Галина Романова - Не доставайся никому!
– Еще есть хочешь? – спросил Аристов и только тогда поднял на Андрюшку глаза, но смотрел без укора, с заботой даже. – Там в пакете у двери продукты, разбери. Пожуй че-нить.
Даже если бы и голоден был Андрюха, аппетит утратил бы тут же, настолько непривычно было видеть своего друга и покровителя в таком состоянии. Не то что он бывал прежде болтлив, но чтобы так вот неразговорчив…
Этого прежде за ним не водилось.
– Что-то случилось, дядь Петь?
Андрюшка вернулся из коридорчика с пакетом, в котором лежали банки со шпротами, буханка черного хлеба, пачка сливочного масла, упаковка пряников шоколадных и батон докторской колбасы. Присел рядом с Аристовым на диване, вздохнул.
– А я только что чайник вскипятил. Может, попьем чайку с пряниками шоколадными?
– Ты попей, Андрюшка, попей, и вот еще что, – Аристов повернулся к нему, потрепал по макушке, глянул в глаза, как приговор прочел. – Собирайся потом и домой марш.
– Как домой?! – оторопел Андрей. – Почему домой?!
– Так надо, – тихо и властно приказал Аристов и снова сел на диван, к нему боком. – Выпей чаю, поешь, с собой возьми че-нить и дуй домой… Так надо, понял!
– А как же то, что мы с вами сегодня замутили?
Пацан так обиделся, что побоялся разреветься тут же, прямо сейчас, как девчонка последняя, как сопливый нытик. И будет тереть сопли и слезы рукавом и всхлипывать. Стыдоба! Поэтому, собрав в кулак все имеющееся у него мужество, Андрюха сдержался и срывающимся голосом спросил:
– А как же то дело, дядь Петь? Бросить его, да?
– Забудь, – снова очень тихо, но внушительно обронил Аристов. – Про все забудь и дуй домой. И сюда больше… Сюда, пока не позову, не ходи.
– Помешал я, да?! – Слезы все же брызнули из глаз, злые, со свирепым напором, и он начал орать, бегая по тесной комнатушке и собирая свои нехитрые пожитки: – Помешал! Я всем мешаю! Всем!!! Сначала родичам, они давно меня на бутылку променяли, теперь вам!!! Что там, а? Что я пропустил?! Да пошли вы все, скоты!
Он сунулся в дверь, но громадная, тяжелая пятерня вцепилась в полу куртки и немедленно отбросила его обратно. Андрюшка пролетел полметра, споткнулся и припечатал спиной шкаф, разгораживающий комнату. Стало только хуже. К злой обиде на всех взрослых, так вот запросто отрекающихся от него, когда им вздумается, прибавилась теперь еще и ссадина на макушке. Он заплакал уже навзрыд, совсем не заботясь, что его сочтут слабаком и хлюпиком.
– Ты чего, а? Ну чего разошелся, Андрюшка? – Аристов заходил по тесной конуре туда-обратно, руки за спиной. – Чего вопишь? Дома тебе надо побыть, понял? А по тому делу, что вчера мы с тобой мусолили, не суй носа больше никуда, понял?
– Но почему? Почему забыть? Я такое узнал!
Он закрыл голову руками, будто боялся, что Аристов его бить начнет, и выглядывал из-под локтей, как из убежища. Знал, что дядя Петя терпеть не может, когда он вот так садится, и все равно сидел. Чтобы позлить его, что ли?
Но тот сегодня не стал ворчать, не поучал его избавляться от дурацких привычек, мол, здесь его никто не обидит и бояться ему нечего и закрывать голову не от кого, а сел неожиданно с ним рядом точно в такой же позе: подтянув коленки к подбородку и закрыв голову руками.
– Я тебе что сказал, пацан? – спросил Аристов после длинной паузы, нарушаемой лишь их тяжелым дыханием. – Я сказал, забудь, так?
– Так, а почему?
– По кочану! Потому что… – Петр Иванович осекся, снова вздохнул, рукой достал Андрюшину голову, притянул ее и прижал через мгновение к своему плечу. – Потому что узнала она меня, малый!
– Кто?! Кто узнал? – ничего не понял Андрюшка, но жалость к этому суровому надежному мужику громадным воздушным шаром забила все внутри, не давая ни дышать, ни шевелиться. – Дядь Петь, что стряслось-то?!
– Потом… – тот снял руку с его головы, ухватил за воротник куртки и потянул с пола. – Ступай домой, и сюда пока ни ногой. Обещаешь?
– Ну…
– Не нукай, а обещай! Ради нашей с тобой дружбы, пацан, обещай мне, ну! – Аристов поднял на него стылые, как февральские полыньи глаза, полные самых настоящих слез. – Обещай мне, малец, что с тобой ничего не случится, пока меня… Обещаешь?
– Обещаю, – соврал Андрюшка, скрестив в карманах куртки два пальца.
– И еще… – Аристов начал подниматься по шкафу, с трудом выпрямляя артритные колени. – Еще… Предупреди Алису. Скажи ей… Нет, ничего не говори. Просто, если со мной, если я… пускай уезжает куда-нить подальше.
– А я??? А как же я???
Андрюха сорвался с места, кинулся к пожилому дядьке, за неделю ставшему ему родным отцом, дядькой, дедом, всем, кем угодно, но родным. Ухватился за его шею, прижался щекой к толстому свитеру грубой вязки и снова разревелся.
– А как же я, дядь Петь?! Мне куда ехать?! Эти сволочи пьют пятый день, из комиссии приходили, про меня спрашивали. Отправят в детский дом, как я там, дядь Петь?! Ты че, снова, да?!
И вот тут Аристов его оттолкнул. Грубо, зло оторвал от себя, прошипев напоследок что-то гадкое и непристойное. Потом зажмурился, замотал головой, застонал.
– Уходи!!! – взревел он через минуту. – Уходи, а то прибью, гаденыш!!!
Не помня себя, не различая, где стена, где дверь, где лестница, плохо соображая, куда вообще он движется, Андрей вылетел из дворницкой, потом из подъезда и стремглав помчался по заснеженной улице вдоль трамвайных путей. Он никогда больше, ни за что не вернется к этому человеку! Да пошли они все…
Глава 7
Первая половина понедельника была тяжелой. Все ее волновало, даже пугало немного. Самой себе Алиса казалась неловкой, неказистой, чужой среди всех других сотрудников. То и дело то юбку поправит, то блузку одернет, то в зеркальце карманное украдкой глянет. Что-то было не так, хоть убейся.
И появление новой девочки за соседним столом, принятой за время ее болезни на работу, оказавшейся очень смышленой и грамотной в своем деле, настораживало. Тут же полезли неприятные мысли, что вот замену ей готовят, а обещали-то, обещали. Даже чашку ее куда-то подевали кофейную, пока она отсутствовала. И стул поменяли. Пускай новый поставили, но она ведь не просила, так?
И ремонт, затеянный директором у себя и в приемной, ей не нравился. Зачем, если только в прошлом году ремонтировали? Опять что-то намечается, не иначе новый руководитель сядет в его кресло, а он выше пойдет. А новый, он же по-своему все закрутит и команду собственную наберет. Может, девчонка-то эта уже новым руководителем и внедрена к ним в отдел?
А потом вместе с ней сходили перекусить через дорогу в то самое кафе, где совсем недавно Алиса благополучно избавилась от иллюзий относительно любви и дружбы. Выпили кофе в половине четвертого, поговорили, обсудили тот самый проект, который намеревались прежде поручить Алисе. Оказалось, все обещания и договоренности в силе, а девочка новенькая в ее отделе появилась потому, что Ольгу перевели туда, где Тая работала. Почему? Да потому что та уволиться успела, пока Алиса болела.
– Как уволилась? – удивилась Голубева. – Она же в отгулах была, кажется…
– Гуляла, гуляла, да загуляла, – рассмеялись девчонки. – Замуж, что ли, собралась. И о переезде в другой город поговаривала. Короче, в минувшую пятницу обходной подписала.
Может, оно и к лучшему, решила Алиса и ближе к вечеру, окончательно влившись в бешеный рабочий ритм, успокоилась и уже ни о чем не переживала. Никаких кадровых перестановок больше не предвиделось. Директорскую ремонтировали из-за вышедшей внезапно из строя электропроводки, пришлось вскрывать обшивку стен, начали латать, получилось плохо, вот и…
К вечеру вторника она уже не вспоминала о своих нелепых тревогах понедельничного утра. Носилась по коридору с бумагами, требовала перерасчета, потому что кое-кто, торопясь, напутал с цифрами. Звонила, договаривалась, перепроверяла, сканировала. Одним словом, окунулась с головой в работу до такой степени, что домой еле вползла на негнущихся, ноющих из-за высоких каблуков ногах. Стянула сапоги, заперла дверь. Швырнула на вешалку шубку, наскоро приняла душ и без сил свалилась в кровать. Утром встала по будильнику и снова в путь. В среду шеф созвал совещание, там долго и поименно всех хаял, потом попросил сгруппироваться, собраться перед новым решающим броском и…
И попросил всех забыть о том, что такое выходные, свободные вечера и вообще про отдых.
– План грандиозный. Если мы его выполним, то… То можно ровно год просто плевать в потолок! Две недели напряженной работы, думаю, стоят того, чтобы год ничего не делать, а?
– Я так долго не смогу, – отозвался какой-то остряк с задних рядов. – Рот пересохнет!
Шеф тут же посоветовал ему подать заявление об уходе, если он такой умный. Остальным притихшим порекомендовал к умнику присоединиться, если тоже почувствовали, что у них что-то пересохло, ослабло и озябло. А под конец совещания, обведя всех взглядом, от которого присутствующим сразу же захотелось усохнуть в размерах, он предупредил:
