Мила Бограш - В Plaz’e только девушки
– Василиса Васильевна, прошу вас сегодня прибыть ко мне ровно в пятнадцать ноль-ноль!
Его официальный тон и это резкое, как передергивание затвора, «ноль-ноль» повергли меня в ступор. Так он еще никогда не разговаривал.
– Почему вы не отвечаете? – грозно спросил он. – Может, повестку прислать? Привод организовать?
Я в оцепенении смотрела на трубку – вдруг это и не Рикемчук вовсе, а злой и ужасный Бармалей номером ошибся. Робко попробовала выяснить:
– Вячеслав Иванович, это вы?
– Не пытайтесь уклониться, свидетель, наш разговор записывается.
– Я не уклоняюсь… Я приду… – пролепетала я, но он уже повесил трубку, мол, куда ж ты денешься.
Ровно в пятнадцать ноль-ноль я сидела в кабинете следователя. Он загорел, хотя провел на Гоа всего несколько дней. Загар ему шел. Я так и сказала:
– Не для протокола – прекрасно выглядите, Вячеслав Иванович.
– Не уводите разговор в сторону, свидетель, – пресек он мою неуместную лесть, – прошу вас отвечать строго на мои вопросы.
Я стерла с лица робкую улыбку, может, она мне вообще больше не понадобится.
– Гребнев на бессонницу не жаловался? – вперился в меня суровый следак.
– Откуда вы… – начала было я, но он жестом остановил меня:
– Так жаловался или нет?
– Жаловался. У многих творческих людей был плохой сон. Помните, Мандельштам писал: «Бессонница… Гомер. Тугие паруса…»
Рикемчук нетерпеливо поморщился:
– Про Мандельштама потом, он по этому делу не проходит. Давайте о Гребневе. Вы о его бессоннице знали?
– Да, – взяв себя в руки, ответила я, – но мне, собственно, нечего рассказывать. Я видела на его ночном столике таблетки снотворного…
– Вот эти? – Он достал из ящика стола початый блок таблеток.
– Ну да, – увидела я знакомую упаковку, – они.
– Он всегда так много принимал?
– Почему много? – удивилась я. – Обычную дозу. Всего три таблетки по 0,5 миллиграмма.
– По 0,5, значит? Вы это точно знаете?
– Да, там дозировка на упаковке была указана, я сама видела.
– Тогда еще раз посмотрите.
Он пододвинул мне таблетки.
Я вгляделась и глазам своим не поверила – дозировка была по 2,5.
– Это не его таблетки, Вячеслав Иванович! – воскликнула я. – Просто все упаковки Пилопама похожи. Но я точно помню, те были по 0,5. Он еще сказал, что не любит большие дозы. Их надо дробить, а он, не глядя, принимает сразу три штуки и спит спокойно. Ему нельзя было больше. Сердце барахлило, сам признался.
– И тем не менее именно эту пачку нашли на его тумбочке, Василиса Васильевна. В его крови обнаружена большая доза снотворного. Он, по сути, ушел из номера в полубессознательном состоянии.
– Выходит, лекарство ему подменили? – наконец дошло до меня.
– Выходит, выходит… – пристально посмотрел Рикемчук. – Гребнев привык к своей норме, говорите? Так, так… Давно заметил, почти каждое убийство – эксплуатация чужих привычек. Убивают собственные привычки, Василиса Васильевна. Сам человек их уже не замечает, а другие используют в преступных целях. Те, кому о них хорошо известно… – добавил он многозначительно.
– Вы что же, Вячеслав Иванович, меня, что ли, подозреваете?! – наконец поняв и его жесткий тон, и это «ноль-ноль», задохнулась я от возмущения.
– Я всех подозреваю, Василиса Васильевна, – помрачнел следователь. – Был бы я рядом с Гребневым, себя бы подозревал. Но подозревая, выясняю обстоятельства и отсеиваю непричастных, так сказать.
– А я, значит, причастная?
От обиды на глаза у меня навернулись слезы.
– Я вас не обвиняю… – неожиданно сменил он гнев на милость. – Вашу реакцию проверить хотел… – признался этот иезуит.
– Проверили? И что же?
– Думаю, вы к убийству Гребнева отношения не имеете.
Это почему же?
Теперь мне стало любопытно, в чем причина такого безрассудного доверия. Но я ошиблась. Рикемчук так просто и маме родной бы не доверился.
– Мотива у вас не было – раз, – начал перечислять он. – К тому же выручил вас Гребнев, ссудил деньгами – это два. Для чего вам его убивать?
– А чтобы долг не отдавать… – ехидно подсказала я.
– Да, это резонно, – согласился Рикемчук, не моргнув, – но я поинтересовался. Долг вы отдали матери Гребнева при первой же встрече. Так что не было у вас веского мотива. Пока снимаю с вас подозрения. Все, с этим покончили.
После того как Рикемчук так хладнокровно и безжалостно препарировал мою личность, мне захотелось одного – встать и громко хлопнуть дверью его кабинета. Но из этого кабинета по своей воле выходить было не принято. И я осталась. А он продолжил свое следствие.
– Кто еще, кроме вас, знал о том, что Гребнев принимал снотворное?
– Павел, наверное… – ответила я, припоминая. – Мама его… Бывшая подруга Марта. Может, еще кто-нибудь.
– В непосредственной близости от потерпевшего…
Боже! как выражался этот человек! Словно кирзовыми сапогами протопал по моим ушам.
– …находились только вы и гражданин Пышкин. С вами мы разобрались. Теперь что касается Пышкина… У него мотив, несомненно, был. После смерти Гребнева он становится единственным автором детективного проекта «Егор Крутов». Пышкин – человек тщеславный, небездарный. У него могла возникнуть мысль… Ну, вы понимаете, о чем я.
Я поняла. «Да, Павлу была выгодна смерть Еремы…» – не могла не согласиться я с доводом следователя. О Ереминых привычках он знал, своей ролью «раба» явно тяготился. Неужели Павел? Но что-то удерживало от скороспелого вывода. Хотя веских «против» я тоже привести не могла и растерянно спросила:
– Вячеслав Иванович, а мать Гребнева знает о результатах экспертизы?
– Да, я вызывал ее к себе. Проинформировал.
– Как отреагировала Альбина Георгиевна?
– Кивнула утвердительно. Может, не дошло до нее? Шутка ли, единственного сына потерять… Пока больше ее не тревожил. Я на несколько дней вылетаю в командировку. Все туда же, на Гоа. Когда вернусь, подробнее поговорю и с Пышкиным, и с Гребневой. На сегодня все, Василиса…
Я вышла от Рикемчука потрясенная новой информацией. Ереме кто-то подменил таблетки… Но кто? В тот день я в его номер не заходила. А Павел? Вполне мог заглянуть. Наверняка приходил уборщик отеля. А может, не только он. В отличие от сейфа, который мог открыть только Великий Слесарь из Мумбая, хлипкую дверь номера отомкнет любой – хоть шпилькой, хоть ногтем.
«Кто, “любой”? – осадила я себя. – Кроме нас с Павлом, Ерема ни с кем не общался». Павел? По словам Еремы, Павел уже написал несколько книг под псевдонимом Егор Крутов и читатель не отличил их от предыдущих. Значит, издателей его работа устраивала. А то, что у проекта автор сменился… Можно сказать, что после Еремы остались новые неизданные романы. Или, наоборот, сделать сенсационное заявление, будто за Еремея Гребнева всегда писал Павел Пышкин. Шумиха пойдет на пользу проекту. Для издательства это главное.
Меня одно смущало. Мать Еремы узнала от Рикемчука, что ее сына отравили. Она должна была понять: это могли сделать двое – либо я, либо Павел. Но на поминках держалась с нами обоими ровно, благодарила, что пришли, просила не забывать… Разве так себя ведут с предполагаемыми убийцами? Выходит, она ни в чем нас не подозревает? Тогда кого? Или до нее, действительно, «еще не дошло», как говорит Рикемчук?
Я решила сама поговорить с Павлом, до того как до него доберется следователь. Информация, которую мне сообщил Рикемчук, уже не была секретом. Об отравлении знала и я, и Альбина Георгиевна. А вот что скажет по этому поводу Павел?
Случай пообщаться с ним представился на следующий же день – мы снова собрались все вместе у матери, чтобы отметить девять дней со дня смерти Еремы. Как водится, пришли только самые близкие. Я снова встретила Пашу и ту девушку, Марту. А вот ее белокурой подружки не было. Может, не смогла прийти или не слишком близко была знакома с матерью Еремея. Мы с Мартой кивнули друг другу, но перекинуться словом не удалось, она не отходила от Альбины Георгиевны. Накрывала на стол, убирала, в общем, была в этом доме своим человеком. Она больше не рыдала, как тогда, на похоронах, но держалась отчужденно и замкнуто. Я решила пока не лезть к ней с разговорами. Успеется…
Тяжелый долг – приходить на пепелище чужой судьбы. На поминках посторонние люди недолго задерживаются. Поэтому, когда Паша, почтительно поцеловав руку Альбине Георгиевне, собрался уходить, встала и я. Гребнева вышла проводить нас до дверей. Обняла Пашу, грустно улыбнулась мне, снова пригласила заходить…
