Мейбл Сили - Дом, который подслушивал
Как человек может ошибаться!
Я, разумеется, еще не знала этого и потому с удовольствием приняла приглашение Кистлера поужинать. Его больше не волновало неразумное решение присяжных. Я же, напротив, была в ярости.
— Не могу себе представить, каким образом такой логически мыслящий, интеллигентный человек, как лейтенант Штром, пришел к столь безрассудному заключению?
— А разве вы при всей вашей мудрости не можете допустить, что ошибаетесь вы, а не Штром? Все же он имеет немалый опыт в расследовании убийств. Вы же, слава Богу, наоборот, никакого. Но вам хотелось бы небольшой сенсации, не правда ли? Для вас все это ужасное дело должно быть связано с убийством, на меньшее вы не согласны!
— Штром ошибается! Я согласна на любое пари, что он ошибается!
Кистлер помахал в воздухе сосиской по-венски.
— Тогда докажите свое утверждение. Вы же не хотите посадить кого-то на электрический стул только потому, что убийство интереснее, чем какой-нибудь инфаркт?
Доказать я, конечно, ничего не могла.
— Ну тогда положите это дело в архив, малышка. Сегодня пятница. Это значит, что мне не нужно на работу. Не пойти ли нам в кино или еще куда-нибудь? Вы когда-нибудь пробовали настоящий ром? Думаю, нет. Итак, сегодня вечером вы узнаете кое-что новое.
Мы развлекались истинно по-королевски. Я пила чистый ром, смотрела лихой приключенческий фильм, а после всего этого мы пошли на танцы. Все это, конечно, не могло полностью отвлечь меня от мыслей о смерти в доме миссис Гэр, но, по крайней мере, не напоминало о ней.
Мы вернулись домой только около трех часов утра и на цыпочках прокрались через темный, никем не охраняемый холл. Перед моей дверью мы пожелали друг другу спокойной ночи. Я открыла дверь, окинула беглым взглядом комнату, чтобы убедиться, все ли в порядке, и тихо крикнула ему, что, по-видимому, у меня никто не побывал. Ведь мы с Кистлером теперь знали, как легко можно открыть двери!
Я слышала, как Ходж тихо поднялся по лестнице. У меня было приподнятое настроение. Я провела прекрасный вечер и была по-настоящему счастлива. Раздевшись, я, как обычно, забаррикадировала свою дверь, так как, несмотря на хорошее настроение, все еще не верила в спокойствие в этом доме. При этом я с блаженной улыбкой вспоминала о чудесном романтическом вечере с Ходжем. В конце концов я забыла о миссис Гэр и вскоре заснула.
Когда я внезапно проснулась, моей первой мыслью было: «Как ужасно темно в комнате!» Не хватало тусклого желтоватого света от уличного фонаря на углу. Кругом было абсолютно черно. Я медленно повернулась лицом к окну. Чернота. Но нет — виднелась узенькая полоска света. Жалюзи были закрыты!
Кровь застыла у меня в жилах. Я точно помнила, что не закрывала жалюзи! Вдруг я уловила движение и легкий шорох в комнате — вкрадчивый смертельный шорох. Я лежала как окаменевшая, горло перехватило спазмой. Я постепенно слабела. С трудом подняла руку — она коснулась чего-то твердого. Сознание начало пропадать. Я задыхалась… Лишь нашла в себе силы подумать: «Господи, пожалей мою бедную душу!» В следующее мгновение на меня обрушился страшный удар. Я потеряла сознание.
16.
Здоровым людям разговоры о болезни и смерти обычно доставляют нездоровое удовольствие. Меня же отныне трудно будет убедить в «блаженстве перехода в мир иной».
Там, куда меня отправил этот ужасный удар, было черно; тихо, страшно. Не было никакого мирного покоя, никакого мягкого, сладкого небытия. Я была охвачена болью, страхом и ужасом и лишь пыталась отделаться от постоянной судорожной боли, вырваться из поглотившей меня отвратительной удушающей атмосферы — но мне не позволяли умереть! Я почти достигла своей цели, подошла к той точке, где уже нет ни боли, ни страха, ни удушья — но только почти! Меня насильственно возвращали обратно, принуждали мою спасающуюся душу вернуться в истерзанное болью бездыханное тело! И я вернулась. А иначе как я могла бы все это описать?
Я вернулась к яркому белому свету и к резкой пронзительной боли, в сравнении с которой наполненная страхом чернота казалась благом. Я опять хотела спастись бегством — меня не пускали. Со мной проделывали всевозможные вещи, которых мне не удавалось избежать. Меня окликали. И постепенно я начала воспринимать окружающее. Вокруг меня были люди. Надо мной склонился кто-то в белом. Ходж Кистлер. Белая рубашка, белое лицо. Мистер Уэллер, лейтенант Штром. Странно, как он оказался здесь?
Я закрыла глаза, желая снова ускользнуть от них. Но они не оставляли меня в покое. Они били меня, трясли, что-то вливали мне в рот.
Сознание возвращалось постепенно и совершенно против моей воли. Потому что с приходом сознания локализовалась и боль. Моя голова раскалывалась от боли. Может быть, это от рома? Ну, конечно, я же пила ром! Неразбавленный! Чушь, это вовсе не от рома. Смерть подкралась к моей постели… Да, это был… шорох, потом отвратительный запах, затем удар. Я опять открыла глаза. Надо мной все еще склонялось белое вспотевшее лицо Кистлера.
— Удар, — пробормотала я.
— Спокойно, спокойно, но не засыпай снова! Не спать, ты слышишь меня, малышка? Не спать!
— Моя голова!
Лицо Кистлера растянулось в широкой добродушной ухмылке.
— Все же ты легко отделалась. Она уже опять нормально функционирует.
Ходж отошел от моей постели на несколько шагов, и я услышала его слова:
— Что скажете, доктор?
— Все в полном порядке! — прозвучал голос, сравнимый с гудком океанского парохода. — Кто будет ухаживать? Хорошо. Отлично. И пожалуйста, до двенадцати не позволяйте ей снова заснуть.
Затем стало тихо. Единственное, что я еще слышала, это гудение в голове. Миссис Уэллер и Ходж Кистлер попеременно подходили к моей постели. Каждый раз, когда я закрывала глаза, они трясли меня, что я находила не слишком любезным. После этого я попыталась спать с открытыми глазами, как кролик. Против этого они ничего не могли возразить. И в конце концов они действительно позволили мне заснуть.
Когда я проснулась, у меня горел свет. Но кто-то надел на прозрачный стеклянный шар бумажный пакет. И чего только люди не придумают! Я чувствовала себя немного лучше. Громкое гудение в моей голове перешло в тихое жужжание. Я попробовала включить свой мозг, как какое-нибудь радио. Это было прекрасное ощущение — снова иметь возможность думать, пусть даже и несколько рассеянно.
Ходж Кистлер сидел у моей постели, вытянув длинные ноги и засунув руки в карманы брюк. Вид у него был очень свирепый.
— Привет! — сказала я.
Он вскочил.
— Привет! Смотрите-ка, кто тут вдруг снова ожил! — Он низко склонился надо мной, сияя глазами.
— Что, собственно говоря, произошло?
— Если ты пообещаешь мне не падать сразу в обморок, я скажу тебе: понятия не имею!
— Разве вы его — или ее — не поймали?
— Этот случай с тобой так же загадочен, как и все остальное, происшедшее здесь за последнее время.
Вместе с силами ко мне вернулось и ехидство.
— Теперь лейтенант Штром может утверждать, что я умерла естественной смертью, случайно упав с постели.
За улыбкой Ходжа скрывались серьезность и ярость.
— Ты имеешь право высмеивать всех нас. Слышать больше не хочу о Штроме!
— Мне проломили череп?
— Тебе? Ну что ты! Он же у тебя железобетонный! — рассмеялся Ходж.
— Почему же тогда я так отвратительно себя чувствую?
— От этой вони. Принюхайся-ка кругом.
Я послушно принюхалась.
— Странно — пахнет, как…
— Как эфир?
— Да. Именно. Эфир!
— Но тот, кто совершил все это свинство, не ограничился одним эфиром, он использовал и нафталин. Поэтому ты так плохо себя чувствуешь.
Только теперь до меня дошло, что Ходж обращается ко мне на ты. Как ни странно, я не имела ничего против и сделала то же самое.
— Ты можешь за меня больше не волноваться.
— Ах, малышка! — он ласково похлопал меня по руке. — Ужасно жалко тебя!
— Нужно было принять твое приглашение, — проговорила я, слабо улыбнувшись.
— Пожалуйста, шутки в сторону!
— Ты ведь не оставишь здесь меня одну сегодня ночью? — с ужасом спросила я.
— В этом можешь быть уверена. Я ведь и всю прошлую ночь был здесь.
С этой успокаивающей мыслью я опять заснула. На этот раз глубоко и крепко. И проспала до следующего утра. Свет все еще горел, хотя в комнату светило солнце. Ходж спал сном праведника, сидя в кресле у моей постели. Голова склонилась набок, руки свисали с подлокотников. Впервые с тех пор как я его знала, он выглядел спокойно, почти по-детски.
Вдруг в холле послышались шаги. Я с трудом повернула голову в сторону двери. Мой приятель, тот худощавый полицейский, заглянул, приоткрыв дверь, посмотрел на меня с довольно глупым видом и снова удалился. Я попробовала осторожно поднять голову и заметила, к своей радости, что она не развалилась на куски. Хотя было все еще убийственно больно, но боль эта была уже более или менее терпимой. Я бесшумно перебралась на другой конец своего дивана, намереваясь встать с постели позади кресла, в котором спал Кистлер. Но он тут же проснулся.
