Аркадий Адамов - Последний «бизнес»
— У нас к штабу просьба есть.
— Какая еще просьба?
— Мы тут посовещались, — Коля Маленький указал на Бориса и Илью Куклева, — и решили. Думаю, что бригадир нас поддержит. Поручите нам найти этих хлопцев. В лепешку расшибемся, но найдем.
— Вы сначала своего найдите, — проворчал Проскуряков, а потом уже чужих. Где Таран-то?
— А он болен, — быстро ответил Коля Маленький. — Как раз собираемся идти проведать.
— Я поддерживаю перед штабом их просьбу, — вмешался Огнев.
— Ты сначала скажи, какое у тебя дело к нам было, вспомнил Чеходар. — Что там за кража?
Огнев хмуро усмехнулся.
— Пока придется отложить. Сейчас меня интересуют те хлопцы, что пропали…
Заседание штаба закончилось поздно.
Выйдя на улицу, Николай, ни на кого не глядя, спросил:
— Ну, а что же все-таки с Васькой? Кто знает?
— Никто не знает, — ответил Коля Маленький.
— Надо в самом деле проведать, — предложил Боря Нискин.
— Ну, счастливо, мальчики, — сказала Аня.
Коля Маленький ехидно спросил:
— Папочка ждет?
— Не болтай глупости, — резко ответила Аня.
…Таран жил с матерью недалеко от завода. Ребята дошли до его дома за несколько минут.
Дверь открыла мать Тарана.
— Вася? — удивилась она. — Он давно ушел. Сказал, что в штаб, на дежурство.
Ребята переглянулись.
— Ну и ну, — присвистнул Коля Маленький. — Вот жизнь пошла. Люди пачками исчезать стали…
Глава VII
«РОК» С ИДЕОЛОГИЕЙ
В субботу лекции кончались рано, и Валерий Гельтищев немедленно направился домой. До вечера надо многое успеть, а вечером они сделают роскошный «бар». Старики едут на дачу к Федоровым с ночевкой. Отец еще вчера сговаривался по телефону с Иваном Спиридоновичем насчет пульки. Вообще преферанс это просто спасение: старики забывают о времени и, что еще важнее, о собственных детях. Кончается тирания.
Только бы ничего, у них не поломалось. Погода, слава богу, по-прежнему жаркая, у матери с утра мигрени не было, Федоровы тоже, кажется, в порядке.
Теперь надо только придумать причину, почему ему самому необходимо задержаться до завтра в городе. Занятия? Не поверят. Проведать в больнице Юрку Назарова? Мать тогда так умилялась. Не пройдет. Юрку позавчера выписали, и он, Валерий, сдуру рассказал дома об этом. — Что же еще? Собрание?
Ну, это уж совсем пошло. Вечер в институте? Но соседи могут потом трепануть, что у него собирались гости. Уж эти соседи!.. О, идея! Срочный выпуск газеты! На это многое можно навертеть.
Валерий весело присвистнул и, помахивая небольшим спортивным чемоданчиком с конспектами и книгами, ускорил шаг. Надо спешить.
С разбегу взлетев на третий этаж, он открыл своим ключом дверь.
Отец еще не приходил, но мать была дома, сегодня у нее в школе было тоже мало уроков.
Валерий поспешно чмокнул мать в лоснящуюся щеку и, почувствовав на губах приторный вкус крема, снисходительно улыбнулся.
— Валерик, мой руки, я накрываю.
— Папу подождем. Он скоро?
— Только что звонил. Уже едет. И надо еще успеть все приготовить с собой. На один час дают собственную машину, это же надо додуматься!
— Не собственную, а бывшую персональную, — засмеялся Валерий. — Бывшую!
Надежда Викторовна раздраженно отмахнулась.
— Вечно ты со своими глупыми шутками. Я не собираюсь никого осуждать…
Вскоре приехал и Евгений Петрович. Вся семья села за стол. Рядом с прибором мужа Надежда Викторовна поставила небольшой графинчик.
— Великолепно! — Евгений Петрович энергично потер руки. — Ну, так что нового на ниве народного образования? — обратился он к жене.
— Одни неприятности! — с досадой ответила та, разливая суп. — Из шестого «Г» пропало сразу четверо мальчишек. Прибегали матери. Крик, шум. Это еще счастье, что не из моего класса.
Евгений Петрович усмехнулся.
— Муза дальних странствий, наверно. Ничего не поделаешь. Море зовет.
— Какая там муза! Просто отпетые хулиганы. Безнадзорные.
Евгений Петрович выпил рюмку, крякнул и принялся за щи.
Валерий сидел скромно, не вмешиваясь в разговор и выбирая подходящий момент, когда можно будет сообщить о своей задержке в городе.
— Я договорился с Федоровыми, — сообщил Евгений Петрович. — Мы за ними заедем. Тесновато, правда, будет. Ну, да что поделаешь…
— Не так уж тесно, — сказал Валерий и с сокрушенным видом добавил: — Мне придется задержаться до завтра. Надо срочно выпускать газету.
— Гм, — недовольно покрутил головой Евгений Петрович, каждый раз у тебя что-нибудь…
— Ну конечно! Как с родителями ехать, так дела, — возмутилась Надежда Викторовна. — Совершенно выбиваешься из семьи. И потом, у тебя такой утомленный вид. Нет, я решительно против! Решительно!
Валерий с улыбкой пожал плечами.
— Ты хочешь, чтобы я заработал выговор? В конце концов это же моя общественная обязанность.
Обед закончился в молчании.
Потом Надежда Викторовна с сердитым и обиженным видом стала укладывать сумки. Евгений Петрович углубился в газету.
Валерий без дела послонялся по комнате, потом направился к телефону.
— Я, конечно, попробую, но… Рогов, как вам известно, человек принципиальный.
Он набрал номер телефона. В трубке раздались продолжительные гудки, потом послышался голос закадычного его приятеля Анатолия Титаренко.
— Рогов, ты? — спросил Валерий и, не дав Анатолию опомниться, продолжал: — Мне надо уезжать. Давай перенесем редколлегию на ту неделю?
— Ты что, спятил? — изумился было Анатолий, но тут же рассмеялся. — А-а, ну, валяй, валяй!.. Колоссально получается.
— Почему невозможно? — возразил между тем Валерий. — Ты всегда выбираешь самое неудобное время! Я поставлю вопрос, на бюро!..
Он некоторое время горячо спорил, потом с досадой бросил трубку.
— Ничего не получается! Только нервы треплешь с ним.
— Ну ладно уж, — ворчливо проговорила Надежда Викторовна. — Только завтра приезжай пораньше.
Когда родители, наконец, уехали, Валерий облегченно вздохнул. Теперь надо было не терять времени.
Он торопливо прошел в свою комнату, снял со стен фотографии, запрятал в чемодан под кроватью, а на их место повесил пестрые и головоломные репродукции с картин западных абстракционистов, вырезанные из каких-то иностранных журналов. Несколько этих журналов вперемежку с «Америкой» он небрежно бросил на стол.
В передней раздался звонок. Пришел Анатолий, толстый, рыжеватый парень, подстриженный под короткий бобрик. Несмотря на жару, Анатолий был в черном костюме с белым галстуком-бабочкой.
Приятели разложили на столе пачки иностранных сигарет, тонкие пластинки жевательной резины в пестрой глянцевой обертке, потом достали из-за шкафа бутылки с водкой и перелили их содержимое в замысловатые бутылки из-под заграничного коньяка.
Валерий натянул пеструю рубашку навыпуск с изображением обезьян, пальм и прочей экзотики, и приятели, развалившись на диване, наконец-то закурили.
— Ожидаются новые персонажи? — спросил Анатолий.
— Да, — кивнул головой Валерий и иронически добавил: В том числе из самых низов. Кадры нашего «технического директора».
— Надеюсь, идейно чуждых не будет?
— Ну, это само собой.
Шел восьмой час вечера.
В библиотеке можно было разговаривать только шепотом, и все-таки Андрюше Рогову казалось, что его шепот слышит весь читальный зал, а не только сидящая рядом Марина, столько гнева и боли вкладывал он в свои слова. И еще ему казалось, что если он не убедит Марину, если она все-таки уйдет сейчас из библиотеки и пойдет туда, в этот ненавистный ему дом, то все будет кончено. Из его жизни уйдет самое чудесное и дорогое, что наполняло ее, о чем он так мечтал, чем жил. И все, что он делает, потеряет всякий смысл, всякую радость для него — учеба в университете, стихи, газета, споры и дружба с людьми, семья, дом, небо, море… Андрюша даже не знал в этот момент, что еще вспомнить, что ему еще дорого.
А Марина улыбалась, слушая его горячий шепот, и отрицательно качала головой. Черт возьми, если бы она еще не была так красива, если бы не шла ей так эта синяя вязаная кофточка и большие, темные, смеющиеся глаза не смотрели бы на него так упрямо и лукаво!
— А мне с ними весело и интересно, вот и все. И они совсем неглупые, — ответила она. — И, пожалуйста, не командуй. Лучше пойдем вместе.
— Ни за что! — горячо прошептал Андрюша, краснея от волнения. — И я вовсе не командую. Но они идейно мне чужды, понимаешь? И тебе тоже.
— А мне нет.
— Чужды, я знаю! И морально тоже чужды! И потом, это слепое преклонение перед Западом!
— У них необычная музыка, необычные споры и взгляды на все. Нельзя жить девятнадцатым веком. Пойми, Тургенев уже устарел, даже… даже в любви.
