Возьми моё сердце - Нина Стожкова
Время, которое поначалу бежало стремительно, внезапно стало тянуться медленно, как во время просмотра бесконечного сериала. Макс попытался задремать в кресле и не смог. Он достал смартфон, чтобы отвлечься, но тут же его выключил. Развлекательные клипы, еще недавно помогавшие убить время во время поездки в метро, например, теперь казались мелкими, никчемными и пошлыми в сравнении с тем, что происходило в эти часы и минуты в главной операционной. Рукой судьбы для Макса внезапно стал профессор Хуснулин, этот сухощавый человек с обаятельной улыбкой и железной волей. Максим не знал, что в данный момент профессор был сосредоточен и молчалив, общался с коллегами быстрыми и резкими взглядами, но чаще взгляд его был направлен внутрь себя. Человек у операционного стола словно задавал себе вопросы и сам же на них отвечал. Старшая операционная сестра угадывала его действия на шаг вперед и подавала инструменты, о которых он собирался попросить её лишь через секунду.
Рука судьбы
Профессор взял донорское сердце в руки. Оно было ещё живым и розовым, хотя и охлажденным, готовым для пересадки. Профессор сотни раз держал человеческое сердце в руках, но так и не привык к тому, что эта «обычная мышца», как называют его анатомы, каждый раз ведет себя по-разному. Он знал, что даже у молодого и относительно здорового пациента состояние сердца зависит от множества причин: от наличия или отсутствия стрессов, от внезапных ударов судьбы, от пониженного эмоционального фона, от нежелания человека жить дальше – словом, много от чего. За свою медицинскую практику профессор тысячи раз убеждался, что сердце – не просто мотор для перекачки крови по телу, не своеобразный «смеситель», оно центр и командный пункт всего организма.
«Ну же, давай, не капризничай! Ты должно вновь забиться в новом теле, – мысленно попросил профессор донорское сердце. – Так ты сможешь продлить не только свою жизнь, но и жизнь молодой девушки. Ей еще рано покидать наш мир. Варя не виновата, что родилась не такой, какой полагается быть здоровому ребенку».
Хирургу на секунду показалось, что донорское сердце его услышало. Оно дрогнуло и покорно легло в грудную клетку пациентки, словно живое существо. Пот выступил на лбу у профессора. Он взглядом попросил старшую операционную сестру Наташу промокнуть ему лоб тампоном, та поспешно исполнила просьбу и продолжала молча делать привычную работу, – подавать инструменты, которые лежали в ряд на стерильной простынке.
Профессор отогнал неподобающие для доктора медицинских наук метафизические размышления и начал привычную работу. Кропотливо, шаг за шагом. Шов за швом. Сосуд за сосудом. Профессор, хоть и был до мозга костей ученым и агностиком, однако в такие минуты понимал, что без помощи высших сил не обойтись. Выживает тот, кто должен жить, кому отмерены новые месяцы и годы в книге судеб. Вот и сейчас – по тому, как дальше пошла операция, он понял: сегодня все закончится успешно. Молодая пациентка лежала с трубкой ИВЛ в трахее. Она находилась в глубокой медицинской коме. Бледное лицо ее выглядело спокойным и даже безмятежным, словно у Офелии, утонувшей в пруду из-за неразделенной любви. Она сладко спала и, к счастью, не видела, что сейчас происходит на столе с ее телом и с ее новым сердцем.
Кардиохирурги работали слаженно, как хорошо смазанный механизм, каждый из коллег выполнял свои обязанности на порученном ему участке и слушал указания профессора. Они не догадывались, какую новость не так давно узнал Хуснулин. Месяц назад их шеф и учитель услышал от коллеги о себе такую правду, которая свела на нет все его планы. Рак поджелудочной в последней, четвертой стадии.
Профессор категорически запретил жене говорить кому-либо в клинике о его болезни. Рассказал только Тишкову. Любимый ученик и правая рука обязан быть в курсе страшного диагноза, чтобы в случае скоропостижного ухода профессора подхватить, как говорили в старину, знамя, выпавшее из рук командира. Отделение, несколько лет работавшее как хорошо отлаженный механизм, не должно быть парализовано.
Хуснулин лучше других понимал, что вид рака, поселившийся в нем, не просто смертелен. Он скоротечен. Пусть это знают только двое. В противном случае начнутся сочувственные взгляды и вздохи коллег, и они будут невыносимы, шепот завистников за спиной, как обычно, с легким злорадством, настоятельные советы руководителей института пройти тщательное обследование, лечь в лучшую клинику и иные, как язвительно называл их про себя профессор, «танцы с бубном». Нет, он был намерен оперировать до последнего дня. Лучше так, чем тратить время на лечение, которое, он знал это точно, бесполезно. Полезнее заняться делом, пока остались хоть какие-то силы. Каждая операция продлевает жизнь его пациентов на годы. Можно сравнить: собственные последние недели или даже дни – и годы жизни пациентов. Простая арифметика. Дать этой молодой девушке возможность прожить несколько лет за него – вот что сейчас важно, а не умножать свои немногие оставшиеся недели при помощи мучительных и, главное, бесполезных, как ему точно известно, процедур.
Профессор Хуснулин повидал за свою медицинскую практику множество человеческих тел: молодых и старых, мужских и женских, толстых и худых, гармонично сложенных и уродливых – словом, всяких. Он давно разучился смотреть на обнаженных людей взглядом самца. Особенно нелепым это было бы теперь, когда с возрастом у него почти исчезли мужские гормоны – смотреть на женское тело, как на сексуальный объект, а на красивое мужское – как на тело потенциального соперника. Подобные инстинкты у профессора, разумеется, когда-то имелись, но очень давно, в начале карьеры. Прошли годы, гормональные бури поутихли, и мужской взгляд на женское тело уступил место профессиональному взгляду врача. Кардиохирург ведь смотрит на пациента по-особому: симметрична ли у него грудная клетка, расположено ли сердце, как обычно, слева или, что бывает крайне
