Андрей Троицкий - Прыжок в темноту
– Выведи звук, – Варенцов показал пальцем на динамики.
Что– то щелкнуло, раздались шорохи, треск. Колчин навострил уши, подался вперед. Голоса зазвучали совсем близко, будто собеседники находились в фургоне. Решкин встрепенулся, стряхнув с себя сонливость, стал напряженно вслушиваться в разговор.
– Узнал меня? – спросил неизвестный.
– Это… Это ты? Господи, не ожидал.
– Вот решил позвонить. Как ты там?
Долгое молчание. Слышны помехи в линии.
– Ничего. Все в порядке.
– Значит, не ждал моего звонка?
– Ждал, но не ночью. Ты откуда звонишь?
– Из Москвы. Как наши дела?
– Мы в отпуске. Отдыхаем, никаких дел
– Что с джипом?
– От тачки мы избавились, как договорились. Хотя это оказалось трудным делом. Слишком приметная машина для нашего города. И куда ее девать? Она светилась, как бельмо на глазу. Я держал ее в гараже у одного местного бандюка. Но так не могло продолжаться вечно. Короче, Блин нашел одно болото в сотне километров от города. Мы утопили джип. Это самый верный вариант.
– Молодцы. Отличное решение. А где сейчас Блин?
– Застрял у какой-то бабы. Сам понимаешь, отпуск.
Долгая пауза. Слышан треск телефонных помех, чье-то тяжело дыхание. Кажется, человек только что пробежал стометровку.
– Ладно, передавай Блину привет. До встречи. Удачи вам, парни.
– И тебе того же.
Короткие гудки. Один из собеседников положил трубку. Колчин обернулся назад.
– Говорите, звонок со стационарного телефона? – спросил он Смирнова. – Откуда звонили, из автомата?
– Из квартиры, – Смирнов продиктовал адрес. – Там прописана гражданка Чеснокова Лидия Никифоровна. Больше никого.
– Срочно одну машину с операми сюда, – приказал Колчин. – Мы едем в город. А вы тут закругляйтесь без меня.
***Ануфриев положил трубку мобильного телефона на стол. Минуту он стоял, бездумно глядя в окно. В печи потрескивали поленья, по жестяным подоконникам стучали дождевые капли, чадила керосиновая лампа. Сидевший возле печки Морозов покашливал и потирал ладони, будто никак не мог согреться. На самом деле он чутко прислушивался к телефонному, стараясь понять, перед кем оправдывается Ануфриев, и почему он так взволнован. Ясно, что-то не так с джипом. Морозов пожалел, что не проявил твердости, настояв на своем. Вернувшись с автомобильного рынка, он кожей почувствовал, что надо бежать из этого дома прямо среди ночи, бежать быстро, без оглядки, иначе дело кончится большими неприятностями, а то и кровью.
– Что, проблемы?
Морозов снизу вверх посмотрел на бледное лицо Ануфриева.
– Похоже на то. Только что звонила одна сволочь… Короче, на объяснения времени нет. Ничего серьезного, но у меня почему-то дурное предчувствие. Нам надо убираться отсюда. Собирай манатки, мы уезжаем.
– Мы?
– Довезу тебя трассы. А там на перекладных доберешься. Черт, как все это не вовремя.
Морозов встал, подошел к железной койке, стоявшей в углу, вытащил из-под нее открытую сумку. Скомкав, засунул в нее стираную фуфайку, висевшую на бельевой веревке возле печки, пару рубашек и белье, застегнул «молнию». Задумался, что еще из барахла осталось в избе, но не смог вспомнить. Ануфриев поставил керосиновую лампу у самой стены так, чтобы его тень падала на печку, а не на окно. Присев на корточки, притушил фитиль, отдернул занавеску и протер запотевшее стекло рукавом свитера, дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте.
На соседней улице горел фонарь, где-то тявкала собака, ветер обрывал листья с яблонь. Ануфриев отошел от окна, в задумчивости остановился посередине комнаты. Вернулся назад, наклонился, уперевшись ладонями в подоконник, снова стал смотреть в ночь. И не поверил глазам. Над дальним углом забора появилась человеческая голова. Человек перелез через изгородь и пропал.
– Где у тебя ствол? – шепотом спросил Ануфриев. – Кажется, к нам гость. Нет, гости. Их двое.
– Здесь ствол, – понизив голос, ответил Морозов. – Тута.
Он даже не успел подумать о том, что надо достать из кармана оружие, как пистолет сам оказался в руке. Предохранитель выключен, курок на взводе. Морозов ударом ноги загнал сумку под кровать, пригнулся, отступая в темный угол. Ануфриев повернул колесико керосиновой лампы, огонек под потемневшим от сажи колпаком совсем погас. Морозов присел в темном углу, он ничего не видел, но изба была невелика, тут легко ориентироваться и без света. Он направил ствол в противоположный угол, на входную дверь. Ануфриев рванулся в сени, что-то загремело, через пару секунд он оказался возле печки, ногой раскрыл дверцу, выплеснул в огонь ведро воды. По комнате поплыли клубы пара, стало тяжело дышать.
Ануфриев поставил пустое ведро, схватил со стола пакет с деньгами, не придумав, что с ним делать, где прятать, снова бросил на стол. Черепашьим шагом, чтобы не оступиться в темноте и не наделать шума, подошел ко второй койке, вытащил из-под матраса ТТ, передернул затвор, досылая патрон. Ступая на носки и согнув спину, отошел к противоположной от двери стене. Успев подумать, что все решиться в несколько секунд. Возможно, решиться не в его пользу. Встал, вжавшись спиной в круглые бревна, обеими руками обхватил пистолетную рукоятку. То ли от жары, то ли от волнения ладони мгновенно вспотели.
– Что это? – шепотом спросил Морозов. – Что за гости?
– Хрен знает. Ты держишь на прицеле дверь? – прошептал Ануфриев.
– Дверь, – как эхо отозвался Морозов.
– Я ее плотно прикрыл, – едва слышно отозвался Ануфриев. – А рядом поставил пустое ведро. Имей это в виду.
– Может, рванем через другую комнату? Ну, через окно на задний двор?
– Не выйдет, – ответил Ануфриев. – Поздно пить боржоми.
Стало тихо. Морозов стоял у стены, он чувствовал, как тяжелеют руки, сжимавшие пистолет, но не обращал внимания на это мелкое неудобство. Он прислушивался к звукам, ловил каждый шорох. По-прежнему слышался лишь шум дождя, далекий лай собаки, тикали ходики на стене и хрипло с присвистом дышал Морозов в своем углу. Но вот послышался скрип ржавых петель с сенях, какие-то шорохи. Ануфриев сглотнул кислую слюну, облизал верхнюю губу, которую щекотали капельки пота. В сенях есть человек. Возможно, не один, двое, если пальнуть через дверь, пули ТТ прошьют доски насквозь.
Скорее всего, он уложит наповал ночных гостей. Но если, расстреляв обойму, все же промахнется, шанса перезарядить пистолет у него уже не будет. Или стрелять или дожидаться, когда гости войдут в комнату. И положить их на пороге. Одно из двух. Эти мысли вихрем пронеслись в голове, Ануфриев не успел принять решения.
Он не видел, как распахнулась дверь, но тут загрохотало перевернутое чье-то ногой пустое ведро. Ануфриев трижды нажал на спусковой крючок. Выстрелы грохнули один за другим. Он не видел своей цели, но хорошо представлял, куда летят пули. Через мгновение разлетелось оконное стекло, что-то ударилось об пол, отскочило к печке. Ануфриев вжал голову в плечи и тут же ослеп от вспышки световой гранаты. Показалось, кто-то подушечками пальцев с силой надавил на глазные яблоки, и глаза лопнули.
– В рот вас всех, – заорал Ануфриев и снова выстрелил. – В рот вас…
Длинная автоматная очередь полоснула по стене справа налево и назад. Прошитые пулями, со стены слетели застекленные фотографии старухи, хозяйки дома, и ее родни, грохнулись на пол ходики с гирьками. Первая очередь перерезала Ануфриева пополам, вдоль живота. Две пули ударили в грудь, прошли навылет, застряв в подгнивших бревнах. Он выронил пистолет, еще не чувствуя боли, опустился на колени. Не понимая, откуда стреляют, кто высаживает трухлявую раму и лезет в окно. Схватившись ладонями за живот, он упал на бок, круглый стол подпрыгнул, на пол слетела тарелка с объедками, покатились стаканы, пустая водочная бутылка. Кто-то истошно закричал:
– Ложись, твари-и-и-и…
Ануфриев хотел выругаться, но рот заполнила сладкая и густая, как кисель, кровь, а язык, свернувшись трубочкой, очутился где-то в горле. Новая вспышка. Затрещала автоматная очередь. Горячая пуля вошла под ребра, другая ударила в горло. На мгновение Ануфриеву показалось, что он тонет, захлебывается в чем-то горячем. И все кончилось.
Из своего угла Морозов успел выстрелить дважды. Когда его ослепила вспышка световой гранаты, выронил ствол, закрыл глаза ладонями. Он увидел, как расплываются цветные круги, что-то кружится, искрит, будто на темном небе сверкают блески праздничного салюта. Треск автоматных очередей, запах горелого пороха заполнили тесное пространство комнаты. Пули ударили Морозова по ногам, чуть ниже колен. Он не успел вскрикнуть, когда несколько грамм раскаленного свинца пробили грудь под седьмым ребром с правой стороны. Морозов не упал на пол только потому, что оказался зажатым в углу между железной койкой и стеной.
Он подумал, что уже умер, неожиданно для себя открыл глаза, зрение вернулось. В комнате стояла та же кромешная темнота, кто-то прикладом автомата или карабина высадил оконную раму. Теперь Морозов видел темный абрис человеческой фигуры в переплете окна. Он опустил руку, поднял с пола пистолет и выстрелил от бедра, решив, что с четырех метров не промахнется даже в подвижную мишень. Снова ослепила световая граната. Полоснула автоматная очередь.
