Шарль Эксбрайа - Ночь Святого Распятия
Голос комиссара сорвался.
- Когда мне принесли мою крошку, я даже не сразу понял... И только получив письмо, написанное ею перед смертью... узнал правду. Так вот, Моралес, в тот день я дал клятву, что всякий торговец наркотиками, попав ко мне в руки, навсегда потеряет охоту к своему грязному бизнесу... Вы отлично сделали, что начали рыпаться, Моралес, теперь я вас просто убью...
Фернандес взял свой пистолет, а мой "люгер" бросил Люсеро.
- Сделаем так, будто это вы стреляли первым, Моралес, но промазали, ну а я прицелился лучше...
Я поглядел на бесстрастную физиономию Лусеро. А комиссар, перехватив мой взгляд, улыбнулся:
- Инспектор был женихом моей дочери...
Теперь все стало ясно. Настал момент рассеять недоразумение, иначе он и вправду мог выстрелить. Я заговорил очень спокойно, и скорее всего именно эта невозмутимость помешала Фернандесу спустить курок.
- Надеюсь, вы не собираетесь прикончить коллегу?
- Коллегу?
Я осторожно встал и, кое-как наведя порядок в одежде, представился:
- Хосе Моралес, гражданин Соединенных Штатов Америки, агент отдела ФБР по борьбе с наркотиками.
Теперь уже они оба вытаращили глаза.
К четырем часам утра я закончил рассказ о том, какое получил задание и почему из дипломатических соображений вынужден был хранить инкогнито. Не стал я скрывать и что Лажолет и его подручные выяснили, кто я такой, отсюда и покушения, от которых мне лишь чудом удалось спастись. Воспользовавшись случаем, я еще раз поблагодарил Лусеро. Рассказал я им и о приезде Алонсо. Я попросил у комиссара Фернандеса и помощи, поскольку без их молчаливого согласия мои шансы на успех практически равны нулю. Для меня главнее, объяснил я, накрыть преступную организацию, а уж арестовать бандитов с удовольствием предоставлю им. Самому мне нужен только Лажолет. Комиссар пожал плечами.
- Если это и впрямь такой крепкий орешек, как вы сказали, он наймет кучу ловких адвокатов и выйдет сухим из воды!
- Нет, сеньор комиссар, поскольку я твердо решил, что Лажолет больше не подвластен людскому правосудию!
Фернандес пристально посмотрел мне в глаза, потом медленно подвинул в мою сторону "люгер" и три магазина к нему.
- Только постарайтесь, amigo, чтобы нам не пришлось вмешаться раньше времени!
СТРАСТНАЯ СУББОТА
Хоть вся Севилья накануне Вербного воскресенья и начала Святой недели и выглядела празднично, я был настроен далеко не жизнерадостно. Да, конечно, я помирился с комиссаром Фернандесом и в случае осложнений всегда мог рассчитывать на его помощь, но все портила уверенность, что меня предает Хуан. От нее я уже никак не мог отделаться. После покушения на Баркуэта я внушил себе, будто малыш стал игрушкой в руках слишком хитрого для него противника, но эта история с револьвером... Кто еще мог предупредить полицейских? Только Хуан... Разве что это сделал торговец, а в таком случае пришлось бы предположить, что он не только заодно с подручными Лажолета, но еще и выведал у Хуана, для кого тот покупает оружие. С какой стороны ни глянь, получалось, что поведение моего будущего родственника более чем подозрительно...
У него не было определенных средств к существованию... Почему Марию не беспокоит вопрос, каким образом ее брат зарабатывает деньги? Почему она позволяет Хуану болтаться по кабакам, пока сама работает? Такое попустительство просто не укладывалось в голове. Мы договорились, что в эту субботу я не смогу увидеть Марию - девушке предстояло украшать цветами праздничную платформу своей покровительницы, но я все же решил заглянуть в церковь Сан-Хуан до полудня, прежде чем все расскажу Алонсо.
На Ла Пальма царило радостное оживление. Люди то и дело заходили в церковь полюбоваться пасос своего братства. Каждый уже множество раз видел их убранство, но зрелище не приедалось, и верующие на разные голоса воспевали элегантность, богатство и изящество обеих платформ. Обитатели квартала очень гордились, что их святая покровительница одной из первых выйдет из церкви в канун Святой недели. Армагурская дева и в самом деле пройдет по улицам на следующий день после Вербного воскресенья, около семи часов вечера, лишь немного уступив другим, столь же почитаемым изображениям Богоматери - "Ла Пас"*, "Ла Иниеста"**, "Грасиа и Эсперанса"*** и "Ла Эстрелла"****. Музыканты из муниципального оркестра и трубачи Хиральды, которым предстояло возглавить процессию, уже репетировали.
______________
* Богомагерь-миротворица. - Примеч. перев.
** Богоматерь, увенчанная дроком. - Примеч. перев.
*** Богоматерь, дарующая прощение и надежду. - Примеч. перев.
**** Путеводная звезда. - Примеч. перев.
Какая-то девушка собиралась войти в ризницу, и я попросил предупредить Марию о моем приходе. Та не замедлила появиться. На лице моей невесты читалось неудовольствие, смешанное с удивлением.
- Хосе!.. Я же сказала вам, что сегодня...
- Знаю, Мария, но вы, наверное, догадываетесь, что, если я позволил себе побеспокоить вас в такой момент, значит, дело очень серьезное?
Девушка сразу встревожилась.
- Что-нибудь случилось с Хуаном?
Я покачал головой, чтобы ее успокоить, и тут же повел на площадь. Там я рассказал о вчерашнем происшествии с пистолетом и, стараясь ни в чем прямо не обвинять Хуана, напомнил, что в "Эспига де Оро" меня направил тоже он. Мария подняла голову, и я, увидев, что она плачет, испытал настоящее потрясение.
- Хосе... забудьте о наших планах...
- Что? Но почему, Мария?
- Потому что я никогда не смогу стать женой человека, который не доверяет моему брату!
- Но, послушайте, Мария, вы ведь не отвечаете за поступки Хуана!
Она взяла меня за руку.
- Нет, Хосе, нам больше не на что надеяться... Я знаю мальчика как сына... У него много недостатков, но я уверена, что Хуан не способен совершить низость и уж тем более - предательство.
Я попытался убедить девушку, ссылаясь на то, что она понятия не имеет, как проводит Хуан дни и большую часть ночи, добавил, как меня возмущает, что парень взвалил на нее одну все заботы о домашнем бюджете. По-моему, говорил я, от такого легкомысленного и безвольного человека можно ожидать чего угодно. Тщетно. Я видел, что Мария глубоко страдает, но ее вера в брата осталась непоколебимой. Я злился на себя, что причиняю ей боль, но когда-нибудь этот нарыв все равно пришлось бы вскрыть. Мне хотелось обнять девушку, утешить и поклясться, что я вовсе не отождествляю ее с братом, что я люблю ее, а остальное не имеет значения. Но Мария качала головой, как обиженный ребенок, и ее дрожащий голосок отзывался болью в моем сердце.
- Вы во многом правы, Хосе... Я не сумела с должной строгостью воспитать Хуана. Но, с тех пор как познакомился с вами, он сильно изменился. Мальчик хочет во всем подражать вам. Он бесконечно вами восхищается! Я так надеялась, что благодаря вам у Хуана наконец появится чувство ответственности! И надо ж, чтоб именно вы, его идеал, обратились против него...
- Вы ошибаетесь, Мария, я вовсе не против Хуана! Просто я поделился с вами умозаключениями, логически вытекающими из фактов...
- Возможно, ваши рассуждения и верны, но выводы явно ошибочны. Я согласна, что внешняя сторона дела свидетельствует против моего брата, но уверена - слышите? - уверена, что Хуан помогает вам и никакой он не предатель, как вы вообразили!.. Хотите, я поговорю с братом?
- Нет. Я сам найду объяснение, если таковое вообще существует.
Она остановилась.
- А теперь, Хосе, мне надо вернуться к Деве. Меня уже ждут.
- Мария, поклянитесь, что вы не думаете того, что сказали о наших планах... У нас все по-прежнему, правда?
- Сами знаете, Хосе... Но не заставляйте меня выбирать между братом и вами... Я люблю вас, Хосе, но у меня есть определенные обязанности по отношению к Хуану, и я не имею права от них уклониться.
Я проводил девушку до крыльца Сан-Хуан и, как только она исчезла из виду, вновь остался на залитой солнечным светом Ла Пальма один, в полной растерянности. Мария не смогла убедить меня в невиновности брата. Я хорошо понимал ее точку зрения, но сам не мог позволить мальчишке и дальше ставить мне палки в колеса, если, конечно, он и в самом деле этим занимается. Так или иначе, я решил серьезно поговорить с Хуаном и устроить ему допрос в стиле Клифа Андерсона.
Бродя по кварталу Сан-Дьего в надежде встретить брата Марии, я неожиданно столкнулся с Карлом Оберхнером. На мгновение мы оба замерли, потом немец вдруг захохотал и, протянув руку, сказал на безукоризненном английском:
- Как поживаете, господин агент ФБР?
Я онемел от изумления, чем явно доставил герру Оберхнеру огромное удовольствие. Он дружески хлопнул меня по плечу.
- Признайтесь, вы этого не ожидали, а?
И, фамильярно взяв меня под руку, он предложил:
- Пойдемте... По-моему, нам есть о чем поговорить...
Мы устроились на скамейке на площади Сан-Фернандо, и Оберхнер тут же взял быка за рога:
