Павел Давыдов - Этюд о Крысином Смехе
Минут десять Холмс объяснял воображаемой аудитории всю абсурдность моих суждений, необычную ограниченность моих познавательных способностей, общую тупость и, вдобавок, недоразвитость моей центральной и периферийной нервных систем. Потом он спохватился и вернулся к своим рассуждениям.
— Семнадцатого октября, воспользовавшись тем, что в гостевом зале Блэквуд-холла никого не было, Грегори влез на шкаф и, один за другим, вытащил все пятьдесят шесть фунтов стерлингов. Затем он пошел в аптеку и купил яд. Подсыпать его отцу не составило особого труда — Грегори часто приходил навещать его и нередко оставался с ним наедине. Но тут он совершил ошибку, которая его и погубила. Он оставил бокал со следами яда на месте преступления. А я, как вы помните, нашел его. — Холмс самодовольно улыбнулся.
— Еще бы! Такой известный пузырист как вы! Пузыролог! Пузырствующий пузыровед! Пузыроман! Величайший поэт! Музыкант! Остряк, каких мало! Каких очень мало! Каких лучше бы вообще не было! Какой вы умный! Как у вас еще башка не лопнула! От ума…
— Спасибо, дружище, — растроганно сказал Холмс. — Вы единственный, кто может по достоинству оценить все грани моего таланта. Итак, почему же старый лорд изменил завещание? Я уверен: до него дошли слухи о том, что его младший сын ведет крупную игру в карты. Старик не хотел, чтобы нажитое тяжким трудом состояние вылетело в трубу. И изменил завещание. Но, не желая разглашать семейную тайну, он придал ему форму, по которой невозможно было бы догадаться о причинах столь странного решения.
— Откуда же парализованный узнал, что Грегори играет?
— Вы плохо знаете леди Гудгейт! — отчеканил Холмс. — Ей известно все. Стоило Грегори встать на скользкую дорожку, и Хьюго Блэквуд сразу же узнал об этом. Да. Это она! Нет, не сомневайтесь! Не сомневайтесь! Не сомневайтесь!..
Перестав трясти головой, Холмс, успокаиваясь, минут пять раскуривал трубку. Затем он глубоко затянулся и продолжал:
— Итак, сэр Хьюго Блэквуд скончался. Завещание, а точнее, его последняя форма, разбило надежды Грегори на огромный капитал. Единственное, что досталось ему от отца, — небезызвестная вам книга. И у Грегори появилась новая надежда. Он решил, что в завещанной книге находятся деньги или же она сама представляет собой значительную ценность. Книгу должны были вручить ему только пятнадцатого ноября, а месячный срок уплаты долга уже истекал. Тогда, незаметно покинув зал, он взломал кабинет отца, нашел книгу и столь же быстро вернулся. Его минутного отсутствия никто не заметил. Позже, попрощавшись с нами и уединившись, он просмотрел книгу. Представляю себе его разочарование. Брошюра — такими увлекается леди Гудгейт — стоила не больше пяти пенсов и никаких денег в себе не содержала. Но зато между страницами он обнаружил вот это… — Холмс достал из кармана обрывок пергамента. — Видите? Это план замка. А вот здесь, на стене спальни, крестик. Грегори решил, что там замурован клад. Но после смерти отца замок переходил в собственность Дэниела и, соответственно, все, что в нем находится, тоже. Грегори знал об этом. Незаметно разрушить стену не представлялось возможным — на шум тут же сбежались бы слуги. И тогда в его голове созрел дьявольский план. Воспользовавшись тем, что, с легкой руки Дэниела, все вспомнили легенду о призраке замка Блэквудов, Грегори решил разыграть спектакль. Он спрятался в замке и ровно в полночь, натянув на себя старый пододеяльник, с гнусным завыванием отправился бродить по коридорам. Он достиг своей цели. На следующий день замок был пуст — если не считать нас с вами, — и Грегори беспрепятственно взломал стену. Но клада он не обнаружил!
Безаппеляционность тона Холмса вывела меня из себя:
— Откуда вы знаете? Вы что, светили ему?
Холмс отечески похлопал меня по плечу.
— Разбирая пузырьки, любезно подаренные мне нашим другом Дэниелом, я заметил, что один из них завернут в пергамент, подобранный в кабинете покойного. Интуиция подсказала мне, что два имеющихся куска составляли некогда одно целое. Смотрите, Ватсон!
С этими словами Холмс вытащил из кармана второй кусок и, соединив его с первым, протянул мне. Два обрывка образовали целый лист. На втором куске какой-то невежда написал кривым почерком: «Смит замени бривно где крест».
— Вы поняли, Ватсон? Это всего-навсего план строительных работ. А второй кусок пергамента Грегори, видимо, обронил, похищая книгу… — Холмс довольно потер руки. — Итак, и эта последняя надежда Грегори рухнула. Что бы вы сделали на его месте, Ватсон?
— Я бы утопился в Темзе.
— Гениально, Ватсон! Видимо, он решил сделать именно это. Лучше всего топиться в Темзе бросаясь с моста…
— А купаться — прыгая с парапета, — заметил я.
— И Грегори пошел на мост, — продолжал Холмс, игнорируя мой выпад. — Его намерение несколько поостыло при виде плещущегося и кувыркающегося в волнах мистера Наполеона. К тому же, в самый последний момент он вспомнил о письме, переданном ему вечером, в день похорон. Бегая в пододеяльнике по замку, он так и не удосужился его прочесть. Благодаря нашему другу мистеру Наполеону…
— Вашему другу, — поправил я.
— …у нас в руках оказался обрывок этого письма. В нем, как вы помните, неизвестный, имя которого начинается с буквы «М», угрожал Грегори разоблачением. Напрашивается вопрос…
— У кого напрашивается? — поинтересовался я. — Если вы решили, что у меня, то жестоко заблуждаетесь.
— У меня! — заорал Холмс. — У меня напрашивается вопрос!.. Какой же у меня напрашивается вопрос? — Холмс замолчал, пытаясь что-то вспомнить. — Ладно. Нам надо было убедиться… Мне, мне надо было убедиться, — поспешно добавил он, заметив, что я собираюсь что-то сказать. — Мне надо было убедиться, что на мосту действительно был Грегори. Это было нетрудно сделать. Поднявшись на мост и пройдя пару раз туда и обратно, я обнаружил, что он весь испещрен следами сапог с выбитым крестом.
— Да что вы говорите! — мне стоило большого труда сохранить серьезное выражение лица.
— Да, да, уверяю вас, так оно и было. Теперь спрашивается, кто же был тот «М», который написал письмо?
— Митридат Евпатор? Александр Македонский? Марк Аврелий?
— Монтигомо Ястребиный Коготь! — заорал Холмс. — Маргарита Наваррская! Замолчите вы когда-нибудь?!
— Да, — сказал я. — Когда-нибудь.
Холмс вытер пот со лба.
— Когда-нибудь, Ватсон, — сказал он, — вы сведете меня с ума.
— Итак? — спросил я, подбадривая Холмса. — На кой черт вам был нужен этот… на букву «М», если вы и так уже выяснили, что преступником был Грегори?
— Вы не правы, Ватсон. Мне еще не все было ясно.
— Неужели?
— Да-да. Я надеялся, что разыскав «М», мы получим неопровержимые улики против Грегори. А потом мы могли бы арестовать его за попытку шантажа — это, как вы знаете, дело подсудное… Итак, перво-наперво я решил установить личность написавшего письмо. С этой целью я внимательно изучил чернила, которыми оно было написано. Как вы знаете, я великолепно разбираюсь в чернилах. Поэтому для меня не составило большого труда определить, где были куплены эти. Представьте себе мое удивление, когда я обнаружил, что чернила купили в лавке напротив кладбища, где похоронен Хьюго Блэквуд! И тут меня осенило.
— Как обычно, — подтвердил я.
— Я вспомнил священника! Преступник Грегори — неизвестный «М» — священник, забегавший в кладбищенскую сторожку написать записку во время похорон Хьюго Блэквуда, — помните, сторож говорил о нем, — и… вновь преступный мир! Я вспомнил, вспомнил, где видел того священника раньше. Кольцо замкнулось! Я понял, что письмо написал именно он! Больше некому!
— Да, я понимаю. Ведь это единственный человек в Англии, умеющий писать…
— Помните, мой поединок с профессором Мориарти? — не слушая меня, голосом провинциального трагика произнес Холмс. — Мою смертельную схватку с этим гением преступного мира? Помните, как меня едва не поглотила зловещая пучина Рейхенбахского водопада? Помните, как… — он хотел еще что-то прибавить, но не нашел слов и сбился с торжественного тона. — Так вот. У профессора было два сообщника. Один из них, полковник Моран — о нем вам известно — после гибели профессора швырял в меня каменные глыбы. Второй — о нем я в свое время умолчал — камней не бросал. Он сидел на противоположной скале и показывал, куда надо бросать. Это и был Фрэнк Моррел.
— Он что, плохо показывал? — с неподдельным интересом спросил я.
Холмс не ответил. Улыбнувшись и чуть прикрыв глаза, он отдался во власть каких-то далеких, доступных лишь ему одному, воспоминаний:
— Какие люди!.. Джеймс Мориарти, Себастьян Моран, Франклин Моррел… Какое время! А сейчас… Преступный мир уже не тот. Нет, не тот. Он вырождается. От трех «М» осталась только одна. Моррел. Фрэнк Моррел. «Любитель старины». Имеет семь судимостей за крупные кражи антиквариата и вооруженные ограбления. Тогда, в Швейцарии, он по какой-то причине не дождался конца поединка. Позже, с удовлетворением узнав из газет о моей мнимой гибели, он отправился в Египет, где провел несколько лет, присматриваясь к местным архитектурным памятникам. Остановив свой выбор на пирамиде Хеопса, он дождался подходящего момента и сделал свое черное дело… Кстати говоря, я никогда не сомневался, что это — дело рук Моррела… Дальше. Пустив полицию по ложному следу — помните заметку в «Таймс»? — Моррел привез пирамиду туда, где мы ее нашли, и, забросав углем, надежно замаскировал. После этого он переоделся священником и, добравшись до Лондона, отправился искать покупателя. Нашел он его довольно быстро — преступников как магнитом тянет друг к другу. Альберто Канетти, представитель компании «Объединенные перевозки», занимался в Лондоне отнюдь не объединением перевозок. На самом деле здесь он представлял интересы одного миллионера из Чикаго — назовем его… м-м-м…
