Гера Фотич - Генералы песчаных карьер
Они больше тридцати лет живут вместе. Она моложе Семёна на десять лет. Окончив географический факультет педагогического института, она ни дня не проработала в школе. Ей хватило производственной практики, чтобы понять, что хороши только собственные дети. Когда они чужие и их много — это монстры и кровопийцы. А лишнего здоровья у неё нет.
Несколько лет возглавляя кружок биологии в Доме пионеров, Анфиса поняла, что лучшие друзья женщин — это кошки. С ними не надо гулять, их не надо учить и дрессировать. Они дарят покой и наслаждение. А если их не менее двух, то им тоже будет не скучно.
Поэтому на протяжении многих лет вся мягкая мебель в квартире и ковры были покрыты кошачьим ворсом, несмотря на нескончаемое гудение пылесоса. Семёну иногда казалось, что пылесос начинает работать оттого, что он пришёл домой. И вместо просмотра новостей, он полчаса наблюдал старательность и заботу о домашнем очаге со стороны жены.
С ростом по службе, он стал приходить домой всё позже, но пылесос словно поджидал его, исправно включаясь, и начиная злорадно выть, как только Степан открывал ключами дверь. Он выживал Степана из квартиры, словно ревнивый хозяин, охраняя создаваемый им уют.
Иногда задумываясь о своей половине, Семён поражался, почему они до сих пор вместе. Большинство коллег уже не один раз поменяли своих жён. Быть может, как раз это обстоятельство тормозило его собственный разрыв. Глядя на их новых пассий, Семён не видел особых различий с предыдущими. Да и сами друзья со временем соглашались с таким выводом.
Семён с грустью замечал, что Анфиса вся состоит из каких-то условностей и выдуманных ею постулатов. Оставляя на ночь свет у кошачьего ящика с песком, Анфиса уверяла, что так животным удобней ходить в туалет. Соглашаясь с доводом Семёна, что кошки хорошо видят в темноте, она делала акцент на слове «удобство».
На вопрос, в чём оно выражается, ответа не было.
Зажигая свет в кухонных шкафчиках столовой, Анфиса уверяла, будто бы он создаёт особый современный дизайн по Фен-Шую, способствующий аппетиту. Хотя Семён этого абсолютно не замечал, но спорить с ней было бесполезно. Она сразу делала обиженный вид, словно Семён, экономя электричество, хочет загубить её творчество на корню.
Жена была уверена, что Семёну необходимо одеваться теплее, чем ей. Старалась натянуть на него лишний свитер, чем заставляла потеть на улице. Сама оставалась в лёгкой не продуваемой курточке. А когда у него на губах и других местах слизистой, появлялся герпес — укоряла, что он её не слушает и ходит раздетым!
Она всегда знала, где его вещам будет находиться лучше, заставляя его часами искать необходимое.
В конце концов, купив своим отпрыскам квартиры, Семён отвоевал детскую и запретил жене что-либо там менять. Забранные в стирку или помывку вещи при возвращении раскладывал сам.
Семён жалел свою жену. Он видел, что она по собственной глупости, отказалась от какой либо деятельности, вообразив, что ведение домашнего хозяйства привилегия избранных. И не понимала, что год от года отсутствие напряжённого мыслительного процесса ведёт к потере элементарных знаний и оболваниванию. Именно это обстоятельство в последние несколько лет сподвигли её к грубым проколам в отношениях с мужем.
Ведь если бы она не разучилась думать, не сказала два дня назад, что у неё в метро не работал телефон, поскольку сама ранее неоднократно оттуда звонила. А разговаривая по телефону, стала убеждать Семёна, будто бы едет на машине. Хотя фон едущего транспорта и замкнутого помещения разнится в телефоне очень сильно. Вот после этого обмана Ефимов и загрустил.
Не сам факт вранья обижал Семёна, и не то, что у неё, видимо, была своя личная жизнь, а то обстоятельство, что её ложь была банальна и бездарна по отношению к нему — генералу.
После такой галиматьи, Семёну хотелось поручить своим оперативникам поставить на контроль её телефон с компьютером. А за ней — круглосуточный пост. Полученными материалами ткнуть ей в физиономию, уличив во лжи.
Но зачем? — думал он, — чтобы убедить её? Она и так знает, что лжёт! Убедить меня? Я тоже знаю об этом. Ну, выложу я ей полученный компромат и что? Всё равно не признается. А если наоборот? Если скажет: да, у меня есть любовник и давно.
Дальше слово за мной: уйти от неё? К кому? Жить одному? Искать квартиру, делать ремонт, нанимать прислугу…
Или избежать проблем и остаться. Молча согласиться на то, что я её кормлю, одеваю, развлекаю для того чтобы кто-то её имел во все места, а вместе с ней и меня?
Поиметь генерала, наверно, удовольствие не из дешёвых! — думал он, — А в моём лице — всю оперативную таможню. Вот весело! Наверно он так ей и говорит.
Семён понимал, что его отношение к жене стало совсем другим. И сексом они занимались утром уже по привычке, чтобы снять напряжение. Но всё же иногда, сквозь стены непонимания и тонны навороченной за долгие годы совместной жизни шелухи, он видел в жене ту свою Анфису, которой клялся много лет назад в вечной любви, и, которая, отвечала ему взаимностью.
Пару лет назад Семён запретил жене включать пылесос после десяти часов вечера, сославшись на закон о ночном времени. Другие аргументы на неё не действовали. Именно это время стало для Ефимова единственно возможным для возвращения в дом. С тех пор пылесос стал озлобленно выглядывать из-за шкафа и при любой возможности пытался уронить свой шланг прямо ему под ноги…
Анфиса была дома — лежала в постели и смотрела телевизор. Она говорила, что не может заснуть без Семёна, при этом продолжая смотреть на экран. Быть может она желала постоянно быть там, среди очаровательных женщин и мужчин с волевыми подбородками. Где сломя голову в кабриолете несутся по шоссе мировые знаменитости, и машут ей руками, приглашая с собой. Пожалуй, внешне Анфиса была в молодости даже красивее тех женщин. Многого могла бы добиться в своей жизни. Но не разобралась, что красота — это всего лишь шанс к успеху.
Это капитал, который можно вложить в дело, а можно отнести в чулан, пытаясь сохранить. Возможно, она ждала, когда на её красоту, словно мотылёк на огонь свечи прилетит удача. Но этого не произошло. А чтобы это понять пришлось прожить жизнь.
Ей было уже за шестьдесят. Она была стройна. Старалась одеваться по-спортивному в джинсы и кроссовки. Не стеснялась носить открытые футболки с иностранными надписями, о содержании которых сама не догадывалась. На хихикающих полиглотов ей было наплевать. Она привлекала взгляды молодых людей и не стеснялась с ними флиртовать. Регулярные подтяжки лица и ровный загар скрывали глубину морщин. Симметричное аристократическое лицо с высоким лбом и короткой, под мальчика, стрижкой придавали ей вид умудренной опытом молодой женщины. Высокие дуги бровей и глубоко посаженные глаза создавали впечатление вдумчивости и рассудительности. Молодым мужчинам хотелось поделиться с ней своими семейными неурядицами, на что Анфиса периодически с удовольствием соглашалась, но только один раз. Ей хотелось идти дальше и просто жить для себя.
Очередной сериал вносил путаницу в её сознание. В шесть часов вечера её любимый артист играл в сериале Васю. Через час в следующем фильме — Федю, и так далее. Однотипные квартиры, особняки, автомашины, да и сюжеты создавали единый салат порубленный блендером. Так что утром в голове у Анфисы всё увиденное походило на детское питание.
Пройдя в спальню, Семён наклонился, чтобы поцеловать жену. И тут же попал в её жаркие объятия.
— Ты что эротики насмотрелась? — пошутил он, целуя её в губы.
— Мне не надо её смотреть! — парировала она, — Я всегда тебя хочу.
Его опять неприятно кольнул очередной штамп. Он как обычно сдержался, подумав, что наверно стареет, что его уже раздражает её обычная, ранее не задевавшая, болтовня.
В холодильнике стояла привычная пластмассовая бутылка йогурта с бифидобактериями. Он пьёт его два раза в день по глотку вечером и утром как лекарство. Так посоветовал знакомый бизнесмен, торгующий добавками, когда у Семёна двадцать лет назад начала открываться язва. С тех пор желудок не болит. Семён сделал глоток и сел в кресло у журнального столика.
Он снова вспомнил вчерашний разговор Анфисы о необходимости расширения жилплощади. Что ему, как генералу, положен свой кабинет. На самом деле причина была совершенно в другом — ей стало не хватать места. Её шмотки вываливались из шкафов, хотя она всё время жаловалась, что нечего одеть. Цветочные горшки падали с подоконника, заставленного так, что солнце в окно практически не заглядывало. Слишком близко располагался огромный экран плоского, недавно купленного телевизора последней модели.
Но Семён переезжать не хотел, ему нравилось здесь. Эту небольшую квартиру он получил на третий год службы, работая оперативником уголовного розыска в территориальном отделе. Она хранила много воспоминаний о его друзьях, коллегах, о дружбе и верности. Была как память о тех далёких днях, когда не думали о карьерах, о богатстве. Радовались тому, что они вместе и живы. В эту квартиру коллеги на себе перетаскивали мебель из коммуналки. Корячились, втаскивая пианино, оставшееся по наследству. А потом было новоселье.
