Последний грех - Роман Валериевич Волков
– Зачем? – Соколов, как обычно, делал пометки в блокноте, но сейчас поднял голову.
– Удобнее, с гроссбухами он не ходил взад-вперед, деньги там держали тоже. В сейфе. Дети к нему ходили из детдома, он их по математике репетиторствовал.
Снова к разговору подключился Семичастный, который тоже себе что-то записывал по ходу дела:
– А деньги куда?
– В монастырскую кассу. В общем, с его приходом дела в монастыре стали потихоньку налаживаться, появилась прибыль помимо пожертвований.
– Ну ясно, – кивнул майор. – Пробили его в Красноярске?
– Да, пробили. Учился в школе, окончил ПТУ, в армию не приняли по здоровью, работал на заводе счетоводом, поступил в институт заочно, стал бухгалтером внештатным. То есть в самом деле скучно и никчемно.
Когда Раткин произнес последнюю ремарку, Соколов с интересом на него глянул. Для капитана было неожиданной вольностью высказывать свое отношение к каким бы то ни было фактам или людям. И тот, похоже, сообразил, что ляпнул лишнее. Кашлянув, усатый заерзал на стуле и стал очень сосредоточенно переворачивать листы в своей папке.
– Родные? – задал следующий вопрос майор, чтобы сгладить неловкую паузу. Но в голове сделал себе о подчиненном еще одну пометку.
– Никого не осталось. Нашли пару мужиков, с кем он на заводе работал. Так и сказали: хилый, не пил, не курил, по бабам не ходил. Вот и все. Был человек – фу-у-у – и нет человека.
– Как вы считаете, товарищи офицеры, что может означать характер убийства? Что за ритуал? Или просто зверство? Кто работал по заключению судмедэксперта?
Семичастный поднял руку и начал доклад, не дожидаясь дополнительных приглашений:
– Убийца вошел в домик, ударил Никитского в лицо тяжелым предметом, возможно кулаком. Слабый Никитский упал на пол, получил несколько ударов по ребрам и потерял сознание. Убийца вспорол ему живот, в результате чего наступила смерть, извлек внутренние органы и аккуратно сложил их в кучу посередине комнаты. Потом перемазал кровью все открытые части тела Никитского, написал на потолке кровью слово «Проклятъ» с твердым знаком на конце и ушел.
Капитан замолчал, в кабинете повисла неприятная тишина. Сухие слова отчета не особенно помогали скрасить жуткое впечатление от подобного зверства.
– Опять какой-то ритуал… и послание какое-то… – заговорил с недовольством в голосе Соколов. Кто бы мог подумать, что в глухом сибирском городишке могут происходить такие ужасы? Даже против мафиозных группировок выступать было как-то проще – там хотя бы было понятно, кто твой враг. А тут… – Ну ладно, – вздохнул он, отвлекаясь от беспокойных мыслей. – Это я свяжусь с Иваном, искусствоведом нашим, думаю, он поможет. Так, надо еще раз тщательно и подробно допросить всех в монастыре. Всех. Но это завтра. А сегодня – спать. Всем спасибо, все свободны.
Оперативники поднялись и, собрав свои папки, блокноты и записные книжки, потянулись к выходу. Но Раткин со всеми не пошел. Когда за последним из участников собрания закрылась дверь, он подошел к майору и в ответ на вопросительный взгляд серьезно сказал:
– Вы, товарищ майор, уж извините, что я так прямо говорю. Но вы тоже отдыхайте. А то – я по себе знаю – надорваться можно. А то что же: вы до ночи на работе, сейчас вон три часа ночи уже. А с утра опять на работу. А ведь завтра что?
Соколов от неожиданности даже не нашелся что сказать и, как попугай, повторил вопрос:
– Что?
– Суббота, – по-отечески наставительно ответил Раткин, подняв указательный палец. Ни дать ни взять учитель первого класса дает наставление нерадивому отроку.
– Ну какая суббота? – невольно улыбнулся Святослав. – Работать кто будет?
– Мы будем, – уверенно кивнул капитан. – Но не до ночи, а до шести вечера. А потом я вас к себе в гости приглашаю. И вы передохнете, и город наш поглядите получше. И пообщаемся. Я-то живу чуть подальше от поста ГАИ, за городом, в лесу прямо. У нас красиво! И с женой познакомлю. Сына не будет – он у бабушки живет пока.
– Хорошо. Приду, – неожиданно для самого себя согласился Соколов, продолжая улыбаться и чувствуя, что краснеет. Ну точно школьник. И тут ему пришла в голову идея, которая показалась супергениальной и успокаивающей: – Вы не против, если я приятеля возьму, Ваню? А то одному мне неудобно.
Усы Раткина довольно растопырились, из уголков глаз побежали веселые морщинки:
– Это журналиста-то? Берите, конечно! Гость на порог – и Бог на порог!
Глава 18
Комната, в которой Раткин расположил гостей, была хоть и небольшая, но уютная. Кружевные занавеси были подвязаны лентами, они обрамляли окно на манер старинного балдахина. На столе лежала скатерть, заботливо накрытая прозрачной клеенкой. На стульях – мягкие чехлы, ножки подбиты фетром, чтоб не стучали. Шкафы, сервант, тумбы – все натерто до блеска и выглядит пусть и не новым, но хорошо ухоженным. На телевизоре – ни пылинки, а сверху по заветам, передающимся от бабушек, постелена кружевная салфетка, на которую водружена фарфоровая Кармен.
Подобные детали сильно бросались в глаза жителям мегаполисов вроде Соколова и Миронова. Кто-то другой поморщился бы от этого мещанства, но после некоторого времени, проведенного вдали от московского снобизма, все это казалось уже не раздражающим, а, скорее, уютным и даже милым.
Обращать внимание на свидетельства провинциального вкуса гостям совершенно не хотелось – ни настроение, ни гостеприимный хозяин к этому не располагали. В доме Раткина во всем чувствовались хозяйская рука, рачительность и привычка поддерживать порядок. Жилье было во многом похоже на своего владельца.
Да и хозяйка, судя по всему, тоже была ему под стать: дом содержала в чистоте, все вещи покоились на своих местах, и пахло внутри приятно – едой и какими-то сухими травами. Однако самой жены Раткина, когда гости переступили порог, дома не оказалось.
Соколову в квартире у капитана очень понравилось. С момента приезда в Медвежий это было, пожалуй, первое место, где он почувствовал себя если не спокойно, то вполне умиротворенно.
Стягивая в прихожей обувь, они переглянулись с журналистом, и стало понятно, что тот целиком разделяет чувства майора. Жилище усатого милиционера походило на тихую гавань, куда хотелось возвращаться любому мужчине после тяжелого трудового дня. А у стражей закона некоторые дни выпадали ой какими нелегкими.
Время за рюмкой ядреного самогона и нехитрой
