Барбара Вайн - Правила крови
Теперь я снова возвращаюсь к причине странного поступка. Вопрос в том, каков ответ, как выразился Генри в своей первой парламентской речи. Почему Нантер, настолько увлеченный Оливией, что начал подыскивать дом для начала семейной жизни, регулярно ужинавший у Бато и совершавший верховые прогулки с леди Бато и ее дочерями, три раза (судя по записям в дневнике) останавливался в Грассингем-Холле, почему он так грубо и безжалостно расстался с ней? Скорее всего, не бросил, поскольку «бросил» предполагает обручение. Однако Генри заставил Оливию поверить, что хочет взять ее в жены, а затем без всякого предупреждения расстался с ней. Внезапно до меня доходит, что причиной могла быть беременность Джимми Эшворт. С другой стороны, Мэри не могла быть зачата раньше середины мая, а в те времена не существовало никаких тестов, и 14 июня Джимми не могла знать, что беременна. Зачатие не могло произойти раньше, поскольку Генри всю последнюю неделю апреля и вплоть до 12 мая путешествовал по Озерному краю. Могла ли Джимми знать о своей беременности, если Мэри была зачата 13 мая? Не исключено, если у нее был регулярный цикл. Но почему известие о беременности Джимми заставило Генри расстаться с Оливией? Маловероятно, что Джимми решила шантажировать любовника. Последствия такой попытки для нее оказались бы хуже, чем для Генри. Вне всякого сомнения, жениться на ней Нантер не собирался… или собирался? Я спрашиваю себя, не мог ли он уже в 1883 году хотеть ребенка, наследника. Известны случаи, когда мужчины его положения и достатка женились на любовницах. Иногда. Крайне редко.
Похоже, этот тип женщин ему нравился — темные волосы, белая кожа, карие глаза, пышные формы и нежные черты лица с коротким носом и полными губами. Но Оливия тоже принадлежала к этому типу. И у Оливии было состояние в тридцать тысяч фунтов. Серьезный аргумент против гипотезы, что причиной расставания с Оливией была беременность любовницы. Генри не женился на Джимми. Не приходится сомневаться, что она бы с радостью согласилась, сделай он ей предложение. Джентльмен, отец ее будущего ребенка. Она бы ухватилась за такую возможность, была бы на седьмом небе от счастья.
В таком случае, почему?
8
Сегодня мы снова обсуждаем законопроект о Палате лордов. Тут много разговоров, а еще больше слухов о так называемой поправке Уитерилла, внесенной лордом Уитериллом, лидером независимых пэров. Именно он возглавлял группу переговорщиков от независимых депутатов; его коллегами были граф Карнарвон и лорд Марш, и им принадлежала идея сохранения 10 процентов от 750 наследственных пэров. Именно он внес эту важную поправку независимых, которая носит его имя, а также имя Марша, Карнарвона и виконта Тенби. Это значит, что в промежуточный период между полным упразднением наследственных депутатов и вторым этапом реформы в Палате останутся девяносто два наследственных пэра.
Кто будет выбирать этих девяносто двух? Только «наследственные» члены партии или все? Лорд Шепард спрашивал об этом в марте, но я не помню, что ему ответили. И кажется, именно он, впервые в этой Палате, предположил, что прохождение законопроекта будет зависеть от того, как поведут себя лорды.
Сегодня я пришел в Парламент к началу заседания, поскольку намерен выступить, а тут считается неприличным появиться, произнести несколько слов, а затем поспешно уйти. Перед началом заседания лорд Дайнвор, наследственный пэр, произносит клятву, напомнив мне о том, как восемь лет назад я впервые появился в Палате. Церемонию сократили, но пожизненных пэров по-прежнему представляют с большой помпой и пышными церемониями — перед ним и позади него шествуют поручители, все трое в красных мантиях. Однако наследственный пэр после смерти отца приходит на заседание в пиджачной паре. Он берет в руки Новый Завет, неразборчиво произносит несколько слов и пожимает руку лорд-канцлеру.
Я приносил клятву в тот день, когда представляли двух пожизненных пэров, и министры с организаторами фракций, оттесненные назад, чтобы освободить место для процессии, сгрудились у передних скамей. Я сомневаюсь, что кто-то вообще заметил бы мое появление, если бы на следующий день не вышла официальная стенограмма заседания: «Лорд Нантер впервые присутствовал в Парламенте после смерти отца и принес клятву». Я должен проверить, что говорилось в стенограмме о первом появлении Генри в Парламенте 19 июня 1896 года. Или в те времена, прежде чем был принят Акт о пожизненных пэрах, существовала особая церемония? Нужно проверить.
Сидя здесь, через две скамьи от ветеранов лейбористской партии, я пытаюсь свежим взглядом посмотреть на убранство зала, вспомнить, какие чувства испытывал, впервые попав сюда, и представить, что мог чувствовать Генри. Живопись меня не впечатляет — и никогда не впечатляла. Тут у нас имеется один Дайс[27], над троном, но картина не идет ни в какое сравнение с его фресками — аллегориями Благородства, Милосердия, Веры, — которые украшают комнату для облачения королевских особ. В высоких золоченых нишах стоят черные фигуры в кольчугах с пылью на плечах — неужели никакое приспособление для уборки не может туда достать? — но похожи они скорее на персонажей «Властелина колец», чем на архиепископов, графов и баронов, присутствовавших на лугу Раннимид, где в 1215-м король Иоанн подписал Великую хартию вольностей. Под ними по всему периметру зала ниже ажурной ограды галереи располагаются гербы правителей, начиная с Эдуарда III, а также лорд-канцлеров Англии с 1377 года. На них падает свет от скрытых источников, и они словно светятся изнутри. Иногда я считаю оттенки цвета на витражах. Когда-то мне казалось, что там только красный, синий и желтый, но потом я обнаружил изумрудно-зеленый, сизо-серый, коричневый и золотой.
В четыре я выхожу, чтобы выпить чаю, и снова возвращаюсь, желая услышать дискуссию по поводу позиции пэров от Шотландии. Мое выступление касается поправки, которая предлагает отложить вступление в действие закона до тех пор, пока Палата не рассмотрит отчет Королевской комиссии, и я встаю с места после того, как садится баронесса Блэтч. Моя речь длится не больше трех минут. Я говорю, что мне представляется неправильным лишать наследственных пэров права голосования до того, как станет известно, какая палата придет им на смену.
Прежде чем отправиться на ужин, я звоню жене и говорю, что не знаю, когда вернусь. Дебаты могут продолжаться всю ночь. Мне приходится оставить сообщение на автоответчике, потому что Джуд нет дома. Я какое-то время сижу за столиком с телефоном в дальнем конце холла для голосующих «против» и думаю о Джуд, своей жене, которая за последние недели отдалилась от меня. Я понимаю, почему это происходит, но не знаю, что делать. Я не могу поделиться с ней всеми своими чувствами и должен — или считаю, что должен, — избегать многих тем, и это смущает нас обоих, поскольку она очень хорошо знает, что у меня это плохо получается.
Если поправка лорда Уитерилла не пройдет, позволят ли мне остаться? Возможно. Но никто не знает, а если и знают, то я ничего не слышал о том, каким образом будут выбирать наследственных пэров, которые останутся в Палате лордов. Наилучший выход — голосование коллег. Но где и когда? Полагаю, нет никаких причин, чтобы не организовать пункт для голосования в Палате. В этом случае сюда явятся многие наследственные пэры, никогда не бывавшие тут прежде. Быть пэром, добросовестно выполняющим свои обязанности, — нелегкая работа. Если бы я не был тем, кто есть, и если бы мне предложили — это из области фантастики — на выбор: пожизненное пэрство или рыцарство, — я отдал бы предпочтение рыцарскому званию. А на месте женщины выбрал бы звание дамы-командора ордена Британской империи. Для рыцарей и дам-командоров не предусмотрено никаких обязанностей, помимо их основной работы. Минимум помоев со стороны средств массовой информации. И, как я полагаю, очень мало укоров совести.
Королева Виктория пожаловала Генри рыцарское звание весной 1883 года — думаю, в рамках присуждения почетных титулов и награждения орденами и медалями по случаю официального дня рождения монарха. Если в те времена уже существовал такой обычай. Это я должен проверить. Генри Нантеру исполнилось сорок семь; он был штатным лейб-медиком королевы, профессором патологической анатомии Университетского госпиталя, готовил к выходу вторую книгу. Я пытался читать «Наследственную предрасположенность к кровотечениям», но не сумел преодолеть сложные генеалогические таблицы и списки родственников. Тем не менее я не сдался окончательно, а лишь решил прерваться. Заставлю себя читать по пять страниц в день, пока не дойду до конца. Одну вещь я все же смог понять: Генри пришел к выводу о ложности утверждения, что переносчиками гемофилии являются мужчины. В тех случаях, например, когда гемофилия обнаруживалась и у отца, и у сына, она передавалась не напрямую, а через мать, которая сама являлась носителем болезни. Такое время от времени случалось в изолированных сообществах, где распространены браки между родственниками. Похоже, это первое и единственное открытие, которое Генри сделал в избранной области. Не очень лестный вывод, никак не объясняющий последующую славу и почести.
