Фредерик Дар - От этого не умирают
Мой голос звучал тихо…
— Будь так добра…
— …
— Оставь меня, пожалуйста. Ты… ты меня отвлекаешь.
Она вышла, не сказав ни слова. Охваченный внезапной жалостью, я окликнул ее:
— Кати!
Но она не вернулась…
Я уклонился от мнущих мое тело рук Монтескью.
— Что с тобой? — спросил он…
Мой массажист был почти лыс, но смело сбривал последние остатки волос.
— Не стоит труда, оставь. Готовь свои примочки…
Вошел Бодо в сопровождении Стефани.
— Кати говорит, ты нервничаешь?
— Я словно заряженная батарейка, Бодо…
— Тем лучше. Это тебе…
— Нет, абсолютно ничего это мне не даст, я на пределе…
Стефани закурил сигарету.
— Публика как на праздник, Боб. Видел бы ты этот народец… Такие асы… Все великие любители потасовок: Ульмер, Симон Беррио, Альфред Адам, Жан-Жак Виталь, Робер Дальбан, Габриелло, Филипп Лемэр, Вильмэн, Фамешон, кокаиновый король Педро…
Он упивался именами.
— А телерепортаж ведет Клод Дарже…
Я помнил этого острого на язык репортера, у которого всегда находилось язвительное словцо, чтобы осмеять побежденного и даже победителя…
Кати увидит, как я буду уничтожен. Сегодня вечером меня заставят умереть… Умереть от себя самого… понимаете? Я погибну от собственного зла.
Я потер глаза.
— Который час, Бодо?
— Без четверти десять.
— В котором часу мой выход?
— В половине… Сейчас выясняют отношения два неплохих петушка, они закончат вовремя… Потом шесть раундов по три минуты между Варшаваком и Дюпоном… Ну, тут все будет вяло, сверхвяло, тоже раньше времени не закончится…
Я прикинул:
— Ладно, у меня еще есть время… Подай мне халат, Монтескью.
— Ты куда? — спросил Бодо.
— Надо кое-кому звякнуть.
— Не задерживайся.
Стефани проводил меня до телефонной кабины и ждал у дверей, пока я листал старый, растрепанный справочник.
Я лихорадочно искал номер, тихонько молясь, чтобы нужный мне человек оказался на месте.
Наконец нашел. Мне понадобилось время, чтобы дрожащим пальцем, с трудом попадая в отверстия диска, набрать номер.
Сначала ответил ворчливый голос телефониста на коммутаторе.
— Я хотел бы поговорить с комиссаром Фове…
— Сейчас узнаю, здесь ли он, а кто его спрашивает?
— Боб Тражо!
Короткое молчание.
— Вы смеетесь, в настоящую минуту Боб Тражо дерется на ринге с Петручи!
— Черт побери, повторяю вам: я — Тражо, моя встреча начинается через сорок пять минут, и мне необходимо до этого поговорить с комиссаром… срочно найдите Фове.
— Хорошо, подождите…
До меня приглушенно доносились звонки, шум голосов… Но вот послышался негромкий голос телефониста уголовной полиции:
— Не вешайте трубку, он как будто еще здесь. Его ищут…
Наступившее затем молчание показалось мне бесконечным.
Признаюсь, в какой-то момент у меня появился соблазн бросить трубку… Наконец я услышал:
— Алло! Фове у телефона.
Сердитый голос комиссара подействовал на меня успокаивающе.
— Это Боб Тражо…
— А! Вы… вы хотите предложить мне очередную свою идею, мосье Тражо?
— Да…
— Слушаю вас…
Почему в это мгновение у меня появилось чувство, будто он уже знает! Господи, каким же я был трусом! Я выдавал себя из страха, ради того, чтобы избежать поединка с более сильным боксером… Я поднимал руки, сдаваясь судьбе. Я выбирал пожизненную каторгу, может быть, смерть, вместо сорока пяти минут поединка…
— Слушаю вас, мосье Тражо…
— Так вот, я полагаю, что… что я убил Жо, господин комиссар…
Он отозвался не сразу.
— Вы полагаете?
— Да, если хотите меня арестовать, я в вашем распоряжении…
— Ваш матч закончился?
— Нет, до его начала еще добрых полчаса… Вам хватит времени…
Мне было стыдно перед самим собой! Эти слова задевали мое самолюбие. «Подлец! — думал я. — Подлец, Боб! Подлый липовый чемпион! Ничтожество! Трус!»
Я повесил трубку.
Стефани, наверное, все слышал, потому что, судя по всему, пребывал в состоянии панического ужаса. Бледный как смерть, с повисшей в углу рта сигаретой, засохшей, словно сломанный стебелек.
Я смерил его взглядом.
— Ты, разумеется, подслушивал, педик несчастный!
Он не произнес ни слова…
В бешенстве я зашагал назад в свою раздевалку… Бодони готовил бинты…
— Давай сюда, руки, Боб…
Я покачал головой.
— Ни к чему, Бодо, теперь их ждут не бинты, а сталь… Сейчас приедет полиция и меня арестуют, это я убил Жо…
Он тяжело опустился на массажный, стол и посмотрел мне в глаза.
— Это что, правда?
— Да, Бодо, видишь, я всего-навсего жалкий человечишка…
Он покрутил головой.
— Странно, — вздохнул он, — но когда полицейские расспрашивали меня о гибели Жо, я почуял, что с тобой тут не все чисто…
Внезапно Бодо охватил гнев.
— Жалкий, ничтожный подлец! Ты боялся его, признайся?!
— Думаю, да…
Появился Стефани, лицом напоминающий покойника. В узеньких глазках разлилась желтизна. Должно быть, услышанная новость вызвала у него жестокий приступ боли в печени.
Бодо наотмашь ударил меня по лицу. Сопротивляться не было ни желания, ни сил.
— И ты ходил сейчас звонить легавым, чтоб признаться?
— Да, Бодо…
— Потому что ты дрейфишь и перед Петручи, а?
— Да, Бодо.
Я чувствовал себя ничтожным, слабым, достойным презрения… Еще никогда я никого не презирал так, как себя.
— Значит, эти господа скоро прискачут… они тебя заберут… Никакого матча… Скандал, в лучшем варианте тюряга пожизненно, но чемпионом Европы это дерьмо останется! Славненько должно выглядеть — чемпион Европы — убийца? Суд присяжных! «Что я могу сказать в свою защиту, господа присяжные? Все очень просто! Я хотел остаться непобежденным! И вот я пристукнул самого лучшего парнишку, который когда-либо выходил на ринг! А потом сам сдался полиции, чтоб мне не набил морду знаменитый Петручи!»
Он словно сошел с ума, в бешенстве выпучил глаза в уголках рта появилась пена!
Стефани, вжавшись в стену, не вымолвил ни слова.
Бодони снова ударил меня по лицу. Вдруг он вскочил…
— Стефани! Дуй к организаторам и скажи, что у нас чрезвычайные обстоятельства и наш матч должен состояться раньше, чем встреча поляка с Дюпоном, понял? Предупреди менеджера Петручи, чтоб в темпе подготовил своего парня…
Стефани согласно кивнул и вышел.
— Руки!
Я протянул Бодо запястья. Он со всей добросовестностью перебинтовал их, не произнося ни слова. Меня тошнило до рвоты. Скорей бы пришел Фове, чтобы покончить с этим… Он, наверное, сразу же выехал с набережной Орфевр. Если только… Да ведь, чтоб взять человека под стражу, нужно постановление об аресте, выданное следователем или кем-то там еще.
Это потребует времени. И на дорогу еще потребуется, считай, не меньше четверти часа. Лишь бы…
Бодо туго затягивал бинты.
Его кожа приобрела пугающий зеленоватый оттенок, напоминая подпорченную дичь.
Он зашнуровал мне боксерки, закрепил бандаж.
— Подлец, — прошептал он, — я могу тебе сказать, что ты будешь драться. Пусть мне придется перебить носы легавым, когда они припрутся, но ты с ним встретишься… с Петручи!.. И он тебе продырявит брюхо! Ты всего-навсего жалкое ничтожество! Тебе и двух раундов не продержаться против итальянца… Я хочу, чтобы он выпустил тебе потроха… А публика тебя оплюет… Ты ведь знаешь, что такое публика, а, подонок? Она еще сволочней, чем ты, а это о чем-то говорит…
Я его почти не слышал… Я знал, теперь уже ничего нельзя сделать. Мне придется выйти на ринг. Такова будет месть Бодони… Никто не сможет ему помешать, и он заставит меня перешагнуть через канаты. Он скорее позволит себя убить, чем отменить матч. Бодо вдохновляла ненависть, она даже сообщала ему некоторое величие.
— Бодо, — вздохнул я, — пятнадцать лет меня колотили, по голове, так ведь можно и тронуться…
— Об этом ты расскажешь своему адвокату, он сумеет это использовать…
Мой адвокат! Да, в самом деле, после матча начнется другая жизнь… Жизнь без славы и без Кати. Жизнь в четырех стенах. Этакий ринг! Бетонный…
В дверь постучали.
Это был менеджер Петручи, красивый итальянец с бархатными глазами.
— Правда что встреча начнется раньше?
— Да, вы там пошевелитесь, чтоб подготовить своего парнишку… Потом вам объяснят почему.
— Он готов!
Прискакал со всех ног Стефани.
— Быстро! Быстро! Всё о’кей, сейчас наш выход!
— Тогда в путь!
Я шел по проходу, образованному расступившейся толпой, спотыкаясь как пьяный. У меня было чувство, что еще немного и я упаду в обморок.
Эта недолгая дорога казалась нескончаемой. Да, то был путь без конца, ведущий меня прямо в ад. И сам путь был адом!
