Проклятье египетского жреца - Виктория Лисовская
Но все напрасно – Херремер после недели стонов и мольбы умерла, а теперь заболели и два царевича, включая наследника престола десятилетнего Тутмоса.
Великая супруга царская Тийа целыми днями взаперти в своих покоях рыдала и молилась всем богам, чтобы те спасли детей, а Аменхотеп выделил храму Имхотепа целый сундук драгоценностей, но известия были неутешительными.
Болезнь свирепствовала и в Митании, и в Вавилоне, царь которого прислал Аменхотепу целительную статую богини Иштар и посоветовал молиться именно ей, чтобы она отвела беду. Но эпидемия «Рука Нергала», по имени аккадского бога смерти, скосила уже половину населения Египта; весь царский двор, кто еще не заболел, перебрался в новый дворец ближе к пустыне, где воины убивали каждого новоприбывшего, чтобы не допустить заражения.
Но Аменхотеп не мог уехать, оставив больных царевичей в Доме Скорби, он принял решение, и помочь ему мог только верховный жрец Сехмет Хапу.
Июнь 1869 г. Санкт-Петербург
Всю дорогу до дома Глафира была молчалива, она напряженно поджала губы и усиленно нахмурила лоб.
Сидя в пролетке, Аристарх Свистунов с недоверием косился на свою помощницу: чего она еще надумала?!
А надумать Глафирка могла многое, гениальный сыщик слишком хорошо знал свою излишне ретивую горничную и знал этот полубезумный взгляд из-под нахмуренных бровей – в этот момент ее не стоило отвлекать, авось придумает хитроумный план для разоблачения преступника.
Аристарх Венедиктович решил не отставать от прислуги, тоже нахмурился, ведь негоже ему отдыхать в такой сложный момент. Но ничего путного придумать он не сумел, желудок снова издал звук раненого кита – ведь с момента второго завтрака прошло более двух часов. Аристарх Венедиктович тяжело вздохнул, а потом под мерное покачивание экипажа погрузился в сладостные думы об обещанной ухе на обед, да так и заснул, причмокивая и смешно облизывая усы во сне.
Египет. XIV век до н. э
– Мой господин, о божественное Солнце, – увидев фараона в дверях храма Дома Скорби, Хапу опустился на колени. – Что привело тебя сюда, божественный? Здесь тяжелые болезни, здесь очень опасно тебе находиться!
– Встань, Хапу, мне нужно с тобой поговорить! Тебе и храмовым прислужникам тоже опасно находиться рядом с больными, но вы не уходите отсюда, – заметил Аменхотеп.
– О великий, ты просто не знаешь, сколько жрецов и храмовых прислужников уже умерли от этой болезни, – Хапу встал на ноги, низко склонив голову перед фараоном.
– А как же ты, Хапу? Насколько я знаю, ты уже пару месяцев проводишь в храме Имхотепа, врачуешь раны больных и до сих пор здоров? – нахмурился царь. – Ты заколдован?
– Когда-то давно, в далеком детстве, я уже переболел этой напастью, чуть не умер, но Хатхор и Сехмет мне помогли, я оправился – и теперь козни заразы меня не берут, – покачал бритой головой темнокожий жрец.
– Хорошо, это многое объясняет. Скажи тогда, жрец, что с моими сыновьями? Есть хоть какая-то надежда на исцеление? Что для этого нужно? Я все сделаю! – уверенно кивнул фараон. – Может, золото? Серебро? Благовония? Построить новый храм? Может, статую Осирису? Всю из золота!
Хапу отрицательно покачал головой.
– О Солнцеликий, я не могу омрачать твое чело, но и обманывать тебя я тоже не буду. Твои сыновья очень плохи, самое большее через семь дней они предстанут перед судом Осириса, – тихо сообщил жрец, косясь на приоткрытую дверь в комнату, где сильно закашлял Тутмос, прислужники сразу побежали к мальчику, чтобы вытереть кровь и мокроту.
Аменхотеп сильно побледнел, он до последнего надеялся на чудесное исцеление.
– Неужели ничего нельзя сделать? Может, все-таки поставить золотую статую? В двенадцать локтей, – прошептал онемевшими губами опечаленный отец.
Хапу снова покачал головой.
– Ты не понимаешь, ничтожный! – внезапно закричал царь. – У меня шесть дочерей! Дочерей! И только два сына – Тутмос-наследник и названный моим именем Аменхотеп-младший! Неужели они оба умрут в таком юном возрасте? Это невозможно!
– О мой властелин! Не изволь гневаться – это воля богов, мы лишь песчинки перед ними. Жрецы делают все возможное для исцеления, но царевичи очень слабы, особенно Аменхотеп, ему жить осталось максимум двое суток. Я уже видел такие симптомы, как у него. В Фивах каждый день умирают от этой болезни тысячи человек. Больных сейчас просто сжигают в печах, нет возможности даже делать мумии, строить гробницы. Люди боятся заражения и просто сжигают всех занемогших, а ведь некоторые из них могли бы выздороветь, – ответил жрец.
– Мне нет дела до тысячи сожженных! Мои сыновья стоят дороже, чем десятки тысяч бедняков! – яростно закричал Аменхотеп, а по его царственной щеке сползла слеза.
Хапу замолчал, низко склонив голову, а потом тихо ответил:
– Ты слышал древнюю легенду о гневе Сехмет, что я сегодня рассказывал царевичам?
Фараон кивнул.
– Ты, мой господин, знаешь и легенду про стрелы Сехмет – «иадит», которые и приносят болезни, чуму, мор, наказания человечеству?
– Ты хочешь сказать, жрец, что сейчас Сехмет гневается на Фивы и наслала на нас чуму? Что это и есть стрелы «иадит»? – изумился царь.
– А помнишь, мой господин, начало легенды – когда люди выступили против верховного бога Амона-Ра, и тогда его дочь Сехмет принялась уничтожать предателей?
Аменхотеп замолчал, пораженный догадкой.
Когда он ответил, его голос дрожал:
– Ты хочешь сказать, что сейчас Сехмет наслала на Фивы болезнь, мстя за своего отца? Но почему?
– Ты знаешь ответ, Солнцеликий! Амон-Ра был верховным божеством, пока его не опустили с пьедестала. Теперь ты, мой господин, – стал богом! Потому Сехмет и послала свои стрелы на нас, боги наказывают фараона, забирая самое дорогое – твоих детей! – смело заявил Хапу, высоко подняв голову.
Аменхотеп затрясся от бешенства, желваки его ходили ходуном.
– Ты не боишься, жрец, так разговаривать со своим царем, со своим богом? Я могу приказать казнить тебя за
