Василий Ардаматский - Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов
Я должен был снова встретиться с Поляковым… Позвонил ему в полночь. Никто не ответил. Позвонил через час. Снова никого. И только под утро я услышал его голос.
— А-а, Штаммер! — нисколько не удивился он. — Как поживает посланец молодых социал-демократов?
Я сказал, что у меня возникла срочная необходимость встретиться с ним.
— Вы где?
— Я могу быть у вас через десять минут.
— Хорошо, я жду.
Поляков занимал номер на верхнем этаже. Повсюду — на кровати, на столе и даже на полу — валялись картонные коробки с магнитофонными лентами. На столе я увидел маленький репортерский магнитофон в разобранном виде.
— Забастовал, черт бы его побрал, — сказал Поляков. — Не могу понять, в чем дело. Вы в этих штуках не разбираетесь?
— Боже упаси, всякая техника меня пугает, — сказал я.
— А меня кормит, — сказал Поляков и сел к столу. — Я буду работать, а вы говорите…
Но как только я заговорил, Поляков отодвинул магнитофон и повернулся ко мне.
— Любопытно, — сказал он и, выслушав меня, спросил: — Как вы об этом узнали?
— Сюда приехали их представители, а один из них мой давний знакомый, — ответил я.
— Так что всякое жульничество исключается? — спросил Поляков.
— Абсолютно.
— А почему они не обратились непосредственно в штаб фестиваля?
— Тут есть свои тонкости, — охотно и доверительно пояснил я. — Если бы они обратились в штаб, то они как бы официально признали фестиваль, а этого руководство социал-демократического союза им никогда не простило бы. Их в два счета могут лишить работы. Они хотят избежать всякого официального оформления этой помощи.
— Но деньги любят счет, — улыбнулся Поляков.
— О, они дадут вполне ответственную расписку, — сказал я.
— Кому?
— Вам или тому человеку, который будет вместо вас.
— А если это будет представитель штаба фестиваля?
— Нет, нет, иметь дело со штабом они категорически не хотят.
— Ясно, ясно, — сказал Поляков. — А как они мыслят эту операцию практически?
— Завтра в шестнадцать часов они будут ждать в Грюневальде у входа на водную станцию. Расписка будет приготовлена.
— Сколько нужно денег?
— Двадцать три тысячи марок. Их все-таки почти двести человек.
Поляков молчал, а я ждал затаив дыхание.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Я доложу кому нужно, и завтра в шестнадцать ноль-ноль ваши ребята должны быть на месте. Но если ничего не выйдет, чтоб никаких обид. Вы сами там будете?
— А как же! Я же должен познакомить их с вами.
— Ну тогда, значит, до завтра. — Поляков протянул мне руку.
Спустя полчаса я был уже в особняке мистера Берча. Выслушав меня, мистер Берч тут же соединился с Франкфуртом и пригласил к аппарату мистера Дитса. Они обменялись приветствиями, и Берч сказал:
— Операция "Золотая рыбка" проходит успешно. Завтра — финиш.
Потом он минуты две слушал Дитса, весело воскликнул "О'кей!" и положил трубку.
— Могу вас поздравить, мистер Коробцов, — сказал он. — Спасибо.
За час до назначенного срока я в машине Курта проехал мимо водной станции в Грюневальде. Пожалуй, мы ошиблись, выбрав для встречи это место. Здесь проходили международные соревнования по академической гребле, и на станцию валом валила молодежь. В такой толчее произвести киносъемку будет очень трудно.
Второй раз мы проехали мимо станции без десяти четыре, и я увидел Полякова. Он стоял у забора вдвоем с худеньким рыжеволосым пареньком. В руках у Полякова был сверток. Все-таки приятно, когда видишь, что все идет по плану и события как бы подчиняются тебе.
Я проехал еще метров четыреста и остановился возле маленького бара, где меня поджидал мистер Глен с незнакомыми мне людьми.
Кинооператоры тотчас умчались на своей машине, а ко мне в машину сели два молодых немца — Петер и Эдуард, рослые, крепкие ребята. Они тоже волновались, как я.
Курт поставил машину возле тротуара. Мы втроем сразу направились к Полякову. Поляков и рыжеволосый паренек стояли на асфальтовой дорожке между забором и клумбой, и, для того чтобы подойти к ним, нужно было сделать крут. Наши кинооператоры уже занимали удобную позицию.
Я поздоровался с Поляковым, представил ему Петера и Эдуарда.
— Значит, вы представители социал-демократической молодежи Франкфурта? — спросил у них Поляков.
— Да, — подтвердил Петер.
Все дальнейшее произошло так быстро, что я и теперь не могу связно об этом рассказать… Нас внезапно окружила плотная толпа.
— Кто тут из Франкфурта? — кричали вокруг нас. — Мы тоже оттуда!
Тут я увидел, что наши кинооператоры убегают. А мы оказались в западне. За спиной — забор, впереди — клумба, а с боков — быстро растущая толпа. И теперь нас снимали операторы и фоторепортеры — явно не наши.
Дюжий парень с фестивальным платком на шее прижал к забору Эдуарда.
— Ну-ка, говори правду: кто ты и откуда? — кричал он ему в лицо.
— Мы ничего не знаем! — кричал Эдуард.
— Ах, не знаешь? — Парень схватил Эдуарда за руки и обратился к толпе: — Товарищи! Здесь подготовлена провокация!
Петер и Эдуард вырвались и дикими скачками побежали прямо по цветам.
Поляков держал меня за руку.
— Ну что, Штаммер, совершенно очевидно, что вас впутали в грязную провокацию, — сказал он громко, с явным расчетом, чтобы слышали все.
— Очевидно, — сказал я, изо всех сил стараясь быть спокойным. — Я вообще не понимаю, что произошло.
— Прошу сюда корреспондентов! — крикнул Поляков.
Сквозь толпу к нам пробивались репортеры, некоторых я знал по Прессхаузу.
— Я думаю, господин Штаммер, что вы не откажетесь сообщить прессе, кто втянул вас в это грязное дело?
В следующее мгновение Поляков отлетел от меня к забору.
— Бегом! — услышал я у самого уха хриплый голос Курта.
Мы бежали к нашей машине под дикий свист и улюлюканье. Курт распахнул дверцу и ловким движением впихнул меня внутрь. Машина сорвалась с места и помчалась.
Когда мы въехали в Западный Берлин, Курт остановил машину и, вынув из кармана платок, начал вытирать вспотевшее лицо.
— Это было дело настоящее — мы выскочили из горячей печки, — сказал он с довольным видом.
Я ожидал, что после этого провала со мной произойдет что-то страшное. Но ничего плохого не случилось. В тот же день, когда так скандально провалилась операция "Золотая рыбка", меня на автомобиле увезли в Западную Германию. Перед самым отъездом мистер Глен заехал проститься со мной. Он, конечно, был расстроен, но разговаривал спокойно.
— Осечка, какие, к сожалению, бывают, — сказал он. — А с твоей стороны все было сделано хорошо, особенно если учесть, что это первая самостоятельная работа. Не волнуйся. Экзамен ты выдержал. Отдыхай. А после фестиваля нас с тобой ожидает главное наше дело.
10
Меня поселили в маленьком отеле, в сорока километрах о- города Эссен, в гарнизоне американской воздушной армии. Отель летчики называли "Раем для женатых". Когда к кому-нибудь из них приезжала из Америки жена, ей предоставляли номер в этом отеле. Но сейчас здесь не было никого — я две недели прожил в пустом доме. Так как покидать гарнизон мне было запрещено, я только и делал, что сытно ел, спал, сидел в баре или часами глазел на самолеты.
Однажды утром, спустившись в бар завтракать, я обнаружил там мистера Глена. Он сидел за стойкой и читал газету.
— Юрий! Здравствуй! — воскликнул он, увидев меня.
Мы обнялись.
— Жду тебя, умираю от голода, — весело говорил он. — А ты не умер тут от безделья?
Пока мы завтракали, мистер Глен рассказывал мне берлинские новости. Передал привет от мистера Берча. Я посмотрел на него с удивлением и опаской: не насмешка ли? Оказалось, нет. Более того — скандал с Поляковым обернулся в нашу пользу. Коммунисты свою кинопленку включили в спецвыпуск кинохроники, но на экране абсолютно ничего нельзя было понять — какая-то свалка и неразбериха. И наши тоже сделали пленку и пустили на экраны Западного Берлина с комментариями, которые всё ставили с ног на голову. И получилось очень убедительно. Потом нашим удалось заполучить одного молодого поляка из эмигрантов, который, выдавая себя за делегата фестиваля из Польши, говорил по радио все, что нам было нужно.
— Если посмотреть на все это уже издали, то мы сделали в Берлине немало, — говорил мистер Глен. — А когда из Вашингтона пришло известие о повышении мистера Берча, то все, что он сделал в Берлине, стало "о'кей!". Так что его привет теперь стоит недешево.
После завтрака мы уехали в Эссен. Здесь я узнал потрясающую новость: я и мистер Глен едем в Россию!
Мистер Глен вкратце изложил мне план операции. Прежде всего- здесь, в Эссене, на одном из заводов я получу специальность токаря. Затем меня поселят в лагерь русских-перемещенных под Мюнхеном. Чтобы оправдать мое позднее появление там, в мою биографию вносится изменение: моя мать не хотела возвращаться в Россию, сразу после войны завербовалась в Аргентину и увезла меня с собой. Там она умерла, а я, намыкавшись и нахлебавшись горя, вернулся в Европу с надеждой уехать на родину. У советской контрразведки аргентинский эпизод никакого сомнения не вызовет, так как после войны тысячи русских-перемещенных были завербованы на работы в страны Южной Америки. Я буду бомбардировать заявлениями все советские представительства в Германии, пока они не дадут мне разрешения вернуться в родной Ростов. Так как я абсолютно один и к тому же буду иметь профессию рабочего, есть все основания надеяться, что разрешение дадут. В Ростове устроюсь на завод, после чего по условному адресу отправлю открытку — она будет сигналом для выезда в Россию мистера Глена. В дальнейшем я буду действовать по его указаниям. Главная моя обязанность — сбор информации о жизни, о настроениях, о заводах и фабриках, выявление антисоветски настроенных людей. А через год-два я вернусь в Европу и оттуда буду отправлен в Америку, где меня ждет обеспеченная счастливая жизнь с Нелли.
