Алексей Хапров - Наследник
Через некоторое время меня потянуло в сон. Биологические часы организма были неумолимы. Стремясь прогнать пытавшуюся пленить меня дрему, я занялся активными физическими упражнениями. Стал делать приседания, повороты, наклоны. Но ничего не помогало. Голова становилась все тяжелее и тяжелее, а ноги — все слабее и слабее. В какой-то момент перед моими глазами все поплыло. С трудом добравшись до кресла, я обессилено рухнул…
Проснулся я от чьего-то немилосердного потряхивания за шкирку. Словно кто-то задался целью вытрясти из меня всю душу.
Вокруг было светло. Вначале передо мной все предстало каким-то неясным и расплывчатым. Когда мое зрение, наконец, снова пришло в норму, и вернуло себе способность фокусировать, я увидел Баруздина и Панченко.
— Это еще что такое? — во всю мощь своих легких гаркнул мой шеф. — Я же распорядился дежурить всю ночь!
Я густо покраснел, и, чувствуя себя глубоко виноватым, лишь тупо хлопал глазами, не зная, что сказать в ответ.
Брови Баруздина гневно свелись к переносице.
— Что молчишь?
Он, пристально вглядываясь в пол, обошел вокруг кресла, в котором я сидел, затем приказал мне встать, и принялся меня обыскивать.
— Я не пил, — проговорил я, посчитав, что он ищет спиртное.
— Молчать! — рявкнул мой шеф.
От его дружеского расположения ко мне не осталось и следа. Он смотрел на меня с негодованием. И негодование его, надо признать, было справедливым.
Как же меня угораздило заснуть?
Баруздин тщательно обследовал все имевшиеся у меня карманы. Так ничего в них и не найдя, он недоуменно выпятил губу. Еще раз обведя холл глазами, он сквозь зубы процедил:
— Моли бога, чтобы все остались живы.
Мой шеф развернулся и направился к спальне. Мы с Панченко последовали за ним.
Баруздин постучал в дверь.
— Катя, ты в порядке?
Из спальни никто не отозвался.
У меня ёкнуло сердце.
— Катя? — снова постучал мой шеф.
Ни звука.
Я почувствовал, что начинаю бледнеть. Но тут из-за двери донеслось:
— Да?
Я облегченно вздохнул. У меня словно гора свалилась с плеч.
— К тебе можно зайти?
— Заходи.
Баруздин прошел к сестре. Мы с Панченко остались в коридоре.
— Ну, что же ты? — укоризненно произнес мой напарник.
Я виновато развел руками.
— Сам не пойму. Бух, и отключился.
— Вот и будет тебе "бух"! — усмехнулся Панченко. — Шеф за такие вещи не милует. Половины зарплаты как не бывало. Если вообще не уволит.
— Пусть будет, что будет, — обреченно вздохнул я. — Ты то, хоть, не спал?
— Не спал.
— Все было тихо?
— Вроде, тихо.
— Ну, дай бог.
Дверь спальни резко распахнулась.
— Айда, проверим мальца, — бросил вылетевший из нее Баруздин, едва не сбив нас с ног.
Мы взбежали на второй этаж и постучались в "детскую".
— Кто там? — раздалось в ответ.
От меня не укрылось, что в этот момент по лицу моего шефа проскользнула какая-то едва уловимая тень.
— Это мы, — подал голос я. — Пришли тебя проведать. Убедиться, что с тобой все в порядке.
Раздались шаги. Дверь открылась. Перед нами предстал Радик. Он был немного похудевшим, но не казался испуганным. Его глаза смотрели уверенно и дерзко. В них даже светилось какое-то непонятное мне торжество.
— Убедились? — спросил он, и, не дожидаясь ответа, снова захлопнул дверь.
Я перевел взгляд на Баруздина и опешил. Его взгляд выражал такое изумление, словно он никак не ожидал увидеть мальчика живым.
Почувствовав, что на него смотрят, мой шеф натужно расхохотался.
— Резвый парень! — воскликнул он.
— Наследник! — подняв указательный палец, многозначительно произнес Панченко.
— Осмотрим другие помещения, — скомандовал Баруздин.
Кладовка. Кабинет Карпычева. Моя комната. Гостевая…
Заглянув в последнюю дверь, Баруздин застыл на месте, загородив собой весь проем. Когда он, наконец, сдвинулся немного в сторону, моим глазам предстала картина, от которой у меня в жилах застыла кровь.
На стоявшем в комнате диване, заложив ногу на ногу, широко расставив руки по сторонам, и опершись о спинку, неподвижно сидел Митрофан Никитович. Его голова была откинута назад, рот широко открыт, а остекленевшие, устремленные вверх, глаза смотрели куда-то прямо перед собой.
Старик был мертв…
Часть вторая
Невероятное очевидное
Глава первая
Если три с лишним месяца назад, по приезде в Москву, при первом своем поселении во "времянку" я был преисполнен горьких чувств по поводу чуждости и убогости ее обстановки, то теперь, после того, как я снова переступил ее порог, меня наполнило такое ощущение, будто я, после долгого отсутствия, вернулся в родной дом.
Мои родственники искренне обрадовались моему приходу.
— Надеюсь, насовсем, — улыбаясь, пожал мне руку дядя Саша.
— Не-е-е, — помотал головой я. — Пока только на выходные.
— Уходи ты с этой работы, — воскликнула тетя Клава. — Кого там теперь охранять? Эту выдру, что ли?
Я не удержался от улыбки. Сравнение для Катерины и впрямь вышло удачным. Действительно, выдра. Шерстка красивая, а вот нутро…
Тетя Клава уже открыла рот, приготовившись забросать меня кучей вопросов (слухи о внезапной и загадочной смерти известного актера ходили по всей стране, и она, конечно, не могла упустить возможность почерпнуть информацию от очевидца). Но, приглядевшись к моему измученному виду, она изменила свои намерения.
— Ладно, отдыхай. Потом все расскажешь.
Я пообедал, свалился в кровать, и проспал ни много, ни мало, а целые сутки.
Во сне мне постоянно мерещился Карпычев. Мы стояли с ним в каком-то зеркальном зале, и как будто о чем-то говорили. Причем, в зеркалах я почему-то видел только одного себя. Отображение известного актера в них отсутствовало. Карпычев о чем-то меня просил, что-то советовал, от чего-то предостерегал. Но содержимое нашей беседы молниеносно выветрилось из моей памяти, как только я открыл глаза. И сколько я ни силился, я, к своему огорчению, так и не вспомнил, что именно говорил мне покойный актер. А ведь это было нечто важное.
Откуда-то неподалеку раздавался щекочущий нервы визг ленточной пилы. Видимо, кто-то из соседей решил заняться благоустройством.
Я зевнул, потянулся и выглянул в окошко. Погода радовала глаз. Было ясно и солнечно. Но, несмотря на это, вставать мне не хотелось.
"Может, пролежать так до самого вечера?"…
— Отдохни пару деньков. Но затем у тебя снова ночная смена. Только получше выспись, чтобы опять не вырубиться, — зазвучали в моих ушах слова Баруздина.
Накануне мы с ним едва не разругались. Мой шеф никак не мог взять в толк, как это мы с Панченко не можем объяснить внезапное появление в доме трупа старика.
— Вы хотите сказать, что он материализовался из воздуха? — гневно вопрошал он.
— Нет, — отвечали мы.
— А как он тогда здесь оказался?
Мы лишь недоуменно пожимали плечами, чем только усиливали его ярость.
Мы специально осмотрели каждое окно. Все они были закрыты изнутри. То же самое относилось и к входной двери (Баруздин утром открывал ее хранящимся у него запасным ключом). Панченко упорно настаивал, что он ночью не смыкал глаз, и что во двор никто не проникал.
Нашему шефу оставалось только с досады разводить руками.
— Вы собираетесь это и милиции рассказывать? — немилосердно орал на нас он. — Да вас после этого сразу упекут в "кутузку"!
Положение спасла Катерина. В самый разгар нашей перепалки она отозвала брата в сторону и о чем-то с ним поговорила. Баруздин немного успокоился, и снова подошел к нам.
— Ну, ладно, — примирительно сказал он. — Не будем пороть горячку. Все устали. Все напуганы. То, что происходит последнее время в этих чертовых стенах, кого угодно выведет из равновесия. Сделаем так. Вынесем этого бомжа на улицу и бросим его где-нибудь под забором. Как будто мы обнаружили его именно там. А в доме его не было. Понятно? Не было! Иначе сами будете объяснять, каким ветром его сюда занесло. Вам ясно?
— Ясно, — с облегчением вздохнули мы.
Когда мы с Панченко вышли на улицу, он наклонился к моему уху и прошептал:
— Нет, дружок, Катька к тебе действительно неравнодушна.
— Да пошел ты! — вспылил я.
— Неравнодушна! — снова подчеркнул Панченко. — Если бы ты был для нее нулем, она бы за нас так не вступилась, — и, понизив голос, добавил: — Только не говори мне, что между вами ничего не было.
Громко захохотав, он свернул в соседний проулок, на котором располагался его дом…
Я перевернулся на живот, засунул руку под подушку, закрыл глаза и снова погрузился в приятную полудрему. Но пребывать в ней мне было суждено недолго.
