Барбара Вайн - Правила крови
К моменту получения рыцарского звания Генри уже собирался расстаться с Оливией Бато, но не с Джимми Эшворт. За тремя пентаграммами в мае месяце последовали еще три в июне, но до этого он совершил благородный поступок. Можно сказать, героический. Это событие напоминает мне отрывок из романа Троллопа. Кто-то (не Троллоп) однажды сказал, что с человеком случается только то, что ему свойственно, но мне кажется, произошедшее совсем не в духе Генри. Хотя, что я могу знать? Несмотря на все мои изыскания, я почти ничего не знаю о его истинной личности или внутренней жизни.
Незадолго до этих событий Генри вернулся из пешего похода по Озерному краю; по всей видимости, он там простудился. Запись в дневнике, датированная средой, 23 мая, оказалась короткой. В отличие от заметки в «Таймс» за то же число. Генри написал: «Простужен. Смог оказать посильную помощь мистеру Хендерсону, на которого напал разбойник на Гоуэр-стрит». Скромняга Генри. Заметка в газете «Таймс» гораздо подробнее.
Мистер Сэмюэл Хендерсон, лицензированный адвокат, проживающий на Кеппел-стрит, счастливо избежал увечья или даже гибели прошлым вечером, когда в районе Гоуэр-стрит, неподалеку от Британского музея, на него напал преступник. Как мы понимаем, мистер Хендерсон только что покинул свою контору и направлялся домой. Возможно, посчитав, что он вышел из соседнего банка и имеет при себе крупную сумму денег, негодяй неожиданно напал на него сзади и ударил дубинкой.
К счастью для мистера Хендерсона, спасение пришло к нему в лице известного штатного лейб-медика Ее Величества королевы, сэра Генри Нантера, рыцаря-командора Ордена Бани, члена Королевского колледжа врачей. Сэр Генри, возвращавшийся из Университетского госпиталя, где он занимает пост профессора патологической анатомии, стал свидетелем всей этой сцены. Сильный и решительный мужчина в расцвете лет, сэр Генри тут же кинулся на бандита, вооружившись тростью, и вскоре обратил его в бегство. Затем он поспешил к несчастной жертве нападения и убедился, что травмы мистера Хендерсона ограничиваются синяками и сильной ссадиной правого плеча. Проходивший мимо мальчик-рассыльный был отправлен за помощью, и впоследствии мистера Хендерсона поместили в Университетский госпиталь, где он благополучно поправляется.
Возвращаясь домой, по всей видимости, после лекции перед студентами-медиками, Генри вряд ли предполагал, что его ждет встреча, изменившая его жизнь. Мне хочется предаться размышлениям о превратностях судьбы и воле случая. Помните мост через реку Тей и поезд, на который Генри едва не сел? Предположим, на Гоуэр-стрит его на пять минут задержал бы студент, отважившийся задать вопрос великому человеку. Или, охрипнув из-за «простуды», он закончил бы лекцию на пять минут раньше. Бедный мистер Хендерсон (мой прапрадедушка), вероятно, лишился бы жизни — или, по крайней мере, остался лежать, истекая кровью, на тротуаре. Помощь если бы и пришла, то из другого источника. В любом случае Генри никогда не познакомился бы с семьей Хендерсона и на свет не появился бы ни я, ни мои предки.
Кое-кто, разумеется, скажет, что это было «предначертано», но я не принадлежу к их числу. Это не судьба, которой невозможно избежать. Не рок, а случайность. Случайность, что отправленная телеграмма пришла вовремя и помешала Генри сесть на поезд. Случайность, которая свела вместе Генри, Сэмюэла Хендерсона и «злодея». Странная сила, но именно она определяет все наши события и приключения. Генри спас Сэмюэла Хендерсона от серьезного ранения или даже смерти, и каков результат? В качестве награды адвокат отдал ему в жены свою дочь? Разумеется, все было совсем по-другому — так бывает только в романах, которые читала горничная Генри. Вероятно, события развивались следующим образом: после возвращения Сэмюэла из больницы Генри нанес ему визит, чтобы справиться о его здоровье. В подобных обстоятельствах это считалось нормой. Сегодня мы просто позвонили бы по телефону; викторианцы были вынуждены приходить с визитом. Странно то, что Генри не упоминает об этом в своем дневнике. Возможно, из скромности. Робкий человек, который не выпячивает себя даже в личных записях. Только Генри не был ни скромным, ни робким. Он гордился собой, и кое-кто назвал бы его высокомерным. Визит на Кеппел-стрит (кстати, за шестьдесят семь лет до этого там родился Энтони Троллоп) объяснялся снисходительностью — Генри удостаивал своего внимания. По крайней мере, я так думаю, хотя могу и ошибаться.
Вполне возможно, что именно к этому времени относится одна из первых записей в блокноте, посвященная альтруизму. Мне пришлось купить сильное увеличительное стекло, чтобы разобрать почерк Генри. Буквы крошечные — возможно, это сделано специально, — а эта запись оказалась довольно скучной. Она не до такой степени меня заинтересовала, чтобы я с помощью новой лупы попытался расшифровать остальное. Джуд, которая тоже не читала блокнот, называет его «альтернативным Генри», хотя в первом фрагменте я не обнаружил ничего, что оправдало бы такое название.
Похоже, именно эти рассуждения стали побудительным мотивом «героического поступка», совершенного неделей раньше. Или наоборот, сам поступок навел на подобные размышления. Ничего нового или оригинального, подумал я. Почти все уже было сказано до него. Тем не менее это свидетельство, что Генри размышлял на подобные темы, а самое любопытное здесь — неизменное упоминание о крови.
Альтруизм, — пишет Генри, — существует ли он? Совершаем ли мы какое-то действие, не думая о себе? Разве все наши поступки не направлены на то, чтобы возвысить себя в глазах других или, по крайней мере, не создать у них впечатление нашей самоотверженности? Я убежден в этом. Греховный человек движим эгоизмом во всех проявлениях своей жизни. Если женщины кажутся более альтруистичными, то лишь потому, что с ранних лет в них воспитывали пассивность, послушание, уступчивость и привычку в первую очередь думать о других. Упаси Боже вообще исключать женщин из этой сферы, но если такое случится и в них будут поощрять независимость, самостоятельность и даже властность, их альтруизм исчезнет, а их характер станет напоминать мужской или даже превзойдет его.
Если я спешу на помощь невезучему прохожему, у которого обчистили карманы, — например, снабжаю несколькими монетами, чтобы он благополучно добрался до дома, и осматриваю его раны, — то просто пытаюсь произвести на него впечатление, причем двумя способами. Предлагая деньги, я демонстрирую свое богатство, а осматривая полученные им травмы, хвастаюсь своим искусством врача. Альтруизма тут нет, потому что я не подвергаю себя опасности, расходы мои незначительны, а поскольку все происшествие занимает не больше пяти минут, ощутимой потери времени тоже нет.
На самом деле я могу даже извлечь пользу из своего поступка. Предположим, раненый человек случайно оказался «склонным к кровотечениям». Маловероятно, но не исключено. Во всяком случае, допустим, что это случилось. Тогда я стану свидетелем того, что обычно не вижу, и это редкая удача. Обильное и, вполне вероятно, плохо останавливаемое кровотечение из раны, умышленно нанесенной всего несколько секунд назад. Я, конечно, попытаюсь остановить кровь — ведь я врач. Попробую применить разные методы, имеющиеся в моем распоряжении, но мой интерес будет заключаться в том, чтобы прямо здесь, если можно так выразиться, на месте событий, наблюдать непосредственную реакцию пострадавшего и его умственные процессы, сопровождающие несчастье. Зажав рану — я вспоминаю описанный Грандидье случай, когда сестра три дня зажимала пальцем кровоточащую десну брата, чтобы предотвратить обильную, а возможно, и полную потерю крови, — я буду с несомненным удовлетворением размышлять о том, как это приключение внесет вклад в неизменно увлекательное исследование гемофилии.
Сэмюэлу Хендерсону не обчистили карманы. И он не был ранен — в том смысле, о котором пишет Генри. Описанный «случай» гипотетический, нечто такое, чего никогда не было и не будет. Шансы слишком малы. Аллюзия с кровью типична для Генри, но тут есть другая странность. Почему именно это происшествие вызвало у Генри подобные ассоциации? Сэмюэл не болел гемофилией и не истекал кровью. Преступник использовал дубинку, а не нож или другое острое орудие. Или Генри был до такой степени погружен в профессиональные интересы, что видел возможные «случаи» во всех ситуациях?
Возвращаясь к тому, что произошло на самом деле, следует отметить: у нас нет никаких указаний на время, когда произошло нападение. Полагаю, не поздно. Если Сэмюэл вышел из конторы «Флиндерс, Хендерсон и Кокс», а Генри возвращался после прочитанной лекции, то, скорее всего, это было не позднее шести вечера. В тот день, 23 мая, до заката солнца было еще далеко. Неужели никого больше не оказалось рядом? Ни в газете, ни в дневнике Генри об этом ничего нет. Правда, мы прекрасно знаем, что на одного доброго самаритянина приходится дюжина священников и левитов[28]. Известно, что прохожие не обращают внимания на жертв нападения или ограбления. Разве мы регулярно не читаем в газетах о пассажирах метро, проявляющих безразличие к своим попутчикам, подвергнувшимся жестокому нападению?
