Василий Веденеев - Рэкет по-московски
Вдруг он знает, только не может сразу догадаться? Стоит над этим подумать на досуге, но… только уехав на достаточно безопасное расстояние от Виктора Степановича и его приятелей. Ничего не скажешь — удружил Александр Михайлович, милый школьный Сакура, подсунул дельце, свел с хорошими людьми.
Остановившись, Юрка похлопал по карманам, нащупывая ключи. Ага, вот они. И тут же чуть было их не выронил — впереди, как раз напротив ворот его двора, стояли темные «жигули».
Напряженно вглядываясь, Фомин попытался определить — пуста машина или в ней кто-то есть? Из ворот вышел человек в светлом костюме и подошел к «жигулям».
«Вдруг Бежевый? — похолодел от страха Юрка, — а в машине Виктор Степанович? Значит, оставив двоих у дома Глеба, они переместились сюда?»
Боясь, что сидящим в «жигулях» может взбрести в голову проехаться по переулку и тогда спрятаться будет негде, Фомин бочком побежал к знакомому проходному двору. Нырнув, как в омут, в его спасительную темноту, немного отдышался и скорым шагом двинулся к набережной Яузы. Пройдя немного, замедлил шаг, а потом остановился — куда он собственно идет?
Присел на лавочку, стоявшую под раскидистым кустом сирени. Хорошо, нет дождя, можно немного перекантоваться, потом снова подойти к дому, поглядеть, уехали караульщики или нет. И тут же он понял — не уйдут, пока не дождутся! Раз так серьезно начало дело поворачиваться, что даже до ножа дошло, и думать нечего домой возвращаться, по крайней мере в ближайшие дни. Но куда деться? Конечно, номера телефонов некоторых друзей-приятелей он помнит наизусть, утром попробует позвонить, однако надо еще дотянуть до утра.
Фомин медленно поплелся через мост к парку физкультурного диспансера. Протянувшись в дырку между прутьями ограды, он пошел по темным аллеям, отыскивая подходящее место для ночлега. Облюбовав лавочку в кустах около ротонды, улегся на нее, натянув на голову куртку. Лежать на голых досках было жестко и неудобно — через несколько минут замерзли ноги, потом спина. Юрка встал, энергично сделал несколько приседаний, стараясь немного согреться и удивляясь — надо же, лето, ночи теплые, а попробуй полежи на лавке в парке: зубами застучишь от холода. И есть захотелось.
Промучившись еще минут пятнадцать, он окончательно понял, что не умеет быть бродягой. Не умеет и все! Всегда о нем заботились — мать, учителя в школе, тот же сержант Водин в армии, а вот остался совсем один и тут же наломал дров.
Поеживаясь и зевая, Юрка выбрался из парка и пошел мимо манекенов, выставленных в витринах магазина «Людмила», искоса разглядывая их, поражаясь безвкусице демонстрируемых нарядов и ценам: почти каждое платье стоило зарплаты среднего служащего.
Вышел на площадь, постоял раздумывая. Стало светло, пошли первые троллейбусы и автобусы. Дождавшись на остановке автобуса, он вошел в салон, опустился на сиденье и тут же задремал. Проснулся от сильного толчка в плечо:
— Эй, парень! Приехали!
Фомин открыл глаза.
— Я тебя уже два раза по маршруту провез, а ты все спишь. Тебе куда надо?
— А это что?
— Сокольники, — засмеялся водитель.
— Мне выходить… Спасибо.
Ба, как он мог забыть! Здесь, в Сокольниках, живет Володя Потресов — хороший парень, с которым Юрка работал до армии. Он точно не откажет, только бы оказался дома, не успел уйти на работу. Его домашний телефон Фомин помнил.
— Але…
— Володь, привет! — обрадовался Юрка. — Не разбудил?
— Фомин, ты? Чего в такую рань? — недовольно забурчал Потресов. Они уже несколько месяцев не виделись. После возвращения Юрки из армии встретились, поговорили. Вовка сообщил, что за время службы приятеля в армии женился, намечается пополнение семейства. Потом созванивались раз или два.
— Ты сейчас на работу? — спросил Юрка.
— Какая работа?! На больничном сижу.
— Я тут, рядом, недалеко от метро. Можно заскочу?
Открыла ему Вовкина жена. Молча пропустила в прихожую и, не ответив на приветствие, пошла на кухню, тяжело переставляя ноги. Из комнаты вышел сам Потресов, помятый со сна.
— Здоров, — он сунул Юрке руку и лениво поинтересовался: — Откуда свалился?
— Так, — уклончиво ответил Фомин. — Чем болеешь?
— А-а, — отмахнулся Вовка, — пишут ОРЗ, а на самом деле надоело горбатиться. Маленькая хитрость, — он заговорщически подмигнул. — Капнешь в нос разведенного мыла — и больничный обеспечен, имеешь право маленько отдохнуть от перестройки за счет профсоюза. Пошли на кухню.
Усадив Юрку на шаткий кухонный табурет, Вовка подошел сзади к жене, возившейся у плиты, обнял ее за широкую талию, начал шептать на ухо, прикрытое завитками темных волос. Она досадливо подергивала плечом, пытаясь скинуть его руку. Фомин из вежливости отвернулся, не желая наблюдать за полускрытым выяснением семейных отношений — и так ясно: недовольна его внезапным появлением.
Молча высвободившись, хозяйка собрала на стол.
— Не обращай внимания, — Вовка намазал хлеб маслом, положил на него кусок колбасы и придвинул к Юрке. — Женщины, они, брат, в таком состоянии особенно нервные. Женишься — узнаешь. Все не так, непонятные желания мучают, страхи… Хорошо, тошнить перестало, а то только чашку поднесет ко рту, и побежала харчами хвалиться. И вроде как я во всем виноват. Опять же зарплата меньше стала, на хозрасчет переводят, а для нее это тоже нервы. По радио и в газетах про повышение цен болтают: мясо, дескать, у нас дешевое, всего тридцать процентов семья на жратву тратит. Не знаю, где они такую семью нашли. У нас на пропитание почти вся зарплата уходит. В других городах мясо вообще по талонам. Правильно говорят: «Все преходяще, одна жратва вечна». Есть каждый день хочется. Да ты ешь, пока колбаса по старой цене…
Он засмеялся и подсунул Юрке еще один бутерброд.
— Ты мне скажи, что подешевело? — не успокаивался Вовка. — Сейчас дите родится, а детские вещички в какой цене? Если и дадут на работе полста на новорожденного, на эти деньги коляски приличной не купить. Не, чего-то у нас не так… Я вон, работаю, как вол, а ни машины, ни дачи заработать не могу. Отец мой смеется, говорит: «Деньги давно новые, а цены старые».
— Не хватает? — Фомину надоело. Знакомая песня, сам прикидывал, где побольше зашибить. Вот и зашиб — ждут теперь около дома некие личности с ножичком.
— А тебе хватает? — с вызовом ответил Потресов.
— Выше ноздрей, — мрачно сказал Юрка. — Слушай, помоги: сгоняй ко мне домой, возьми сумку, костюмчик, рубашки, записная книжка там на столе лежит и в шкафу деньги. Я за хлопоты заплачу, на приличную коляску будет.
— Почему я? — недоуменно уставился на него хозяин.
— Уехать мне надо, — начал Фомин объяснения, аккуратно подбирая слова. — Одна неприятная история получилась. Нет, ты не подумай плохого, милиция меня не ищет, просто нежелательно мне около собственного дома светиться.
— Что-то я тебя не пойму, — подозрительно прищурился Вовка. — Уехать хочешь, домой боишься идти. Вдруг я пойду, а там… — не договорив, он неопределенно покрутил в воздухе рукой и опасливо покосился на дверь кухни.
Юрка открыл рот, чтобы предложить Вовке сотню, но тут вошла хозяйка.
— Поели? — ее тон не предвещал ничего хорошего.
— Да, вот… — жалко заулыбался Потресов.
— Ну, если поели, пусть твой приятель убирается! Нечего мужика с дороги сбивать! — повернулась она к Юрке. — Пошел отсюда! У меня приличный дом, и ты нас в темные дела не путай… Коляску он купит! Ишь, миллионер нашелся!
— Надя, да ты что? Наденька… — Вовка попытался обнять разгневанную супругу, но жена оттолкнула его.
— Хочешь вместе с ним отправиться?
Фомин взял свою куртку. У порога обернулся:
— Спасибо за хлеб, хозяева…
Никто ему не ответил. Хлопнув дверью квартиры он услышал, как звонко стукнула об пол разбитая посуда и высоким голосом заорала жена Потресова.
Спускаясь по лестнице, Фомин с грустной иронией подумал:
«Нет худа без добра — если не удалось заполучить из дома вещи и деньги, то хотя бы наелся до отвала».
Выйдя из подъезда, он остановился — куда теперь?
IX
Сегодня Соломатин решил нанести визит вдове. Зачем вызывать человека к себе, говорить в казенной обстановке, тем более к этому нет пока повода. Есть только не получившие достаточного подтверждения подозрения, а их, как известно, к делу не подошьешь.
В отделении милиции у Коли Рябинина он уже побывал, ознакомился с тонким «делом», полистал страницы рапортов, изложенных специфическим «милицейским» языком. Ничего нового — обыденно, тускло, если факт самоубийства человека может быть обыденным и тусклым.
Служебные документы признают только факты. А они, как известно, упрямая штука — выстроились перед Глебом железной стеной, в которой ни щелочки, чтобы засунуть туда конец рычага сомнений и начать ее расшатывать.
