Виктор Мясников - Черный Паук
В этом конце улицы Челюскинцев признанным авторитетом среди шпаны был Мэйсон. В пятнадцать лет он сел на два года за мордобой, в семнадцать, отмотав срок, вышел на волю и сейчас занимался непонятно чем. Но денег у него было в достатке, а тяжелая желтая печатка на указательном пальце ясно указывала на его принадлежность к сословию хозяев жизни. Обычно он сидел в полуразломанной детской беседке в одном из соседних дворов, в компании таких же оболтусов, бешено хохотавших над его плоскими шутками и с придыханием слушавших рассказы о его трудной и героической жизни.
С такой мелюзгой, как Белый, Мэйсон не общался. Но делать нечего, пришлось идти на поклон, просить высочайшей милости. Неожиданно все оказалось очень просто. Мэйсон только с виду казался таким грозным – не подходи, сразу в глаз получишь. Все его высокомерие и злобность взгляда служили лишь защитой и средством психологического давления. Он охотно выслушал Белого, задал вопросы, интересуясь подробностями битвы при колонке, и, подумав, сказал:
– Передай Тарзаю, что я ему забиваю стрелку на завтра у кино "Урал" в шесть вечера. Будем разбираться, почему он на чужой колонке беспредельничает.
– А если он не захочет? – усомнился Белый.
– Ты что, без понятий живешь? – Мэйсон глянул сверху вниз. – Если пацан на стрелку не явился, значит, он лох из лохов и больше не пацан.
– А как ему передать? – задал Белый ещё один идиотский вопрос, демонстрируя свое невежество и малоопытность в делах.
– Твоя проблема, – сплюнул Большой Босс Микрорайона и отвернулся к приятелю, возвращаясь к прерванному разговору. Пожаловался: – Ты понял, в натуре, молодежь пошла? Ни хрена не врубаются!
Аудиенция была окончена, Белый поплелся восвояси, размышляя, что хуже: пойти к тарзаевской банде, передать о назначенной стрелке и получить по морде, или объяснять завтра Мэйсону, почему стрелка сорвалась, и получить по морде. Решил все-таки пойти на колонку. Ведь можно прокричать издалека и успеть смотаться во дворы.
Пятеро мальчишек мыли машину. Трое крепеньких парнишек – охрана – в сторонке играли карты, а больше дурачились, потому что карты были эротические. День стоял солнечный, и они укрылись в тени высокого забора "Метростроя". Раньше тут стояли частные дома, но их снесли, осталась только водоразборная колонка и разросшиеся кусты смородины.
Белого они заметили издалека и сразу узнали. Трудно не запомнить такой белесый "парик". Но никакой агрессивности не высказали, только дурачиться перестали. Один принялся усиленно тасовать колоду, другие с интересом поглядывали на приближающего врага. Не было похоже, что они намерены затеять драку. Подойдя шагов на пять, Белый постоял, оценивая обстановку и громко сказал:
– Мэйсон забил стрелку завтра в шесть возле "Урала", будет ждать Тарзая.
Парнишки переглянулись и начали подниматься с деревянных чурбаков, на которых сидели. Белый напрягся, чтобы задать деру. Но один из чужих отозвался:
– Ладно, завтра в шесть, только уж и вы приходите.
Двое других хохотнули, словно услышали свежую остроту, и все трое, повернувшись спинами, отправились вдоль по Челюскинцев в свой конец. Белый подивился, что они оставили мойку без охраны, но решил, что, видимо, тарзаевские уверены в безопасности захваченного предприятия.
Похоже, в действие вступили правила, о которых Белый пока ничего не знал, но всеми эти правила соблюдались. Впрочем, он много чего не знал, например, того, что правила эти нарушались сплошь и рядом, если это сулило выгоду. Разговоры о воровской чести и блатных законах – это для "быков", удел которых рогами двигать, а не мозгами.
Гордясь удачно выполненной миссией, Белый навестил Хрома, лежавшего дома и кашлявшего кровью. Вдоволь насмеявшись над его раскрашенной во все цвета радуги физиономией, похвастал своими успехами и пожелал скорого выздоровления, чтобы снова приступить к выполнению обязанностей помощника. Белый уже начал инстинктивно понимать принципы преступного существования и первый из пунктов сформулировал для себя так: "Не жалей никого, тебя ведь никто не пожалеет".
Он ожидал, что стрелка, встреча то есть, – это нечто вроде разговора на скамеечке. Явятся два главаря, покалякают и придут к согласию. А раз Мэйсон так решительно назначил свидание, значит, он сильнее. На самом деле стрелка была забита самым коварным образом. Не на нейтральной территории, а в самом центре владений Мэйсона. На маленькую площадь перед входом в кинотеатр, отгороженную от проезжей части металлическим барьером, невозможно было въехать на автомобилях, нельзя было нормально сконцентрировать свои силы. И в случае схватки нельзя нормально отступать через чужие дворы. О наступлении и речи быть не может. А появись вдруг милиция, любой из мэйсоновской банды спокойно заявит, что просто шел мимо, живет в соседнем доме.
Это была отличная провокация, тем более, что далась легко, экспромтом. Один дурачок сбегал, сообщил, другие дурачки передали дальше. Тарзай, не слишком поднаторевший в уголовных хитростях, получив известие, не рискнул игнорировать стрелку и вынужден был явиться. А ведь не маленький, знал, что если мирно договориться не удастся, стрелка легко может перейти в побоище. Кто победит, тот и окажется прав.
Белый, собрав нескольких приятелей, склонных, как пишут в милицейских характеристиках, к правонарушениям, явился на площадку перед кинотеатром за час до назначенного времени. Тут они уселись на скамейку и принялись нервно ждать, выкуривая сигарету за сигаретой. Вскоре на противоположной стороне площадки лицом к ним на такую же скамейку село несколько парней. Эти вели себя поспокойней. Белый сразу опознал тарзаевских.
В течение часа подтягивались силы с обеих сторон, но мэйсоновских было явно больше. Как ни хорохорились тарзаевские, поправляя как бы невзначай высовывающиеся из-под курточек дубины и куски стальной арматуры, чувствовали они себя неуютно. Начались угрюмые переглядки исподлобья, прозвучали невнятные угрозы и обещанья. В воздухе запахло кровью.
Ровно в шесть из проходного двора вышел Мэйсон, безмятежно улыбаясь. Тут же в сопровождении пяти телохранителей возник Тарзай. Рядом со своими сопровождающими он выглядел настоящим пигмеем, жалким карликом. Было совершенно непонятно, каким образом ему удалось подчинить себе таких мордоворотов. Китайский спортивный костюм из лилового "жатого шелка", напоминающий скомканную и расправленную промокашку, отнюдь не делал его похожим на крутого спортсмена.
Зрелище здорово напоминало сцену из американских видяшек: две молодежных банды собрались выяснять отношения. Сердце Белого трепетало, а грудь распирало от гордости за себя, великого. Ведь это из-за него встретились два вожака.
А вожаки между тем сошлись посреди площадки и неторопливо отправились к дверям кинотеатра. Дойдя до них, развернулись, и, тихо переговариваясь, пошли обратно. Пройдя всю крохотную площадь под нетерпеливыми взглядами своих вассалов, они проследовали дальше, пересекая тротуар и раздвигая прохожих. Правда, Тарзай пытался развернуться в обратную сторону, но Мэйсон как ни в чем не бывало продолжил шагать дальше, и его партнеру по переговорам пришлось двигаться в том же направлении. Они миновали тротуар и уперлись в барьер из окрашенных в ярко-желтый цвет металлических труб.
И буквально через минуту на проезжей части по ту сторону барьера начали одна за другой останавливаться легковые машины – "восьмерки", "девятки", иномарки, выстраиваясь колонной бампер в бампер. Салоны легковушек были набиты крепкими ребятами в кожанках, не чета подросткам, собравшимся у кинотеатра. Это была откровенная демонстрация уголовной мощи.
Не только у Белого челюсть отвисла. Тарзай заозирался на своих, но никто из них с места не тронулся, все замерли, как кролики перед удавом. Последнему сопляку стало ясно, что появились настоящие бандиты, и не стоит делать резких движений.
Распахнулась задняя дверца стоявшей третьей по счету "девятки" цвета "мокрый асфальт". Высунулась рука с блеснувшим золотым перстнем и поманила. Мэйсон и Тарзай перегнулись через барьер к этой руке. Потом распрямились, точнее, Мэйсон распрямился и расправил плечи, а Тарзай так и остался скрюченным, словно пришибленный. Видно, плохие новости получил.
Мэйсон пошарил глазами по притихшей толпе, отыскал Белого и замахал рукой. Тот не сразу врубился, что это его подзывают. Когда дошло, побежал бегом. Сердце замирало не то от радости, не то от страха. Когда приблизился, струсил окончательно. Не знал, что говорить и думать.
В машине сидел какой-то тип лет тридцати пяти с бледным узким лицом, похожим на плотницкий топор, и такой же ссутуленный. Все кости черепа выступали, чуть не прорывая сухую кожу острыми кромками – надбровья, подглазья, скулы, челюсти. Страшно было смотреть на лицо, полное решимости, готовности рвать зубами. Ноздри узкого горбатого носа раздувались в такт дыханию, как у зверя. А глаза смотрели пронизывающе, словно просвечивали рентгеном. Белый буквально почувствовал, как этот взгляд пронзил его насквозь, обшарил все внутренности, все закоулки души. Похоже, осмотр удовлетворил костлявого, и он утвердительно кивнул. Белый принял это за приветствие и, тоже кивнув, пробормотал:
