Неле Нойхаус - Живые и мертвые
– Катарина Фрайтаг, но я предпочитаю имя Ким.
Крепкое рукопожатие, испытующий взгляд серо-голубых глаз, обрамленных густыми ресницами. Внешнее сходство сестер было поразительным: те же высокие скулы, широкий рот с полными губами, высокий лоб, который более отчетливо проявлялся у младшей сестры, потому что она зачесывала свои натуральные светлые волосы совсем назад, а Пия носила челку.
– Я знаю, что это неправильно – брать с собой на место преступления родственников, – сказала Пия, – но Ким судебный психиатр и могла бы нам помочь.
– Я не могу этого решать сам, – ответил Боденштайн, – хотя не имею ничего против того, чтобы вы нам помогли.
На другой стороне улицы собрались несколько любопытных. Весть о кровавом преступлении ранним рождественским утром, очевидно, уже облетела жилой район.
– Я хотел бы поговорить с отцом убитого, – сказал Боденштайн Пии, после того как он сообщил ей все, что ему удалось на данный момент узнать о жертве. Хеннинг уже почти закончил осмотр трупа и с удивлением и радостью поприветствовал свою бывшую свояченицу.
Подъехал голубой автобус марки «Фольксваген», и из него вышли сотрудники службы криминалистической техники уголовной полиции. Торжествующая улыбка заиграла на губах Хеннинга, когда он увидел Кристиана Крёгера.
– 5:7. Догоняю, – сказал он Пии и Ким. – В этом году Крёгер семь раз приезжал на труп раньше меня. Если снайпер продолжит свою серию, у меня есть реальный шанс сравнять счет.
– В самом деле, Хеннинг, – Пия неодобрительно покачала головой, – оставьте вы, наконец, это глупое соперничество!
– Поэтому ты на такой скорости мчался по трассе? – поинтересовалась Ким.
– Гм. В общем, да. – От такого признания Хеннингу Кирххофу, кажется, все же было неловко.
– Пошли в дом, – обратился Боденштайн к Пии, – пока эти двое здесь опять не сцепились.
* * *
По роду своей работы Пия изо дня в день встречалась с бесчисленным множеством людей – молодых и старых, умных и недалеких, прагматичных и оторванных от жизни, мягких и агрессивных, честных и лживых. Многих из них она видела в исключительном эмоциональном состоянии, в котором они часто не были способны притворяться и позволяли ей – невольно и иногда лишь на несколько секунд – заглянуть в их внутреннюю жизнь. Ее работа требовала объективности, но и она не могла сопротивляться тому, чтобы делить людей на более и менее симпатичных.
Фрица Герке ей было искренне жаль. Пожилой мужчина был ужасно подавлен, но все же пытался корректно отвечать на вопросы Боденштайна. Как и многие люди его поколения, он не позволял себе распускаться. В отличие от более молодых, которые часто истерически рыдали и были абсолютно раздавлены, он мобилизовал все свои силы, чтобы ответить на каждый вопрос.
После смерти жены в 1995 году мужчина – ему был 81 год – жил один в большом доме, который более пятидесяти лет назад построил одним из первых в этой местности. Он страдал различными старческими болезнями, которые не назвал, но с которыми справлялся самостоятельно. Домашнее хозяйство вела домработница, приходившая ежедневно, кроме выходных и праздничных дней. Два раза в день к Фрицу Герке приезжала мобильная патронажная служба, и каждое утро его навещал Максимилиан, единственный сын. Он приносил хлеб и вместе с ним читал газету.
– Я не могу найти никаких объяснений, почему кому-то понадобилось убивать Максимилиана, – сказал Герке дрожащим голосом. Они прошли в гостиную, и он сел в кресло. У него были тонкие седые волосы, аккуратно расчесанные на пробор. Одежда – рубашка, галстук и бордового цвета шерстяной пуловер – безупречно подобрана. Рука, усеянная пигментными пятнами, крепко сжимала ручку трости. Дом был хоть и старый, но безукоризненно убранный и очень ухоженный. Пол из белого итальянского известняка сверкал, и даже бахрома на ковре была расчесана.
– Макс был таким скромным, милым молодым человеком. – В его глазах за очками в золотой оправе заблестели слезы. – По образованию он учитель музыки и преподает в музыкальной школе здесь, в Келькхайме. Кроме того, он руководит церковным хором в церкви Святого Франциска и играет на органе.
Он знал, что его сына больше нет, но не мог говорить о нем в прошедшем времени.
– Где жил ваш сын? – спросил Боденштайн.
– У него квартира в Келькхайме, на Франкфуртер-штрассе. – Фриц Герке высморкался в белоснежный тканевый носовой платок. – Я предлагал ему жить здесь. В доме есть великолепная пристройка с отдельным входом, но для Макса было важно, наконец, жить самостоятельно. Он родился с тяжелым пороком сердца, много лет провел в клиниках и никогда не испытывал полноценной нагрузки. Он не мог, как другие мальчики в его возрасте, бегать или играть в футбол. Тем не менее у него всегда было много друзей, ведь он был… Извините, пожалуйста.
Его голос задрожал, он молча покачал головой и какое-то время с трудом пытался взять себя в руки.
В дверь постучали. Пия извинилась и направилась через коридор к двери, чтобы открыть ее.
– Мы закончили с трупом. – На Кристиане Крёгере все еще был комбинезон с капюшоном. – И мы нашли место, откуда стреляли. Хочешь посмотреть?
Пия кивнула и отправилась за Крёгером на улицу. Сотрудники ритуальной службы уже укладывали труп в специальный патологоанатомический мешок, чтобы отвезти его во Франкфурт, в Институт судебной медицины.
– Посмотри туда. – Крёгер указал на участок местности на противоположной стороне улицы, обрамленный высокой живой изгородью из тиса, который располагался несколько выше, чем дом Герке.
– Скорее всего он стоял здесь.
– Не слишком ли это рискованно? – спросила скептически Пия. – Ведь его могли увидеть жильцы дома.
– Нет, это идеальное место. Увидишь.
Пия вместе со своим коллегой перешла улицу и заметила узкую пешеходную дорожку с лестницей, которая рядом с участком, огороженным тисовым кустарником, вела вверх к расположенной над ним улице. Крёгер пролез с лестницы через низкий проволочный забор и протиснулся через кустарник.
– Иди сюда! – скомандовал он. – Но иди прямо за мной. На сей раз он оставил следы! Мы обнаружили отпечатки его обуви на снегу!
Пия шла за ним и отметила, что живая изгородь не была такой массивной, какой казалась на первый взгляд. Отсюда действительно не был виден дом, который располагался выше, так как разросшийся рододендрон надежно закрывал обзор.
– Вот здесь. – Крёгер указал на землю. – Тут он стоял и ждал, предварительно вырезав в кустарнике отверстие. Здесь повсюду валяются ветки.
Пия подошла к нему и увидела, что отсюда открывается ничем не закрытый вид на дом Фрица Герке.
– Мы, конечно, еще проведем анализ траектории движения пули, – сказал Крёгер, – но я уверен на сто процентов, что выстрел сделан именно с этого места. Потом стрелок вернулся той же дорогой, вверх по лестнице, и исчез. Возможно, он припарковал свой автомобиль на Нахтигалленвег или дальше, в поселке. К сожалению, снега немного, поэтому след теряется. Оттуда он уже через пару секунд оказался на трассе В8 и был таков.
Они поднялись вверх по лестнице, и Пия огляделась.
– Ты прав, – подтвердила она. – Это прекрасный путь для побега.
В кармане ее куртки зажужжал мобильный телефон. Номер на дисплее не высветился, но она все-таки ответила.
– Говорит Хэнель из полицейского участка в Келькхайме, – мужской голос был молодым и вибрирующим от волнения. – Только что нам передали письмо для вас.
– Для нас? – Пия тронула Крёгера за плечо и сделала ему знак остановиться.
– Да, вместо адреса на конверте написано «Комиссия по расследованию убийств».
– А кто передал письмо?
– Одна пожилая женщина с собакой, – ответил коллега из полицейского участка в Келькхайме. – Какой-то мужчина возле монастыря сунул ей в руку письмо.
– Вы записали ее имя и адрес?
– Конечно! – ответил он с оттенком обиды в голосе.
– О’кей, мы сейчас заедем, – сказала Пия и отключила телефон.
– Что случилось? – Крёгер с любопытством взглянул на нее.
– Это звонили из полицейского участка в Келькхайме, – ответила Пия мрачно. – Некая женщина там передала письмо, адресованное нам. Если ей дал его сам снайпер, то это уже просто дерзость!
* * *
«Максимилиан Герке должен был умереть, потому что его отец виновен в попустительстве смерти человека и подкупе». Пия прикрепила распечатанное извещение о смерти к висевшей на стене доске и написала над ним имя жертвы, а также дату и время смерти. Постепенно приходили коллеги, которым позвонил дежурный комиссар, и собирались в переговорной комнате К‑11. Пия и Боденштайн побывали у дамы, которая передала письмо в полицейский участок, но как свидетель она оказалась не особенно полезной. Мужчина, который нагнал на нее немало страха, выглядел как любитель бега трусцой. Она почти не видела его лица, потому что на нем была шапочка, солнечные очки и шарф, который он натянул до носа. И он вообще ничего не сказал.
