Лиана Мориарти - Большая маленькая ложь
Вариантов было много.
Иногда она пыталась ответить как взрослый человек. «Это неприемлемо».
Иногда кричала.
Иногда уходила.
Иногда давала ему сдачи. Она колошматила и лягала его, как это делала когда-то со своим старшим братом. Несколько мгновений он не останавливал ее, словно именно это ему и было нужно, а потом хватал за руки. Не она одна просыпалась на следующий день с синяками. Она видела синяки на теле Перри тоже. Она была не лучше его. Такая же больная. «Не важно, кто это начал!» – говорила она детям.
Ни один из вариантов не отличался эффективностью.
«Если ты хоть раз сделаешь это снова, я уйду от тебя», – сказала она ему после первого случая, причем абсолютно серьезно. Она точно знала, как должна себя вести в подобной ситуации. Мальчикам было только по восемь месяцев. Перри плакал. Она плакала. Он обещал, клялся жизнью детей. Он страшно переживал. И купил ей тогда первое украшение, которое она так никогда и не надела.
Через неделю после дня рождения близнецов, когда им исполнилось по два, это случилось снова. Хуже, чем в первый раз. Она пришла в отчаяние. Брак разваливался. Она собиралась уйти. Сомнений не оставалось. Но той самой ночью оба мальчика проснулись от ужасного кашля. Это был круп. На следующий день Джошу стало так плохо, что их терапевт сказал: «Вызываю „скорую помощь“». Малыш три дня находился в отделении интенсивной терапии. Когда врач появился перед ней, осторожно проговорив: «Мы собираемся интубировать», Селесте показались несущественными бледно-фиолетовые синяки на ее левом бедре.
Ей хотелось только, чтобы с Джошем все обошлось, и все обошлось, и он сидел в постели, требуя «Гномов» и брата голосом, все еще охрипшим от той ужасной трубки. Они с Перри пребывали в состоянии эйфории от счастья. А через несколько дней после выписки Джоша из больницы Перри улетел в Гонконг, и момент для решительных действий был упущен.
А неоспоримый факт, объясняющий всю ее нерешительность, заключался в том, что она любила Перри. Она по-прежнему была в него влюблена. Она по-прежнему была от него без ума. Он делал ее счастливой и заставлял смеяться. Она по-прежнему любила разговаривать с ним, смотреть с ним телевизор, лежать с ним в постели холодными дождливыми утрами. Она по-прежнему хотела его.
Но каждый раз, оставаясь, она словно давала ему молчаливое разрешение продолжать в том же духе. Она это понимала. Она была образованной женщиной, у которой было из чего выбирать, было куда пойти, а также имелись родные и друзья, способные ее поддержать, юристы, согласные за нее поручиться. Она могла вернуться на работу и обеспечивать себя. Она не опасалась, что он убьет ее, если она попытается уйти. Она не опасалась, что он заберет у нее детей.
Одна из школьных мам, Габриэль, после занятий часто болтала с Селестой на детской площадке, пока ее сын и мальчики Селесты играли в ниндзя.
– Завтра я начинаю новую диету, – сказала она Селесте вчера. – Возможно, у меня ничего с ней не получится, и тогда я стану себя ненавидеть. – Она оглядела Селесту с ног до головы. – Ты понятия не имеешь, о чем я говорю, стройняшка.
На самом деле имею, подумала Селеста. Я в точности знаю, о чем ты говоришь.
А сейчас она прижала ладонь к предплечью, стараясь не заплакать. Завтра она не сможет надеть платье без рукавов.
– Не знаю, почему… – Она замолчала. Не знаю, почему я остаюсь. Не знаю, почему я это заслуживаю. Не знаю, зачем ты это делаешь, зачем мы это делаем, почему это продолжается.
– Селеста, – хрипло произнес он.
Она ощутила, как его напряжение спадает. DVD заработал снова. Перри взял пульт и выключил телевизор.
– О господи! Прости меня, пожалуйста.
На его лице отразилось сожаление.
Все окончилось. Встречных обвинений по поводу детского праздника не будет. По сути дела, будет прямо противоположное. Он проявит нежность и заботу. В течение следующих нескольких дней до его отъезда он будет холить и лелеять Селесту. Какая-то часть ее существа будет наслаждаться этим: трепетное, слезливое и праведное чувство несправедливо обиженного человека.
Она отвела руку от плеча.
Все могло быть гораздо хуже. Он редко бил ее по лицу. У нее не было переломов конечностей, и ей не накладывали швы. Ее синяки всегда можно было скрыть под воротником-стойкой, рукавами или брюками. Он ни разу и пальцем не тронул детей. Мальчики никогда не были свидетелями происходящего. Могло быть и хуже. Намного хуже. Она читала в прессе о жертвах домашнего насилия. Это было ужасно. Реально. То, что делал Перри, не шло в расчет. Так, ерунда, отчего все становилось еще более унизительным, потому что было таким… вульгарным. Таким несерьезным и банальным.
Он не обманывал ее. Не играл в азартные игры. Много не пил. Не игнорировал ее, как ее отец игнорировал мать. Это было бы хуже всего. Чтобы тебя игнорировали. Не замечали.
Ярость Перри была болезнью. Психическим расстройством. Она видела, как эта болезнь завладевает им, как он изо всех сил сопротивляется. Когда на него накатывал приступ, глаза его становились красными и остекленевшими, как у наркомана. То, что он говорил, часто не имело смысла. Это был не он. Эта ярость не имела к нему отношения. Неужели она бросит его, если у него опухоль мозга, которая влияет на его личность? Конечно нет.
Это было слабое место в их отношениях, в остальном безупречных. Каждый союз имеет свои слабые места. Свои взлеты и падения. Похоже на материнство. Каждое утро мальчишки залезали к ней постель пообниматься, и поначалу это было божественно, но потом, минут через десять, они начинали драться, и это было ужасно. Ее мальчики были чудесными маленькими баловнями. И маленькими дикими зверушками.
Она никогда не бросит Перри, точно так же, как не бросит мальчишек.
Перри протянул к ней руки:
– Селеста?
Повернув голову, она хотела шагнуть прочь, но, кроме него, никто не мог ее утешить. Только он. Настоящий он.
Она сделала шаг вперед и положила голову ему на грудь.
* * *Саманта. Никогда не забуду тот момент, когда на вечер пришли Перри с Селестой. По залу словно пробежала дрожь. Все замерли и уставились на них.
Глава 23
Ну разве не КЛАССНО? – прокричала Мадлен Хлое, когда они заняли свои прекрасные места перед гигантским ледяным катком. – Ото льда идет такой холод! Бррр! Интересно, где принцессы…
Хлоя потянулась и осторожно прикрыла ладошкой рот матери:
– Ш-ш-ш.
Мадлен знала, что говорит чересчур много, потому что была взволнована и чувствовала себя немного виноватой. Чтобы оправдать размолвку между собой и Ренатой, сегодняшний день должен стать каким-то необыкновенным. Благодаря Мадлен восемь детей из подготовительного класса, которые должны были присутствовать на празднике Амабеллы, смотрели «Диснея на льду».
Мадлен бросила взгляд на Зигги, который держал на коленях огромную мягкую игрушку. Именно Зигги – причина того, что они сегодня здесь, напомнила она себе. Бедный Зигги не попал бы на день рождения. Милый маленький Зигги, оставшийся без отца. Не исключено, что он скрытый психопат… Но все же!
– Зигги, в это выходные ты заботишься о бегемотике Гарри? – весело спросила она.
Бегемотик Гарри был классной игрушкой. Каждые выходные он отправлялся домой к кому-нибудь из детей вместе с альбомом, который следовало вернуть с маленьким рассказом о выходных, дополненным фотоснимками.
Зигги молча кивнул. Немногословный ребенок.
Джейн наклонилась вперед, как обычно сдержанно жуя резинку.
– С этим Гарри столько хлопот. Мы должны его развлекать. В прошлые выходные он катался на американских горках – ой!
Джейн припомнила, как один из близнецов, который сидел рядом с ней и дрался с братом, двинул ее локтем по голове.
– Джош! – строго произнесла Селеста. – Макс! Сейчас же прекратите!
Мадлен показалось, что с Селестой сегодня что-то не так. У нее был бледный, усталый вид, под глазами багрянистые тени, хотя у Селесты они выглядели как искусный макияж, который следовало бы попробовать каждой.
Свет в зрительном зале стал постепенно гаснуть, и наступила темнота. Хлоя уцепилась за руку Мадлен. Загремела музыка, да так громко, что Мадлен почувствовала вибрацию. Каток заполнился разноцветной толпой бегающих, крутящихся диснеевских персонажей. Мадлен посмотрела вдоль ряда на своих гостей, чьи профили освещались отблесками ослепительных прожекторов, направленных на лед. Дети глядели прямо перед собой, выпрямив маленькие спины, увлеченные зрелищем. А родители, повернув головы, смотрели на профили своих детей, очарованные их очарованием.
За исключением Селесты, которая опустила голову и прижала ладонь ко лбу.
Придется уйти от него, думала Селеста. Иногда, когда она думала о чем-то другом, в голову неожиданно, как летающий кулак, врывалась эта мысль. Муж меня бьет.
Боже правый, что с ней не так? Все эти безумные рассуждения. Слабое место, вот в чем дело. Конечно, ей надо уйти. Сегодня! Прямо сейчас! Как только они вернутся домой после шоу, она соберет чемоданы.
