаш привык к отсутствию звуков и света.
Направляясь к Благодатной церкви, он убеждал себя, что в монастыре нет ничего угрожающего. Ничего угрожающего. Полный покой.
Он улыбнулся этой мысли. Неужели покой и тишина стали такой редкостью, что когда ты их наконец находишь, то принимаешь за нечто невероятное и неестественное? Похоже, так оно и есть.
Старший инспектор на ощупь прошел вдоль каменной стены до входа в Благодатную церковь. Открыл тяжелую деревянную дверь и беззвучно закрыл ее за собой.
Здесь стояла такая полная темнота и тишина, что у него возникло неприятное ощущение, будто он парит и падает.
Гамаш включил свой мощный фонарик. Луч прорезал тьму, помедлил на алтаре, на скамьях, на каменных колоннах. Это была не просто утренняя прогулка человека, страдающего бессонницей. У этой прогулки имелась цель. И Гамаш легко обнаружил ее на восточной стене церкви.
Луч его фонаря высветил огромную памятную плиту с рассказом о жизни святого Гильберта.
Гамаш провел по плите свободной рукой. Он искал защелку, ручку, чтобы войти в зал для собраний братии. Наконец он нашел то, что искал, нажав на изображение двух спящих волков, вытравленное в верхнем левом углу. Каменная дверь открылась, и Гамаш посветил фонариком внутрь.
Он увидел небольшую прямоугольную комнату без окон и стульев, хотя вдоль стен проходила каменная скамья. В остальном комната оставалась абсолютно голой, пустой.
Порыскав для вящей уверенности лучом фонарика по углам, Гамаш вышел и закрыл дверь. Спящие волки вернулись на свое место, а старший инспектор надел очки и принялся изучать то, что написано на плите. Жизнь Гильберта Семпрингхемского.
Судя по всему, святой Гильберт не являлся покровителем какой-либо деятельности. Не упоминалось и о каких-то чудесах, сотворенных им. Кажется, единственное, что он сделал, – это создал орден, дал ему свое имя и умер в 1189 году в возрасте ста шести лет.
Сто шесть лет. Гамашу это показалось сомнительным, хотя вполне могло оказаться правдой. В конце концов, если бы тот, кто изготовил эту плиту, хотел солгать или преувеличить, он наверняка выдумал бы что-нибудь более стóящее, чем возраст Жильбера. Например, его деяния.
Если что и могло усыпить старшего инспектора, то лишь чтение жизнеописаний святых.
Зачем кому-то могло понадобиться основывать орден?
Потом он вспомнил про музыку, григорианские хоралы. Брат Люк говорил о них как о чем-то уникальном. Но на памятной плите Гамаш не нашел ни слова о песнопениях или музыке. Похоже, они не были призванием святого Гильберта. Ни разу за свои сто шесть лет Гильберт не испытал вдохновения и не написал песню.
Гамаш еще раз осмотрел плиту в поисках чего-то малозаметного. Чего-то, что он мог пропустить.
Он провел ярким лучом по вырезанным словам, прищурился, взглянул на плиту с одной стороны, с другой. Может быть, какой-то символ недостаточно глубоко вытравлен в бронзе. Или износился за столетия. Нотный стан. Скрипичный ключ. Невма.
Но ничего такого он не увидел. Абсолютно ничего, что говорило бы о достижениях гильбертинцев в чем-либо, включая григорианские песнопения.
Кроме надписи, на памятной плите обнаружилось одно изображение. Спящие волки, свернувшиеся в один клубок.
Волки, подумал старший инспектор, отходя от стены и засовывая очки в карман халата. Волки. Что он знает о волках из Библии? Что они символизируют?
Были Ромул и Рем. Их спасла волчица. Вскормила своим молоком. Но это из римской мифологии, не из Библии.
Волки.
Большинство библейских образов носило более безобидный характер. Но степень безобидности, конечно, зависела от того, как вы смотрите на жизнь. Овец и рыб убивали постоянно. А волки принадлежали к более агрессивному виду. Они чаще сами убивали.
Этот образ казался странным не только на памятной плите, но и в самом названии монастыря. Saint-Gilbert-Entre-les-Loups. Святой Гильберт среди волков.
Тем более странно, что святой Гильберт прожил ничем не примечательную, хотя и долгую жизнь. Каким образом возникла эта ассоциация с волками?
Старшему инспектору пришла в голову лишь поговорка «волк в овечьей шкуре»[38]. Но разве это из Библии? Он, вообще-то, думал, что да, но теперь начал сомневаться.
«Волк в овечьей шкуре».
Возможно, монахи этого монастыря уподобляются овцам. Этакая смиренная роль. Следуйте правилам. Подчиняйтесь пастырю. Работайте, молитесь и пойте. Надейтесь на мир и покой, на то, что вас не тронут за этими запертыми дверями. Молитесь Господу – вот все, что вам нужно знать.
Всем, кроме одного. Не проник ли в овчарню волк? В длинной черной мантии с белым капюшоном и веревкой вместо пояса. Кто он – убийца или жертва? Волк ли убил монаха или монах – волка?
Гамаш вернулся к плите. Он вдруг понял, что не уделил должного внимания нижней части надписи. Там имелось примечание, которое он лишь бегло просмотрел. В конце концов, насколько важным может быть примечание относительно человека, вся жизнь которого была примечанием? Гамаш быстро прочитал текст. Речь в нем шла о каком-то архиепископе. Гамаш опустился на колени и даже на четвереньки, чтобы лучше разглядеть слова. Он снова достал очки и почти приник к этому бронзовому послесловию.
Там говорилось, что Гильберт дружил с архиепископом Кентерберийским и пришел к нему на помощь. Гамаш вгляделся в эти слова, пытаясь проникнуть в их глубинный смысл. Зачем кому-то понадобилось упоминать об этом?
Наконец он поднялся на ноги.
Гильберт Семпрингхемский умер в 1189 году. Он был активным членом церкви на протяжении шестидесяти лет. Гамаш произвел подсчеты.
Это означало, что…
Гамаш опять посмотрел на плиту и на слова, процарапанные чуть ли не на полу. Это означало, что друга-архиепископа, которому помог Гильберт, звали Томас Бекет.
