Екатерина Савина - Иллюзия любви
Тогда Анна после окончания школы решила ехать продолжать учебу в город. Родители собрали ей денег на дорогу и с огромным трудом устроили в общежитие политехнического института.
Денег на карманные расходы Анне не полагалось. Раз в месяц отец передавал со знакомыми продукты, а стипендии – когда она еще получала стипендию – Анне не хватало даже на элементарные гигиенические нужды.
Еще в школе Анна поняла, что блестящими умственными способностями она не обладает, поэтому ко второму курсу ей расхотелось постигать тонкости политехнических наук совсем – чего зря терять время, если на этом поприще нужных ей успехом она не добьется.
Проживая в городе, Анна сделал второе свое открытие. Мужчины, которых она встречала на улице, в общежитских коридорах, вели себя несколько иначе, нежели хорошо знакомые ей с детства деревенские парни – гогочащие ей вслед и отпускавшие шуточки, которые, наверное, были еще в полном ходу в годы мрачного средневековья.
Мужская половина городского населения обращала на Анну гораздо больше внимания, чем на многих ее сверстниц, а преподаватели-мужчины, все, как один, выделяли ее из общей массы студентов и на зачетах ставили отличные отметки, не особенно даже вслушиваясь в ее ответ. И скоро восхищенные взгляды городских ловеласов уже не смущали Анну, а добавляли ей уверенности в том, что единственное оружие, которым она может добиться того, что с самого рождения имели незабвенные телевизионные красавицы из детства, это ее внешность.
Анна, давно заметила, что она совсем не похожа на многих окружающих ее девушек и женщин, а когда, обучаясь на первом курсе политехнического института на странице учебника истории увидела старинный портрет какой-то средневековой дамы, то поразилась удивительному сходству своего лица с гордым профилем, запечатленным на древнем холсте неведомым художником.
Под портретом Анна прочитала подпись – «Куртизанка французского короля Генриха...». Непонятное слово «куртизанка» показалось Анне загадочным и манящим отображением того, о чем она мечтала все детство и всю юность. Когда она на одной из лекций попросила старенького преподавателя истории объяснить значение этого слова, он неизвестно отчего замялся и пустился в пространные рассуждения о том, что великих мира сего часто губят не происки их политических противников, а собственные человеческие слабости.
Из этих рассуждений Анна мало что поняла, но на перерыве после лекции однокурсницы все-все ей объяснили. В этот день Анна сделала третье и самое великое свое открытие – как оказалось, все то, что у нее в деревне обозначалось кратким и емким словом «блядство», можно назвать по-другому. И если доярку Машу, которая после своего двадцатилетия внезапно перестала соглашаться на бесконечные предложения деревенских парней, сходить с кем-нибудь из них за амбар, либо на сеновал, либо на речной берег «посчитать звезды», что она раньше делала охотно и практически бескорыстно, и, решив наконец устроить жизнь, женила на себе малолетнего сына председателя – если эту хорошо знакомую Анне доярку Машу из родной деревни трудно было назвать «куртизанкой», то назвать «блядью» даму со старинного портрета было совершенно невозможно.
Когда Анна поделилась своими рассуждениями со соседкой по общежитской комнате, та сказала, что – если не вникать в частности – то в Анна, по сути, права. Дело все не в том, чем занимается человек, а в том, на каком уровне социальной лестницы он находится.
– Просто надо уметь себя поставить, – сообщила Анне разумная и, судя по всему, опытная городская девушка, а, узнав, что Анна все еще девственница, надолго вдруг задумалась и, спустя какое-то время, предложила Анне эту свою девственность задорого продать.
– Как это? – поразилась Анна.
– Очень просто, – ответила соседка по комнате, и уже на следующий день Анна сидела на коленях у доброго дяди в его квартире и пила сладкую хмельную водичку, которая, как узнала Анна в тот вечер, называлось иностранным словом «мартини».
Однако, тот факт, что не все спиртные напитки имеют отвратительный вкус деревенского самогона или дешевого портвейна, который Анна успела уже попробовать на студенческих праздниках, оказался открытием для Анны – в тот вечер она получила подтверждение в правильности своих мыслей насчет куртизанки из учебника истории и доярки Маши.
Добрый дядя, проводив утром Анну, положил в ее сумочку несколько денежных купюр, номинальная стоимость которых – по меньшей мере – в десять раз превышала полугодовой заработок ее родителей.
Деньги Анна аккуратно зашила в подушку, а на вопрос соседки – как тебе понравилось заниматься этим... – ответила, равнодушно качнув головой:
– Нормально...
Для нее и вправду – первые заработанные ей деньги отложились в памяти гораздо ярче, нежели первый сексуальный опыт.
Тот самый добрый дядя сначала звонил и приглашал Анну в гости два-три раза в неделю и давал ей после каждой встречи примерно треть той суммы, что она получила в первый день знакомства с ним.
Потом – Анну словно захватил ураган новой прекрасной жизни– в один прекрасный день она проснулась в уютной однокомнатной квартире, которую снял для нее добрый дядя, превратившийся уже в просто Александра и уже переставший быть для Анны постоянным любовником; институт ей пришлось оставить, ужинала и обедала она в ресторанах и кафе с мужчинами, очень почему-то похожими на Александра.
Мужчины эти расплачивались с Анной новенькими, вкусно пахнущими купюрами за те же абсолютно упражнения, после которых доярка Маша получала горсть семечек подсолнуха или несколько сигарет «Прима».
Это – поняла Анна – только первый, хотя и очень удачный шаг на пути к сладкой жизни беспечных красавиц из незабытых сериалов, про которые Анна часто рассказывала доброму дяде Александру, когда он вызывал ее из пропахшего тараканьей отравой общежития в свою квартиру.
В какой-то момент – много позже этих рассказов – Александр решил проверить целеустремленность Анны и одолжил ей денег на то, чтобы она смогла поступить на коммерческое отделение романо-германских языков филологического факультета местного факультета.
Теперь Анна училась с радостью – по утрам. А вечером отправлялась в один и тот же бар, владельцем которого был Александр, и уходила оттуда с изрядно пополнившимся кошельком, а нередко – ее увозили к себе на квартиры загулявшие клиенты бара.
Александр часто интересовался у Анны, как идут ее дела в университете, нередко даже просматривал ее зачетку, одобрительно кивал головой и все говорил о том, что после окончания Анной вуза, он устроит ее в какую-нибудь престижную фирму, а за деньги, на которые она учится, ей придется расплатиться позже, предоставлением каких-то услуг, о которых Александр пока говорил неясно.
Анна давно утратила свою первобытную деревенскую простодушность и заменила ее изрядной долей цинизма, совершенно необходимого ей для ее ежевечерних занятий и прекрасно понимала, что в обмен на возможность учиться на коммерческом отделении университета Александр потребует от нее каких-нибудь встреч с нужными ему по бизнесу людьми, либо устроит к нужному человеку секретаршей, либо...
«Тогда будет совсем другое, – думала Анна, – тогда будет не как с клиентами из бара, а... по-другому. Совсем другой уровень. Тогда можно будет искать себе своего... сына председателя»...
Родителям Анна написала, что нашла себе хорошую работу, а за успехи в учебе, ее перевели в более престижный вуз. Родители еще ни разу не приезжали в город в гости к дочери, ни времени не было, ни денег, да и сама Анна их не приглашала – родители совсем не вписывались в строго очерченную ею самой картину нынешнего и будущего бытия...
– Вот так... – тихо выговорила Марианна Генриховна и перед нашими с Дашей глазами потухли отражающиеся во влажных девичьих глазах ослепительные неоновые огни неведомого города. Мы снова оказались в теплой и уютной кухне, ароматный парок поднимался от чашек с чаем, которые перед нами стояли и чудесно пахло свежим яблочным пирогом.
Я посмотрела на Дашу и увидела в ее глазах слезы.
Мне и самой было как-то не по себе. Незамысловатый рассказец Марианны Генриховны отчего-то особенно волнующе лег на мое сердце.
Я перевела взгляд на Марианну Генриховну. Она закурила тонкую сигаретку и, окутанная облаком синего дыма, смотрела за окно.
– Какая трогательная история... – шепнула мне Даша, – готовый сюжет для моего романа. Мне так понравилось, как она рассказывала. Давай попросим ее рассказать что-нибудь еще – я чувствую, как из ее историй получится просто изумительная книга – по-женски трогательная, красивая и такая печальная... Удивительные подробности...
– Ты же хотела писать о собственной жизни? – напомнила я.
