Круиз на краю бездны - Людмила Мартова
Домой я вернулась глубокой ночью, спрятав под стельку в растоптанном ботинке бумажку с заветным адресом. Разумеется, Колька избил меня смертным боем, но я улыбалась, чувствуя, как лопаются под его кулаками губы, чуть раньше распухшие от поцелуев. Я не сомкнула глаз до утра, думая, как лучше все обустроить. Если я скажу мужу, что уезжаю от него в Москву, он изобьет меня до полусмерти и никуда не отпустит.
Екатерина Антоновна хоть и терпеть меня не может, а не допустит развода. В ее понимании это позор, все соседи будут пальцами показывать, что ее Коленьку бросила жена. Нет, если я сбегу, то свекровь поднимет свои связи и сделает все, чтобы вернуть меня домой, да еще и устроит неприятности Лёне и его родным. Зачем всем этим академикам скандал? Я и так понимала, что Лёнина семья вряд ли будет мне рада.
Нет, все нужно провернуть так, чтобы после моего исчезновения никто меня не искал. На то, чтобы придумать план, у меня ушла неделя, на то, чтобы отшлифовать его до мелочей, еще десять дней. Я только не учла, что май в этом году выдался холодный, поэтому вода в Оке все еще была студеной, градусов пять-шесть, не больше. Пока я, стиснув зубы, плыла, оставляя позади всю свою старую жизнь, замерзла настолько, что не чувствовала ни рук, ни ног.
Все мое тело, казалось, стало невесомым. В ушах звенело, я теряла силы, задыхаясь от объявшего меня смертного холода. По плану я должна выбраться на берег недалеко от поселка Крутоярский, обсохнуть, а затем добраться до пристани в Телебукино, откуда ходил маленький теплоход до Рязани. Там я уже собиралась купить билет на электричку до Москвы.
Однако силы оставили меня гораздо раньше. В какой-то момент я решила, что сейчас действительно утону. Легла на спину, чтобы отдохнуть, распахнула глаза в бескрайнее голубое небо, в котором виделось мне лицо Лёни. Оно везде мне чудилось. Я снова перевернулась на живот и стала грести из последних сил. Я не сдамся. Я не умру. По крайней мере, до того, как снова его увижу.
На берег я выбралась, слабо понимая, где нахожусь. Вдали виднелись какие-то дома, но я понимала, что мне до них уже не дойти. Голова у меня пылала огнем, волны жара прокатывались по телу, несмотря на то, что вся я закоченела от ледяной воды. Издав протяжный стон, я потеряла сознание.
В себя я пришла на мягкой постели, укрытая чем-то очень похожим на перину. Страшно хотелось пить. Я открыла глаза и тут же зажмурила их из-за непереносимой рези, вызванной солнечным светом. Я попыталась что-то сказать, но лишь запищала, словно была не человеком, а мышью. Но мой тоненький писк все же услышали. Надо мной склонилось лицо. Очень простое и сильно озабоченное женское лицо.
– Ну, слава господу, очнулась.
Я осторожно приоткрыла глаза. Теперь смотреть было уже чуть терпимее. По крайней мере, склонившуюся надо мной женщину я видела довольно хорошо, хотя и расплывчато. Была она очень старая, с глазами не добрыми, нет, скорее, бесконечно мудрыми.
– Вы кто? – прошептала я, еле слышно.
– Баба Маша. А ты?
– А я…
Имя Нюра, готовое сорваться с моих губ, произносить было нельзя. Я понятия не имела, где нахожусь, однако смутно помнила, что не успела отплыть по холодной реке достаточно далеко, чтобы это было безопасно.
– Я Аля… Алевтина.
В глубине души я попросила прощения у мамы Али за эту ложь. Она спасла меня однажды, спасет и сейчас.
– Я где?
– В доме моем. Вот уже, почитай, третью неделю.
– Сколько?
От чудовищности этого срока я попыталась порывисто вскочить в постели, но тут же упала обратно на подушки, мягкие и белоснежные. Не может быть, чтобы я столько времени была без сознания.
– А чего ж не может, если горячка у тебя. – Баба Маша пожевала тонкими губами. – При воспалении легких так часто бывает.
– Воспаление легких? Это доктор сказал?
Меня вдруг накрыла паника, что про мой незадавшийся побег знает уже вся округа.
– А зачем мне доктор. Можно подумать, я без доктора горячку лечить не умею. Поила тебя отварами от кашля да обтирала, чтобы температуру сбить. Ты не думай, я врачевать умею, бабка моя колдунья была и меня всему научила. Ты девка молодая, здоровая, понятно, что поправишься.
– То есть никто не знает, что я тут у вас?
Баба Маша испытующе посмотрела на меня:
– А кому надо знать?
– Никому! – воскликнула я пылко. – Совсем никому. Но вы не сказали, я где?
– В Селизове. На отшибе только.
Я вздрогнула. Эта деревня была слишком близко к Касимову.
– Да не бойся ты. Никто не видел, как я тебя в дом тащила. А ходить ко мне никто не ходит. Особняком держусь. Побаиваются меня местные. Говорю же, бабка моя колдуньей была.
– Какое сегодня число?
Бабка Маша перевела взгляд на стену. Я повторила движение ее глаз и уткнулась в отрывной календарь, гласивший, что сегодня третье июня. Господи, все точно решили, что я умерла.
– Баба Маша, никто действительно не знает, что я здесь? – с тревогой спросила я.
– Никому я не говорила, – бабка снова пожевала губами. – Если уж ты, девка, такое лихое дело задумала, так я решила, что неспроста. В мое время учили язык за зубами держать. Вот я и держу.
Она помолчала немного, потом выговорила, словно нехотя:
– На реке утопленницу искали. Из Касимова. Не нашли.
– Давно искали? – Голос мой против воли дрогнул.
– Да, почитай, с вечера того же дня, как я тебя на берегу нашла. Несколько дней искали. На моторке ездили. Водолазы ныряли, не у нас тут, нет. Пару дней уже не ищут. Перестали.
– Хорошо. – Я отвернулась к окну.
У бабы Маши я провела весь июнь. Перенесенная пневмония отдавалась в теле ужасной слабостью. Я долго могла дойти лишь до туалета в сенях, и то потом отдыхала, восстанавливая дыхание и прогоняя обморочный пот. О том, чтобы в таком состоянии ехать в Москву, не могло быть и речи. О том, чтобы возвратиться домой, тем более.
Баба Маша меня не гнала. Конечно, она уже давно поняла, что я никакая не Аля, а та самая Нюрка, которую в Касимове считают утонувшей. В душу она мне не лезла. Лишь однажды спросила, бил ли меня муж. Кивнула, когда я ей это подтвердила.
– Мой меня смертным боем мутузил. Через всю горницу я у него летала. Однажды голову он мне проломил, думала, что умру. Но
