Эллери Куин - Квин в ударе

Эллери Квин

«Квин в ударе»

СМЕРТЬ ДОН ЖУАНА

АКТ ПЕРВЫЙ

Сцена 1

Самый ранний отчет о смерти Дона Жуана Тенорио — испанского распутника XIV века, который, по словам его лакея, за свою жизнь наслаждался объятиями не менее чем двух тысяч девятисот пятидесяти четырех любовниц, — гласит, что великий любовник был убит в монастыре францисканскими монахами, взбешенными его поведением. Но поэты и драматурги в течение четырех столетий считали подобное окончание блистательной карьеры Дона Жуана слишком тривиальным. Однако против их версий никак нельзя выдвинуть подобное обвинение.

Дон Жуан, утверждают они, посеял семена собственной гибели, лишив девственности благородную молодую даму, дочь командора из Севильи. Хотя подобное приключение отнюдь не было первым для знаменитого распутника, оно являлось таковым для молодой дамы. В результате Дон Жуан был вынужден драться на дуэли с ее отцом, командором, которого он убил.

Далее поэтическое воображение воспаряет ввысь. Дон Жуан посещает гробницу последней жертвы своей шпаги. Мраморная статуя испанского гранда украшает гробницу. Дон Жуан приглашает статую на пир — абсолютно необъяснимый жест, учитывая обстоятельства. Потерпев неудачу во плоти, мраморный аристократ хватается за повторный шанс отомстить соблазнителю своей дочери. Каменный гость является на пир, хватает распутника в свои железные объятия и тащит его в ад. Занавес.

Этот подмененный Дон Жуан насчитывает среди любящих приемных родителей Мольера, моцартовского либреттиста да Понте, Дюма-отца, Бальзака и Шоу. Теперь к списку следует добавить скромное имя Эллери Квина. Согласно Эллери, Дон Жуан в действительности был убит в новоанглийском городке, именуемом Райтсвилл. Вот как это произошло.

Со времен Уильяма Ш. Харта и Уоллеса Рида[1] драматические аппетиты Райтсвилла питал кинотеатр «Бижу» в Хай-Виллидж. Когда урожайные годы кинематографического искусства в результате исторических событий сменились скудными, владелец «Бижу» купил старый склад металлолома на шоссе 478 и на его месте построил первый в округе Райт кинотеатр под открытым воздухом, заменивший Сосновую рощу на разъезде в качестве места свидания для тех, кто молод душой.

На дверях покинутого «Бижу» осталась вывеска, и председатель райтсвиллского совета по недвижимости, чей офис находился напротив пустого здания, по другую сторону Лоуэр-Мейн, неоднократно клялся, что однажды темной ночью он сотрет это бельмо с честного лица Хай-Виллидж и взорвет чертов кинотеатр, на который ему тошно смотреть.

Но внезапно заброшенное здание купил Скатни Блуфилд.

Скатни Блуфилд был редким экспонатом в раитсвиллском зверинце. Когда молодежь первых семейств города достаточно подросла, чтобы с пользой инвестировать свои деньги, Скатни не нашел ничего лучшего, чем пуститься в игры с ними. Семь поколений Блуфилдов трудились для того, чтобы превратить жизнь Скатни в сплошную грандиозную игру. Как часто говорил он сам, его призванием были хобби. Он коллекционировал такие экстраординарные предметы, как пояса целомудрия, пули Минье[2] и засушенные головы, финансировал экспедиции с целью доказать существование Атлантиды и раскопать кости Гомера, метался от йоги и дзен к вуду,[3] возвращаясь затем к конгрегационалистской церкви.[4]

Старый особняк Блуфилдов на Холме постоянно наводняли нахлебники, на которых никто в Райте-вилле даже не взглянул бы и которых Скатни именовал «моей человеческой коллекцией». Внешне Скатни Блуфилд походил на беременную крольчиху, но в этом толстом маленьком холостячке было детски упрямое простодушие, которое некоторые находили привлекательным.

Скатни купил «Бижу», собираясь открыть театр. Готовясь к этому, он прожил два года в Нью-Йорке, где изучал драматические искусства и финансировал постановку пьесы, наблюдая, как профессионалы тратят его деньги на абсолютно провальное, но полезное с просветительской точки зрения мероприятие. После этого он поспешил домой организовывать любительскую труппу.

— Никаких красных амбаров, окруженных штокрозами, — говорил он репортеру «Райтсвиллского архива». — Мой план — создать репертуарный театр, где круглый год будут играть местные таланты.

— Но никто в этих местах никогда не играл даже вторых ролей в профессиональных труппах, — возразил репортер. — Почему вы думаете, что они станут делать это в любительских?

На это маленький человечек подмигнул розоватыми глазками.

— Подождите и увидите.

Секретным оружием Скатни являлась Джоан Траслоу. Джоан была тем, что парни в кафе называли «клевым маленьким сусликом», с натуральными светлыми волосами и огромными фиалковыми глазами. Она изучала драму в университете Мерримака, когда ее отца свалил артрит, и Кейафас Траслоу был вынужден оставить пост секретаря Городской Корпорации. Джоан пришлось вернуться домой и устроиться секретаршей в похоронное бюро на Аппер-Уислинг. Она первая отозвалась на призыв Скатни, и, прослушав ее, он пришел в восторг.

— Чудесно! — шепнул Скатни Роджеру Фаулеру. — Мы все будем гордиться этой девушкой!

Это замечание не утешило Роджа. Инженер-химик, он использовал долю в пироге своего двоюродного дедушки Фаулера, чтобы купить одну из заброшенных фабрик на берегу Уиллоу в Лоу-Виллидж и превратить ее в компанию «Фаулер кемикалз». Его интерес к театру Скатни Блуфилда был строго гормональным — он преследовал Джоан Траслоу с тех пор, как достиг половой зрелости. Чтобы не упускать ее из виду, молодой Фаулер предложил свои услуги Скатни, который был не из тех, кто смотрит дареному коню в зубы. Театр нуждался в технике, отвечающем за плотничные работы, реквизит, свет и прочие скучные, но необходимые детали. Поэтому, покуда закулисные работы шли полным ходом, Скатни не заботило, сколькими возможностями пользуется Роджер, чтобы загнать в угол мисс Траслоу и sotto voce, con amore[5] пытаться продать ей химическую продукцию для домохозяек.

Скатни переделал «Бижу» снаружи и внутри, переименовав его в «Райтсвиллский театр». Это стоило ему целого состояния, и Эмелин Дюпре стала первой, кто взял на себя труд озвучить весть судьбы. (Мисс Дюпре, рупор всех городских новостей, преподавала танцы и актерское мастерство детям райтсвиллского haute monde.[6])

— Скатни не получит ни цента прибыли, — заявила Эмелин.

На сей раз «рупор», кажется, провозгласил правду. Несмотря на Джоан Траслоу, идея театра обернулась полным провалом. Скатни пробовал ставить Шоу, Кауфмана и Харта, Теннесси Уильямса, даже Ионеско и Ануя (последние были зачаты в отчаянии и рождены в несчастье), комедии, фарсы, мелодрамы, трагедии, традиционные и эксцентричные пьесы, но с каждым представлением зал становился все менее заполненным.

— Конечно, пока что мы не слишком преуспеваем, — размышлял вслух Скатни после очередной удручающей недели.

— Джоан превосходна, и ты это знаешь, — не удержался Роджер.

— Спасибо, сэр. — Ямочки на щеках у Джоан сводили Роджера с ума. — Я думала, вы против того, чтобы женщины делали карьеру.

— Не все женщины, а только ты, — ответил Роджер, ненавидя себя за то, что ямочки сразу исчезли. — Слушай, Скатни, сколько еще доставшихся тебе по наследству бабок ты готов угробить на это сооружение, которое мы именуем театром?

— Я еще не сдался, Роджер, — четко заявил Скатни.

«Неужели местные вкусы настолько деградировали, — вопрошала передовица «Райтсвиллского архива», — что нашими любимыми развлечениями должны быть телевестерны, театрализованные рекламы дезодорантов и фильмы, заставляющие наших детей дрожать от страха? В то время, когда Райтсвилл отражает общенациональное распространение среди молодежи преступности, алкоголизма, наркомании, азартных игр, проституции, общине следует поддержать усилия мистера Блуфилда обеспечить нас достойной драматургической продукцией. Почему бы не посещать театр регулярно и не приводить с собой детей постарше?»

Ответом послужило увеличение пустых мест. Письмо в «Райтсвиллский архив» за подписью «Кассандра», чей литературный стиль не отличался от стиля Эмелин Дюпре, предлагало переименовать «Райтсвиллский театр» в «Театр с привидениями».

Когда городские насмешки достигли Холма, розовые глаза Скатни стали угрожающе красными. Очень немногие жители Райтсвилла знали, насколько тонка кожа Скатни Блуфилда.

В своем необъятном кабинете он бросился в кресло, похожее на трон викингов, и стал напряженно думать, покуда ему в голову не пришло имя Арчера Даллмена.

Спустя десять минут райтсвиллский покровитель театральных искусств уже мчался в своем автомобиле к аэропорту и первым же самолетом вылетел в Бостон, а оттуда в Нью-Йорк.