Дэвид Моррелл - Изящное искусство смерти
Де Квинси быстро подошел к двери во внутренние помещения дома.
Удивленные его прытью Беккер и Райан проследовали за маленьким человечком в коридор. Он старательно обогнул пятно засохшей крови и заглянул в кухню.
— Зубы на полу, — сообщил Де Квинси. — Грандиозно!
— Вы сумасшедший… — прошептал Райан.
— Вспомните карету и индийского раджу. Чтобы понять, что здесь произошло, вам нужно поставить себя на место убийцы. Если вам претит сама мысль об этом, вы не сможете докопаться до истины. Вы должны наслаждаться резней как произведением искусства.
— У вас от лауданума мозги набекрень.
— Напротив, — возразил Де Квинси, — благодаря лаудануму я все вижу абсолютно ясно.
Беккер оглянулся, чтобы убедиться, что Эмили не последовала за ними. Девушка осталась в лавке, и в глазах ее застыла глубокая печаль.
Де Квинси зашел на кухню и внимательно осмотрел лежащий на столе молоток.
— Можно его взять?
— Ради бога! Я хочу посмотреть, как вы с ним управитесь, — сказал Райан.
Де Квинси изучил налипшие на ударную поверхность волосы и запекшуюся кровь.
— Обратите внимание, как несуразно он смотрится в моей руке. Этот инструмент подошел бы только человеку крупных габаритов.
Он осмотрел то место, где деревянная рукоятка плотно входила в отверстие в металлической ударной части.
— И здесь тоже присутствуют буквы, нацарапанные гвоздем по металлу. Те же инициалы Дж. П., что и на молотке из восемьсот одиннадцатого года. И у того молотка имелся такой же дефект на ударной поверхности: зигзагообразная линия. Можно, я соскребу небольшое количество волос и засохшей крови?
Райан на несколько секунд потерял дар речи.
— Я сам это сделаю, — заявил он наконец.
Де Квинси спокойно наблюдал, как инспектор достает нож из ножен, спрятанных под правой штаниной, и очень аккуратно — чтобы не поцарапать металл — подцепляет немножко волос и крови.
Он прищурился и повернулся к Де Квинси.
— Вы говорили про этот дефект?
Голубые глаза «эксперта по убийствам» сузились почти в щелочки.
— Да. Очертаниями он напоминает молнию. В точности такой же. Весьма вероятно, что именно этим молотком и были совершены убийства в одиннадцатом году.
В кухне воцарилась тишина.
— А это что?
Де Квинси указал на лежащую на стуле белую ткань.
— Халат. Убийца надел его, чтобы кровь не забрызгала одежду, — объяснил Райан. — Я разузнал, что халат самый обыкновенный. Ни один продавец никогда не припомнит человека, который его купил.
Де Квинси взял халат и внимательно обследовал многочисленные пятна крови.
— Самый обыкновенный? Нет-нет. Возможно, вы и не отыщете продавца, который вспомнит, как продавал его, но сам по себе этот предмет одежды весьма примечателен. Это рабочий халат художника.
В кухне будто повеяло морозным ветром.
— Убийство как изящное искусство, — пробормотал Беккер.
— Это преступление было совершено не столько чтобы получить удовольствие от жестокой резни, сколько ради драматических обстоятельств, которыми оно было обставлено. Сорок три года назад после убийств на Рэтклифф-хайвей по всей стране прокатилась волна ужаса. Но это просто любительский уровень по сравнению с тем, что случилось здесь. Мы имеем не четыре трупа, а пять. Не один умерщвленный ребенок, а двое. А как художественно расположены тела! И орудие убийства то же самое. Какой прогресс!
— Прогресс? — переспросил пораженный Райан.
— Назавтра, когда в газетах появятся сообщения о том, что здесь произошло, а телеграф в мгновение ока разнесет эту весть по всей стране, убийца достигнет цели: получит истинное наслаждение художника. Жалость и ужас. Ужас накроет Англию, еще больший, чем сорок три года назад. А что касается жалости, то и в следующий раз убийца станет действовать так же безжалостно. Нам нужно проявить жалость друг к другу и надеяться, что Господь сжалится над всеми нами.
— В следующий раз?
И тут у входной двери вскрикнула Эмили.
Когда крик повторился, Беккер, твердо намеренный как можно быстрее прийти на помощь девушке, выскочил из кухни, пронесся по коридору и выбежал в лавку, где застыл, пораженный увиденным.
Через мгновение к констеблю присоединились Райан и Де Квинси. Они также замерли в удивлении от представшей их взорам картины.
Дверь была открыта. Туман вползал в магазин и клубился вокруг стоящего у входа мужчины. Лицо его было словно высечено из красного дерева. Он был невероятно высокого роста, выше даже, чем Беккер. На голове он носил серый головной убор причудливой формы. Через пару секунд констебль припомнил, что видел нечто похожее на рисунке в газете. Если он не ошибался, убор назывался тюрбаном. Несмотря на весьма холодную ночь, из одежды на незнакомце имелась только длинная свободная рубаха навыпуск да такие же свободные штаны. По восточному обыкновению, они также были серого цвета. Прежде Беккер встречал подобную экзотику разве только на страницах «Illustrated London News». Никому из англичан, за исключением дипломатов и дислоцированных в Индии и других частях Индостана военных, не доводилось вживую сталкиваться с людьми такой необычной наружности.
Эмили, стоявшая в сторонке, отняла руки от лица.
— Простите. Дверь вдруг распахнулась. Когда он вошел, я не поняла, что происходит. Я никогда не видела…
— Малайца, — произнес Де Квинси.
— Вы знаете этого человека? — изумился Райан.
Из тумана возникли констебли и встали возле двери плотной стеной с твердым намерением не выпустить экзотического незнакомца.
— Не может быть, — уставившись на малайца, пробормотал Де Квинси. — Столько лет прошло.
— Так вы знаете его?
— Нет.
Не зная, что и думать, Райан повернулся к неизвестному.
— Что вам угодно? Как вы прошли мимо констеблей на улице?
— Мы услышали вдали крики, инспектор, — доложил один из полицейских. — Как будто на кого-то напали.
— Они побежали смотреть, что там такое, а я остался, — сообщил другой. — Я стоял не дальше двадцати футов. Он не мог бы пройти мимо меня.
— Конечно мог, — вставил Де Квинси. — Он же малаец.
— Что вам угодно? — снова спросил Райан незнакомца.
В ответ тот лишь озадаченно прищурил темные глаза.
— Что вы здесь делаете? — продолжал расспросы инспектор.
Мужчина в замешательстве покачал головой.
— Сдается мне, он не понимает по-английски, — сказал Беккер.
— Тот малаец, которого я встретил много лет назад, тоже не понимал по-английски, — сообщил Де Квинси.
— Много лет назад? — переспросил Райан.
— Однажды в мой дом в Озерном крае явился человек, очень похожий на этого. Он внезапно возник будто бы из ниоткуда — словно спустился с Луны. Я пытался заговорить с ним на латыни и на греческом, но все было безрезультатно. Когда стало ясно, что мы не сможем понять друг друга, он улегся на полу в кухне и заснул. Через час он резко вскочил, как ни в чем не бывало вышел на дорогу и вскоре исчез вдали. Произошедшее было настолько нереальным, что впоследствии он мне часто снился. Но прошло уже столько лет, что этот малаец просто не может быть тем же самым, что очутился в моем доме.
— …омас, — вдруг произнес незнакомец.
— Что он пытается сказать? — удивился Беккер.
— …омас… инси.
Похоже, малаец просто пытался вспомнить слова, не догадываясь об их смысле.
— Томас? — переспросил Любитель Опиума. — Де Квинси? Вы это хотите сказать? — Он ткнул себя кулаком в грудь. — Томас Де Квинси?
— …инси, — кивнул малаец и полез под рубашку.
В одно мгновение рядом оказался Беккер. Он схватил мужчину за руку и вытащил ее, чтобы проверить, нет ли там какого оружия. Но оказалось, малаец достал конверт.
Де Квинси выхватил его, разорвал и быстро прочитал короткое письмо. Лицо маленького человечка побледнело.
— Отец, что там такое?
Трясущейся рукой он протянул Эмили клочок бумаги.
Девушка прочитала текст вслух, и голос ее дрожал так же, как дрожала рука ее отца.
Чтобы узнать, что случилось с Энн, чтобы найти ее, приходите в Воксхолл-Гарденс[8] завтра в одиннадцать утра.
— Энн? — спросил Райан. — Вы назвали это имя, когда мы только повстречали вас. Кто она?
— Моя потерянная юность.
— То есть?
— Ум лишен способности забывать, — произнес Де Квинси. Хотя он смотрел на зажатый в руке Эмили листок, казалось, взгляд пронзительных голубых глаз устремлен далеко-далеко. — Когда мне было семнадцать и я жил впроголодь на лондонских улицах, я влюбился в проститутку.
Райан и Беккер были немало озадачены откровенным признанием Де Квинси. Полицейских шокировало не только упоминание о женщине легкого поведения — при собственной-то дочери! — но в равной степени они удивились, услышав, что этот человек способен на такое чувство, как любовь. Подобная прямота, да еще в присутствии посторонних, представлялась чем-то невообразимым.
