Эллери Куин - Сердца четырех. Жила-была старуха
Спустя некоторое время вереница машин, состоящая преимущественно из «изотта-фрачини», «кордов», «линкольнов» и «дюзенбергов», въехала в ворота мемориального кладбища Голливуда. Там уже толпился народ. Все ждали начала обряда погребения. Под восхитительное пение хора мальчиков с ангельскими личиками неутомимый священник провел еще одну заупокойную службу, во время которой ещё тридцать две женщины потеряли сознание. Приехали кареты скорой помощи, возникла новая толчея, одно каменное надгробие было опрокинуто, и два каменных ангела лишились рук.
Бонни, отказавшись от предложенной Жаком Батчером руки, стояла одна, очень прямая, тихая, безжизненная, и смотрела, как гроб с телом матери медленно-медленно опускают в землю, — великолепная, полная драматизма сцена! И Тай тоже стоял один, ссутулясь и чуть кривя губы в неподражаемо горькой улыбке.
Когда все закончилось, какая-то толстая женщина в трауре выхватила у Бонни из руки черный носовой платок, спрятала его в своих одеждах и потом смотрела безумными очами, как Батчер ведет Бонни к своему лимузину. Тая с кладбища утащили Лью, Эллери и Алан Кларк: последний эпизод окончательно вывел его из себя, и он даже потряс кулаком перед носом толстухи. А звезды и звездочки вокруг рыдали, вздыхали, промокали платочками сухие блестящие глаза, и солнце сияло над Голливудом, день был чудесный, и, строго говоря, все отлично провели время. Сэм Викс снял свою траурную повязку, вытер пот со лба и сказал с чувством, что все прошло ну просто великолепно, другого слова и подобрать трудно.
Как только лимузин Батчера отъехал от кладбища, Бонни дала волю слезам.
— Ох, Батч, как это все ужасно! — всхлипывала она. — Люди такие свиньи. Не похороны, а какой-то парад цветов. Удивительно, что меня еще не попросили спеть для радио.
— Дорогая, забудь. Все уже закончилось.
— А дедушка так и не приехал. О, как я его ненавижу! Сегодня утром я звонила ему. А он стал извиняться. Сказал, что заболел, а потом еще — что терпеть не может похороны. И чтобы я постаралась его понять. Господи, хоронили его родную дочь! Ах, Батч, я такая несчастная.
— Бонни, забудь этого старого хрыча. Он не стоит того, чтобы ты так убивалась.
— Не хочу его больше видеть!
Вернувшись в Глендейл, Бонни отослала Батчера, наказала Клотильде хлопать дверью перед носом у любого, кто осмелится постучать, и заперлась в своей комнате, парадоксальным образом надеясь найти утешение в кипе писем и телеграмм, полученных в эти дни.
Проводив быстро остывшего, погруженного в уныние Ройла до дому, его эскорт мудро решил, что парню надо побыть одному, и дружно удалился. Тай допивал третью рюмку бренди, когда раздался телефонный звонок.
— Меня нет! — крикнул он Лаудербеку. — Слышишь? Ни для кого! Нет меня. Я уже сыт по горло их соболезнованиями. Посылай всех к черту.
Сняв трубку, Лаудербек закатил глаза с видом невинного страдальца.
— Извините, мисс Стюарт, но мистера Ройла…
— Кто это? — крикнул Тай, — Подожди. Я возьму трубку!
— Тай, тебе придется ко мне приехать. Прямо сейчас, — таким странным голосом сказала Бонни, что Тая как холодной водой окатило.
— Черт возьми, Бонни, в чем дело?
— Прошу. Поскорей. Это… страшно важно.
— Дай мне три минуты, переодеться.
В Глендейле Тая встретила заплаканная Клотильда.
— А где мисс Стюарт? Что у вас стряслось?
Клотильда заломила руки.
— О, месье Ройл, это вы? Мадемуазель совсем лишилась рассудка. Она там, наверху, и все громит! Я желала звонить месье Бат-шер, но мадемуазель пригрозила мне… Elle est une tempete![2]
Тай, перескакивая через три ступеньки, взлетел по лестнице. Бонни и правда вела себя как сумасшедшая: будуар ее матери выглядел как после смерча, сама же мисс Стюарт, в чем-то легком, сиреневом, распахнувшемся, с золотыми волосами, упавшими на спину, выдвигала ящики комода, швыряла на пол вещи и визгливо выкрикивала:
— Их здесь нет! Или я не могу их найти, что одно и то же! О, какая же я дура!
Она в изнеможении повалилась на кровать. Солнце касалось ее волос, и еще это ее неглиже… Тай вертел в руках шляпу, стараясь на нее не смотреть. И все-таки посмотрел.
— Бонни, почему ты позвала меня?
— Потому что я вдруг вспомнила… А потом, когда просмотрела всю почту…
— Почему не Батча? Клотильда сказала, что ты не захотела. Почему… меня, Бонни?
Она села и запахнула на себе халатик. Явно боясь взгляда Тая, девушка отвела глаза. Ройл шагнул к кровати, поставил Бонни на ноги и крепко обнял ее.
— Сказать, почему?
— Не надо. Тай, ты такой странный.
— Да, странный. Я не понимаю, что со мной творится. Этот орешек покрепче всего остального. Но видеть тебя в таком состоянии, одну, в панике… Ну говори же, Бонни, почему, когда тебе потребовалась помощь, ты в первую очередь подумала обо мне?
— Тай, пожалуйста, отпусти меня.
— Считается, что мы ненавидим друг друга.
Бонни попыталась высвободиться, но не слишком сильно.
— Тай, прошу тебя. Так нельзя.
— Но я к тебе никакой ненависти не испытываю, — с удивлением произнес Ройл и еще теснее прижал ее к себе. — Я только сейчас это обнаружил. То есть вовсе никакой ненависти, наоборот. Я люблю тебя.
— Тай! Нет!
Обнимая Бонни одной рукой, другой он приподнял ее подбородок и заставил взглянуть себе в глаза.
— И ты меня любишь. Ты всегда любила меня. И сама это знаешь.
— Тай, отпусти меня, — шепнула Бонни.
— Ни за что.
Ее тело напряглось и задрожало, как стекло под ударом ветра, а потом вдруг напряжение сменилось нежностью.
Целую вечность они стояли, обнявшись, глаза в глаза. Бонни прошептала:
— Это и есть безумие. И ты сам так сказал.
— В таком случае я хочу оставаться безумным.
— Тай, у нас обоих горе. Мы сейчас очень одиноки. А еще эти кошмарные…
— Просто мы сейчас такие, как есть. Бонни, а если их смерть не что иное, как…
Он замолк. Она зарылась лицом в его плащ.
— Как сон, — бормотала Бонни. — Полная открытость! Теперь я знаю, что такое хорошо: это когда ты так близко, когда только ты и я во всем мире…
— Бонни, поцелуй меня. Боже мой, а я-то хотел…
Его губы легко касались ее лица. Неожиданно Бонни оттолкнула его и села в кресло.
— А как же Батч? — сказала она опустошенно.
— О! — Тай помрачнел. — Я забыл про Батча. — И тут его прорвало: — К черту Батча! К черту всех! Я слишком долго шел к тебе, чтобы вот так потерять тебя. Ты — моя жизнь. Я думал, это ненависть, а это была ты, ты всегда была со мной, еще с тех времен, когда я бегал в коротких штанишках. Я знаю тебя всю, знаю давным-давно. Нет, у меня на тебя больше прав, чем у Батча!
— Тай, я не могу сделать ему больно, — на одной ноте произнесла Бонни. — Он грандиозная личность и превосходный человек.
— Ты его не любишь. — Тай скроил презрительную мину.
Она опустила глаза.
— Сейчас… я не могу здраво рассуждать. Все так неожиданно. Батч меня любит.
— Бонни, в тебе вся моя жизнь. — Тай попытался ее обнять, искал ее губы.
— Нет, Тай. Мне нужно… время. О, как это глупо звучит! Но ты ведь не мог ожидать, что я… Тай, мне надо к этому привыкнуть.
— Я тебя не отпущу.
— Нет, Тай, не так сразу. Обещай, что ты о нас никому не расскажешь. Я не хочу, чтобы Батч узнал. Пока. Может, я ошибаюсь. Может… Ты должен мне это пообещать.
— Бонни, не думай больше ни о ком, я с тобой.
Она встряхнулась.
— Сейчас я хочу только одного: чтобы мама была отомщена. Звучит слишком мелодраматично, но я и на самом деле этого… жажду. Она была такая милая, самое безобидное существо на свете! Тот, кто ее убил, — чудовище, а не человек. Я готова задушить его собственными руками.
— Я тебя понимаю, я хочу удержать тебя.
А Бонни продолжала в ярости:
— Любого, кто хоть как-то причастен к этому, я буду ненавидеть точно так же, как и ее отравителя! — Она взяла его руку и сказала мягче: — Так что ты понимаешь, Тай, почему все это… в общем, почему нам надо подождать.
Ройл молчал.
— А ты разве не хочешь найти убийцу отца? — спросила Бонни.
— Ты еще спрашиваешь…
— Тогда будем искать вместе. Тай, теперь я поняла, что у нас всегда было нечто общее. Посмотри мне в глаза.
Он посмотрел.
— Милый, я не отвергаю тебя. Когда все это произошло… признаюсь, единственный, о ком я могла думать, был ты. Тай, они умерли и оставили нас одних!
У нее задрожал подбородок. Тай вздохнул и поцеловал его.
— Хорошо, напарник. Отныне мы с тобой партнеры. Выходим на тропу войны. Ну, приступаем?
— Ох, Тай! — Глаза у Бонни подозрительно заблестели.
— Только не надо плакать. И вообще — из-за чего ты такую бурю подняла?
Бонни посмотрела на него сквозь слезы, улыбаясь в ответ. Улыбка и слезы, однако, скоро уступили место холодной решимости, и она достала из-за пазухи конверт.
