Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов
— Вы считаете, вам повезло? — с сомнением отозвалась Лиз.
***
К середине девяностых годов русские уже прочно освоили все заграничные морские побережья. Большинству полюбились недорогие Египет и Турция, те, кто побогаче, предпочитали Лазурный берег, Испанию и Италию.
Норов курорты не любил. Забитые туристами отели, груды некрасивых лоснящихся от пота и крема тел на пляжах, обжорство, праздность, лень, –
все это было не для него. Он не понимал, как можно получать удовольствие, часами жарясь на шезлонге под палящим солнцем, как бифштекс. Для него провести и пятнадцать минут в таком положении, без движения, было пыткой. Барахтаться в море, крутя над поверхностью волн головой, чтобы не нахлебаться соленой воды, представлялось ему, бывшему пловцу, карикатурой на плаванье, а от вида неприветливых физиономий соотечественников и их пингвиньей походки вразвалку ему хотелось выругаться.
Он пристрастился к подводному плаванию и несколько раз в году улетал на острова: Мальдивы, Маврикий, Кубу, где в компании таких же заядлых ныряльщиков погружался с аквалангом на дно морей и океанов. Он совершенствовался в этом умении, повышал свою квалификацию, регулярно сдавал экзамены и в конце концов получил сертификат инструктора.
Но то было лишь спортивное хобби; его настоящим открытием стала Европа. В Европу он ездил часто, преимущественно осенью и зимой, когда заканчивался туристический сезон и начинался культурный: театральный, выставочный, музыкальный. Он вновь и вновь обходил художественные галереи Рима, Лондона, Парижа, Мадрида, Флоренции и Вены, любуясь полотнами великих мастеров; он посещал концерты классической музыки и оперные спектакли; молился в величественных соборах, игнорируя наставления отца Николая, призывавшего не доверять католицизму.
В прошлом веке Европу еще не запрудили китайцы, еще не терзали терактами мусульмане, ее столицы были праздничными, гостеприимными, чистыми и безопасными. На главных улицах итальянских городов по старинке стелили ковровые дорожки, в музеи можно было попасть без очереди, а на оперных премьерах в Вене и Ля Скала еще встречались дамы в длинных вечерних платьях с высокими шелковыми перчатками и мужчины в торжественных смокингах.
Яркость Европы, разнообразие ее архитектуры, неисчерпаемость ее культурного богатства, улыбчивая приветливость европейцев, пьянящий дух свободы, разлитый повсюду, — все это составляло разительный контраст с тусклой, серой Россией, с ее толстыми, тупыми коротко стрижеными бандитами в черных кожаных куртках; толстыми надутыми новыми русскими в ярких пиджаках, их вульгарными тощими подругами, обвешанными бриллиантами, и непреходящей злобой нищего народа на грязных улицах.
Частые полеты в Европу сделались для Норова жизненной необходимостью, он ждал их с нетерпением, как тайные побеги в «самоволку» из унылой солдатской казармы.
Секретари планировали его вояжи с исключительной тщательностью. Они сравнивали культурную программу в разных городах, созванивались, уточняли, рассчитывали даты так, чтобы каждый визит был максимально насыщен мероприятиями. Затем, получив его одобрение, заказывали места в ложах, сьюты в дорогих отелях, обеды в «мишленовских» ресторанах, лимузины и индивидуальные экскурсии.
Вся эта вип-мишура стоила чертову кучу денег, но она была частью праздника, вроде торжественного вечернего наряда на званом ужине, и он ее тоже любил.
***
Много позже, отойдя от дел и поселившись в далекой французской деревне, он осознал, что та нарядная, сияющая, переливающаяся разными огнями и цветами столичная Европа, в которую он двадцать с лишним лет назад влюбился, с ее музеями, театрами, дорогими отелями, лимузинами и вышколенной обслугой, была чем-то вроде великолепного, хорошо срежиссированного спектакля, в котором принимали участие десятки тысяч человек, а зрителями, купившими дорогие билеты в партер и ложи, были богатые туристы, вроде него.
Настоящая Европа, будничная, работящая, прозаичная, скупая и скромная, была совсем иной, похожей на ту, праздничную, ничуть не больше, чем рабочая спецовка на расшитое мишурой и блестками вечернее платье. Подавляющее число простых европейцев бывали в столицах своих стран не больше одного-двух раз в жизни; роскошь видели разве что в кино и, в отличие от русских, воспитанных на сказках про щучье веленье, не отравляли себя грезами о богатстве.
К этой непритязательной, приветливой, повседневной Европе он привязался даже сильнее, чем к той, парадной, показной. Он перестал ездить в любимые им когда-то столицы, тем более что облик их стремительно менялся: целые кварталы заселяли мигранты, не говорящие на европейских языках, по главным улицам толпами бродили туристы в трусах и сланцах; в музеи выстраивались многочасовые очереди… Нет, туда его давно не тянуло. Все переменилось, а главное — он сам.
***
— Как вы думаете, Лиз, сколько времени займет замена стекла? — спросил Норов, чтобы вывести Лиз из оцепенения.
— Я попробую вызвать людей из фирмы, которая устанавливала здесь окна, — озабоченно проговорила Лиз. — Но неизвестно, работают ли они во время карантина?
— Может быть, пообещать им двойную оплату? Разумеется, все расходы — за мой счет.
— Спасибо, месье Поль, это очень любезно с вашей стороны, но не уверена, что это поможет. Боюсь, установка новых стекол займет время. Как же вы будете тут жить с разбитым окном?
— Неудобно, — согласился Норов. — Может быть, дырку как-то получится заделать?
— Я поговорю с папа, надеюсь, он что-то придумает, иначе вы тут совсем замерзнете! Особенно мадам Анна, она же любит тепло. Может быть, вы с мадам Анной на время переедете в другой наш жит? Там сейчас как раз никого нет. Мы с Жаном-Франсуа поможем вам с переездом.
— Благодарю вас, Лиз, это хорошая идея, я обсужу ее с Анной… А вот и она!
На лестницу из своей спальни вышла Анна в джинсах и свитере, а следом Гаврюшкин.
— Бонжур, Лиз, — произнесла Анна.
— Бонжур, мадам Анна, — ответила Лиз, не без удивления разглядывая Гаврюшкина.
— Хэлоу, — сказал Гаврюшкин.
И, видимо, чтобы Лиз лучше его поняла, без улыбки помахал ей с лестницы рукой.
— Хэллоу, — озадаченно пробормотала Лиз.
— Дальний родственник, — пояснил Норов. — Нагрянул сегодня утром без предупреждения, хотел сделать нам приятный сюрприз.
— Ваш родственник, месье Поль?
— Не совсем. Скорее, родственник Анны. В каком-то смысле — друг семьи.
— Месье говорит по-французски?
— Сомневаюсь. Он и по-русски-то не особенно красноречив. Да вы не беспокойтесь из-за него, Лиз. Он скоро улетит назад. Просто не обращайте на него внимания.
Гаврюшкин между тем подозрительно прислушивался к их разговору, пытаясь уловить, о чем они беседуют. Лиз вновь посмотрела на него.
— Вы уверены, что месье не останется здесь ночевать? — спросила она. — Может быть, привезти еще один комплект постельного белья?
— Че она на меня так таращится? — по-русски поинтересовался Гаврюшкин у Анны. — Нормальных людей что ли не видела?
— Просто у нее другие представление о норме, чем у тебя, — ответил Норов.
Объяснение не показалось Гаврюшкину убедительным.
— Ю — окей? — сурово обратился
