Гера Фотич - Генералы песчаных карьер
Гуля с детства любила танцевать и с удовольствием согласилась на предложение тётки выступать вместе с односельчанами. Постепенно у санатория выстроили крытую площадку для общественных мероприятий. Появился заезжий художественный руководитель и национальные танцы стали выглядеть почти профессионально.
Санаторий располагался на горячих источниках и на лечение сюда приезжали в основном из России.
Пожилые и старики рассказывали, что раньше страны были едины, и жизнь была лучше. Быть может в память об этой лучшей жизни, в деревне сохранился русский язык. В школу Гуля ходила через раз. Регулярно танцевала в санатории, а по выходным любила собирать выброшенные на берег озера старинные монеты и статуэтки, которые потом продавала приезжим как сувениры.
Пользуясь своим пропуском участницы танцев, она беспрепятственно ходила по тенистым аллеям выращенного парка, выискивая отдыхающих, предлагала им купить свой товар.
Однажды заглянув в самый отдалённый уголок, она увидела сидящего на лавочке мужчину, погружённого в свои мысли и решила продать ему старинные монеты. Увидев её, тот неожиданно вздрогнул, обознавшись, словно они были когда-то знакомы. Но потом извинился и предложил сесть рядом.
Гуля уже не помнила, о чём был разговор. Её привлекло лицо мужчины. Он был похож на героя фильма, который она когда-то смотрела с подружками, восхищаясь его мужественностью и отвагой в борьбе с врагами.
Залюбовалась его короткими кучерявыми волосами и удивительно голубыми глазами, словно в них отражался её любимый родной Иссык-Куль, подаривший ей жизнь. А теперь оказалось, что частичку его носит в себе этот мужчина….
Ещё в молодости Поликарп слышал от друзей о несравненной красоте озера Иссык-Куль и мечтал там побывать. Но всё как-то было не до этого. Каждый отпуск жена таскала его по заграничным распродажам, чего он терпеть не мог.
Получив в пятьдесят лет генерала, а вместе с ним первый инфаркт, Поликарп задумался над своей прошедшей жизнью. О рано ушедших в мир иной родителях. О младшем брате, уехавшем когда-то покорять северные широты и оставшемся там наблюдать экономический развал с героическим трудом завоеванных земель. Обнищание и поголовное пьянство брошенного населения, уже не способного самостоятельно вернуться на свои исконные территории.
О своих друзьях, которые появлялись теперь только в бизнесе. И пропадали, как только деньги были поделены. Ему казалось, что он что-то упустил в этой жизни. Прошёл мимо чего-то главного. Того, что является скрепляющим звеном между ним самим и всем, что его окружает. Ему вдруг показалось, что он потерял в этой суете себя самого. Забыл свои привычки, привязанности. То, что он когда-то любил и ненавидел. Теперь всё складывалось в зависимости от обстоятельств. Он улыбался тому, кого бы раньше не подпустил к себе на милю. Обнимался с тем, кого терпеть не мог. Говорил совершенно незнакомые и непонятные ему самому речи. С пеной у рта убеждая в их истинности.
Вся эта лживая круговерть вращалась вокруг одного единственного смысла — карьеры.
И только смерть Березина, совершенно чужого ему человека, с которым он был вынужден общаться и дружить по чьей-то прихоти сверху, стала неожиданно близкой. Понятной по своей сути, наполненной трагизмом всеобщего заблуждения, безумия, охватившего тех, кто имеет маломальскую возможность, держась одной рукой за власть, другой грести все, что можно себе в рот, за шиворот, в штаны. Набивая собственные закрома, думая только о том, чтобы не попасться под руку такому же, как он, но сидящему выше и гребущему больше. Не заботясь о своей стране. Не думая о будущих поколениях.
Только когда Березин оказался в тюрьме, Журов познакомился с его женой Ольгой.
Она пришла на следующий день. Было заметно, что высокая красивая женщина с копной светло-русых волос превратилась в сгорбленную седую старуху, с беспомощно свисающими словно плети руками. С красными глазами, заплывшими опухшей синевой, перечёркнутой тонкими прожилками век.
— Что нам делать? — спрашивала она непонятно кого, глядя то в пол, то в окно, по сторонам, затуманенным взглядом, избегая глядеть на Журова. Поворачиваясь кругом. Словно ожидая ответы от висящих на стенах портретов президента и премьера, от большого стоящего посреди кабинета стола, от кожаных кресел и набитых умными книгами шкафов.
Сначала для семьи Березина передавали деньги из Москвы. Но когда из тюрьмы от него стали просачиваться угрозы, платить перестали. И Журов отдавал свои деньги, хотя «своими» он их никогда не считал. Кто-то их приносил, он их отдавал.
На следующий день после похорон, ему позвонил старший сын Березина и просил приехать, сказав, что маме плохо.
Журов прибыл немедленно. Ольга была дома. Она, не переставая суетиться, переходила из комнаты в комнату. Мыла посуду. Стирала пыль. Переставляла стулья. Затем возвращалась назад и повторяла то же самое снова. Периодически наклонялась к телефону, молча стоящему на трюмо, словно пыталась уловить только ей одной слышимый звонок. Брала трубку и садилась рядом на диван. Глубоко вздыхая, произносила в неё:
— Нет…. Его нет…. Больше не будет.… Не стоит…
Отрешённо сидела, переживая сказанное, не обращая внимания на присутствующих. Затем снова шла на кухню и опять начинала перемывать посуду, стирать пыль и расставлять мебель.
Журов вызвал специализированную скорую и отвёз её в психбольницу к знакомому врачу. Ольга не возражала. Её положили в стационар на несколько недель. И тогда Журов взял путёвку в санаторий на Иссык-Куль.
Вода в озере была немного солёной и по-весеннему холодной. Поэтому Поликарп предпочитал отдыхать, любуясь его красотой.
Эта лавочка, вдоль дорожки, ведущей к озеру, ему нравилась особенно. Она стояла в глубине от общих маршрутов прогулок отдыхающих, и никто его не тревожил. С неё открывался замечательный вид на безбрежную водную голубую гладь, далёкие горы и вершины с надетыми на них бубликами белых облаков.
Была ранняя весна, но здесь вокруг уже всё цвело и распускалось. Незнакомые Поликарпу полевые цветы своей причудливостью навевали нечто таинственное и загадочное. Отвлекали от грустных мыслей.
Он любовался ими, когда к нему подошла молодая девушка и, протянув на узенькой ладони несколько старинных монет, предложила их купить.
Журов посмотрел на девушку и обомлел.
— Маша? — изумлённо едва слышно произнёс он и тут же сник под грудой навалившихся воспоминаний, — Ах извините, ошибся.
Столько лет прошло, — подумал он, — кто бы мог подумать, что именно в этих краях он встретит такое сходство. Да он и не знал, откуда она была родом.
— Я не Маша, меня зовут Гуля! — озадаченно произнесла девушка, не хотите что-нибудь купить? Это большая редкость!
Журов, не разглядывая товар, протянул ей купюру, и она высыпала ему на ладонь несколько монет, изъеденных ржавчиной, частично потерявших свою былую округлость. С едва различимой рельефностью причудливых знаков и рисунков.
Вот так и мою жизнь пожирает время, — подумал он, глядя на приобретение, — откусывает по кусочку с краёв, оставляя в живых только осколки, по которым уже никто ничего не может рассказать кроме меня самого.
Глава 19. Будут деньги — заходите
Это случилось, когда Поликарп служил заместителем начальника отдела собственной безопасности Комитета по борьбе с наркотиками.
Стучаться в кабинеты у сотрудников было не принято. Именно поэтому Поликарп, услышав стук, не стал кричать «входите», а сам подошёл к двери и открыл её.
От неожиданности девушка отпрянула и боязливо посмотрела снизу вверх своими тёмными блестящими ягодками раскосых глаз. Они настороженно светились в прямоугольнике загорелого лица, ограниченного сверху ровно обрезанной чёлкой, а по бокам такими же прямыми, черными, как смоль волосами, опускающимися до середины шеи. Делая её похожей на рыцаря в средневековом шлеме, покрытом густой копотью.
Сильно выступающие скулы и широкий подбородок замыкали квадрат внизу, слегка нарушая его геометрию. Девушку звали Маша. На вид ей было чуть за двадцать. По росту можно было дать и меньше.
— Я к Вам, — тихо сказала она, посмотрев на Журова, и перевела взгляд дальше, пытаясь заглянуть внутрь кабинета.
— Это к кому «к вам»? — шутя, переспросил Поликарп.
— Ведь Вы Журов, начальник ОСБ?
— Ну, пока ещё не начальник, улыбнулся Поликарп, — исполняю его обязанности.
На ней было фиолетовое простенькое платье до колен, затянутое поясом, перевязанным спереди на бантик и красные туфельки-лодочки. Обеими руками она прижимала к себе женскую сумочку, кажущуюся для неё великоватой. Было заметно, что её по локоть оголённые руки и крепкие ноги, от волнения сплошь покрыты мурашками.
