Марина Крамер - Черная вдова, или Ученица Аль Капоне
– Прости, что я никогда не говорила о любви, Олег, но врать не могу, а прикидываться противно. Мне было очень хорошо с тобой. И хватит слов, мы не за этим выставили на улицу Бульдога. Иди ко мне.
Они любили друг друга, понимая, что это в последний раз, больше никогда уже их губы и тела не встретятся. Никогда…
Окна вдруг озарились ярким светом. Даже не глядя, Коваль поняла, что это горит подожженная машина. Нашли!
– Уходи отсюда! – приказала она, одеваясь. – Они приехали за мной. Уходи, Олег, иначе погибнешь!
– Не пори ерунды! Я не оставлю тебя! – заорал он.
Но она решительно перебила:
– Мне сейчас ничего не угрожает. Без меня Малыш пальцем не шевельнет, поэтому Мастиф не тронет. Уходи!
Но было уже поздно – дверь вылетела, выбитая пинком. Олег успел пару раз выстрелить, но на него навалились вчетвером, сбили с ног, вывернув руки. Кореец схватил Коваль за куртку, но она вывернулась, ударив его ногой в колено, и тогда он, перестав церемониться, вцепился ей в волосы, пригнув голову к земле, и так врезал под ложечку, что она задохнулась от боли, а потом еще и еще. Если бы не подоспевший Волк, этот придурок забил бы хозяйку до смерти.
– Кореец, тормози, берега попутал! Мастиф башку оторвет! – Волк отнял Марину у разъяренного Корейца и на руках понес в машину, закрыв там.
Коваль рыдала от дикой боли в избитом теле, но это было несравнимо с тем, что она испытала, когда из подъезда выволокли Олега, в крови и ссадинах – видимо, просто скидывали по лестничным маршам… Его пихнули во вторую машину, рядом с которой догорал в «ровере» Бульдог…
– Саня, – обратилась Коваль к водителю, вытирая слезы, – как вы нашли меня?
Каскадер, которому происходящее удовольствия не доставляло, пробурчал:
– На уши всю Ершовку подняли, всех череповских пацанов перерезали, а потом джипы нашли. Вас ведь не сразу хватились. Поехали сначала в «Латину», потом в «Матросскую тишину», там кто-то сказал, что вы с Черепом уехали. Ну а где ж вам с ним быть, как не здесь!
– Это я виновата, я его подставила! – снова зарыдала она. – Если бы не я, ничего не было бы…
Марина упала лицом на сиденье, так что Волку всю дорогу пришлось сидеть боком, но ее слезы разжалобили его, и он украдкой от Корейца гладил плачущую хозяйку по голове. Когда остановились у коттеджа Мастифа, Коваль с трудом смогла открыть опухшие от слез глаза и кое-как выбралась из машины. Кореец и Волк встали за спиной, подпирая плечами, чтобы не свалилась. А из второго джипа прямо под ноги ей выкинули Олега. Она дернулась было к нему, но тяжелая рука Корейца вернула на место. Олег поднял голову и смотрел ей в лицо, прямо в глаза, прощаясь:
– Не плачь, счастье мое, помни, что я сказал тебе. Сделай это ради себя, любимая моя.
– Покойники заговорили! – насмешливо сказал подошедший Мастиф. – Череп, любви не бывает, а все бабы шлюхи, даже такие, как эта.
Скривившись, он пнул Олега в лицо, а Марине, пристально глядя в глаза, залепил две звонкие пощечины:
– Тварь, потаскушка! Я запретил тебе приближаться к нему! Иди отоспись, завтра будешь нужна.
Он ушел, Коваль зажала горевшие щеки ладонями, глядя, как потащили в карцер под домом Олега, а потом вдруг мешком свалилась под ноги телохранителей.
Почти весь завтрашний день Марина проспала, напугав охрану. Кореец то и дело заходил, проверял пульс. Наконец ее это достало:
– Задолбал уже! Что ты бродишь по моей спальне? Кофе свари лучше!
– Волк! – заорал Кореец. – Кофе Марине Викторовне!
Марина поднялась с постели, стянула джинсы и майку, так как барбосы не решились все же раздеть ее вчера, и, стоя в одном белье, повернулась к Корейцу:
– Что уставился? Стоит у тебя?
Попала по больному – Кореец отвел глаза и пошел вниз, пытаясь рукой прикрыть вздутие на брюках.
– Сучка, – пробормотал он на лестнице.
Коваль пошловато захохотала и пошла в душ.
Через час на столике в гостиной обнаружилась дымящаяся джезва на спиртовке, бутылка коньяка и лимон на тарелке. В кресле сидел Волк, вскочивший, едва только хозяйка вошла.
– Марина Викторовна, пора собираться…
– Куда?
– Ну… Мастиф велел… – пробормотал он.
– Что велел?
– Да не знаю я, он с Корейцем разговаривал, – выкрутился Волк. – Вы только это… коньячку накатите граммов сто…
– С какой балды? – удивилась Марина, знавшая, что Мастиф терпеть не может, когда она пьет перед каким-нибудь делом, и даже специально велит охране проверять, чтобы подобного не происходило. И вдруг Волк с таким предложением!
– Так надо, Марина Викторовна, – пряча глаза, сказал он. – Послушайте меня, выпейте, – и налил ей полный стакан.
– Ох, темнишь ты, Волчара! – вздохнула она, но коньяк выпила, надеясь, что хоть в голове просветлеет. – Где наш уродливый приятель?
– Кореец, что ли? У босса, я один с вами.
Напяливая в гардеробной черные джинсы и белую водолазку, Марина попыталась еще раз выяснить, куда и зачем едут, но Волк молчал, как партизан на допросе.
Уже в машине она снова завела эту волынку, и Волк не вынес, бросая ей фляжку с коньяком:
– На вашем месте я надрался бы.
– Слушай, что за базар? – разозлилась Коваль. – Я что, здорово на идиотку смахиваю? Колись, куда тащишь меня!
– Да хватит ваньку валять, Марина Викторовна! А то вы не понимаете, куда! – огрызнулся Волк. – На шашлык Мастиф пригласил. Догадались теперь или дальше рассказать? Мой совет, пока время есть, до анестезии напейтесь, иначе сойдете с ума.
– Саня, останови! Я выхожу! – приказала она, холодея от ужаса. Но Волк покачал головой:
– Без вас не начнут, привезут силой, если я не привезу. Не делайте Черепу хуже, Марина Викторовна!
Она отвинтила крышку фляги, судорожно сделала первый глоток. Дальше все было проще, а в сочетании с сигаретами и вовсе… Знала Коваль про эти «шашлыки», Олег рассказывал, а теперь вот и его на «шампур». А там, кто знает, может, и ее тоже… Но сначала она отомстит.
На огромной поляне в лесу, несмотря на позднее время, было светло от включенных фар и многолюдно, все напоминало пикник – костер, мангал, запах мяса, пацаны пьют пиво, базарят, смеются, Мастиф в шезлонге попивает красное вино. Как кровь…
Марина слегка качнулась – дала себя знать почти пол-литровая фляжка. Мастиф поманил к себе:
– Здравствуй, красавица! Где задержалась? – и, унюхав свежачок, поморщился: – Волк, когда она так надраться успела? Разит, как от бомжихи!
Волк пожал плечами, бросив на хозяйку умоляющий взгляд, но, как известно, русские своих не сдают, и она ободряюще кивнула: мол, вали на меня.
– Не знаю, Мастиф, я ж в спальню не захожу. Может, там что-то было.
– А должен был и в душ еще заглянуть, – наставительно сказал старик. – Заодно, глядишь, может, и обломилось бы чего, как Черепу вон. Она любит с охраной трахаться! – поддел он и Марину – не забыл, еще бы!
– Да пошел ты, – пробормотала Коваль так тихо, что и сама еле разобрала.
– Что-то нет желающих оказаться на теперешнем месте Черепа! – заржал подошедший с шампурами в руке Кореец. – Шашлычок, Марина Викторовна, пока не началось? – с издевкой предложил он и получил от нее пинок в голень. – Босс, я ее грохну когда-нибудь! – заблажил урод, потирая ушибленное место.
– Я тебе так потом грохну, грохать нечем станет! – пообещал Мастиф. – Ладно, хватит песен! Что, дорогая, не хочешь напоследок парня загасить, чтоб счастливым помирал и не о смерти думал, а о сиськах твоих сладких?
– Мастиф, не надо! – взмолилась Коваль. – Он ни при чем, это же я к нему поехала, я прошу тебя, не надо! Я буду делать все, что ты скажешь, только отпусти его! – Она прижалась губами к старческой руке в пигментных пятнах, но он отдернул руку, натягивая на нее перчатку:
– Значит, не хочешь трахаться? Так, парни, сценарий меняется, дама передумала! Давайте Черепа сюда! А ты глаза не закрывай, все равно заставлю смотреть, ты меня знаешь!
Смотреть… Это самая страшная пытка на свете – смотреть, как умирает твой близкий человек, и не иметь возможности помочь. Марина просила у Бога только одного – чтобы Олег не мучился долго, чтобы умер сразу… Но, зная Корейца, понимала, что и Бог бессилен здесь.
Как там говорил Федор – женщины не знают, что такое долг? Ну уж нет! Знают. Некоторые, во всяком случае. Особенно те, кому повезло с учителями… Олег стоял на коленях прямо перед ней, изуродованный почти до неузнаваемости, со слипшимися от крови волосами. Только взгляд еще был осмысленным, устремленным на нее.
– Олег, – прошептала она, глотая слезы. – Прости меня, Олег…
– Череп, я предложил ей отлюбить тебя на дорожку, но она, прикинь, отказалась! – притворно вздохнул Мастиф. – Говорил я тебе, сынок, что бабы все шлюхи, и Коваль твоя не исключение!
– Пошел ты, папаша! – сплюнул окровавленными губами Олег. – А Коваль не баба, и оставь ее в покое!
– Очень благородно! А кто ж она, святая?
– Для меня – да, – произнес Олег.
