Роза Планас - Флорентийские маски
После занятий Федерико вместе с друзьями по факультету частенько заходил в одно кафе на Корсо Тин-тори. Здесь образовался своего рода кружок по интересам. Собравшиеся после работы ученые и преподаватели говорили о политике, о текущих делах и при случае не упускали возможности обсудить какие-то слухи, касавшиеся ситуации в университете или за его стенами. Федерико не входил в число блестящих ораторов, но его выступления в ходе этих дискуссий всегда выслушивались коллегами с нескрываемым уважением и интересом. Говорил он немного, но всегда взвешенно и к тому же обладал отличным чувством юмора. Его ироничные замечания не оставляли равнодушными ни его сторонников, ни оппонентов. Федерико был известен как человек верующий, истинный католик, разделяющий убеждения левого крыла христианских демократов. Однако это не мешало ему, прикрываясь артистично закамуфлированным цинизмом, разглагольствовать о романтических химерах, предлагающихся обществу в качестве разгадки некоторых тайн новейшей итальянской истории. Пожалуй, любимой темой подобного рода выступлений Федерико было убийство Альдо Моро. Он рассматривал это трагическое событие с совершенно неожиданной точки зрения, переворачивавшей с ног на голову все известные толкования и гипотезы. По мнению Федерико, план этого громкого убийства не был порождением ни мафии, ни каморры, ни даже привычно обвиняемого во всех грехах Ватикана. Этот заговор был организован той мощной и древней силой, которая в современной Италии предпочитает держаться в тени, не демонстрируя своего могущества. Преподаватель античной истории и латыни Лоренцо Бьяджини поднял на смех теорию Федерико, как и все публикации, так или иначе рассматривавшие возможность воздействия на современную итальянскую политику каких-то тайных организаций, чья история уходит корнями в далекое прошлое:
– Чем-то ты мне напоминаешь профессора Эко. Это он представляет мир как своего рода параболическую антенну, которую настраивают некие тайные силы капитализма, рядящиеся в тоги древних тайных обществ.
– Смейся, смейся! Тайные ордена и заговоры – это по твоей части. Лучшими специалистами в этом деле были древние римляне. Уж кому, как не тебе, знать о том, что за прошедшие века у человечества была возможность отточить и довести до совершенства искусство создания тайных обществ и достижения при их помощи политических целей.
Это заявление Федерико сделал гордо и по-детски трогательно. Для него сказанные им слова будто стали открытием, как для ребенка, который вдруг осознает, что люди, оказывается, занимаются сексом с древних времен, прямо-таки с каменного века. Во время подобных встреч Друзья по университету обычно заказывали кофе и минеральную воду. В тот день, когда компания обратила внимание на странности в поведении Федерико, Дино, преподаватель экономического факультета, заказал себе зеленый чай. Пока официант подавал остальным кофе, с Федерико произошла какая-то странная перемена. Он неожиданно побледнел, а его глаза замерли, впившись взглядом в воображаемую точку в пространстве. Тем временем официант стал эффектно наливать кипяток в чайничек для заварки. На несколько секунд он отвлекся и не заметил, как его рука чуть сдвинулась в сторону, и кипяток пролился даже не на стол, а на колени Федерико, который при этом не только не пошевелился, но даже не вздрогнул и не обратил внимания официанта на то, что тот творит. Федерико попросту не заметил, что его ошпарили кипятком. Друзьям пришлось несколько раз окликнуть его и даже тряхнуть за плечо. Только тогда он очнулся и, несколько виновато оглядевшись, осторожно поинтересовался:
– Я отвлекся. Что случилось? Я что-то натворил?
Друзья не нашлись что ответить и лишь молча показали на мокрое пятно на его брючине, от которого все еще шел пар. Лишь в этот момент Федерико понял, что произошло, и почувствовал боль. С того дня он под различными благовидными предлогами стал избегать традиционных посиделок в кафе, жалуясь то на головную боль, то на большой объем работы, которую ему предстояло сдать к следующей неделе, то на простуду или аллергию. Перебрав все эти предлоги, он наконец воспользовался более серьезным аргументом в качестве «тяжелой артиллерии»: заявил друзьям, что пишет книгу и эта творческая работа отнимает у него много времени и требует предельной сосредоточенности. Никто из знакомых не поверил ни единой из его отговорок, и вскоре по университету прошел слух о тяжелой депрессии, которой в скрытой форме страдает преподаватель кафедры общего языкознания Федерико Канали.
На самом же деле причина, по которой Федерико время от времени отключался от реальности и уходил в мир внутренних переживаний, не имела с депрессией ничего общего. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что с ним происходит, чувствовал, как из реального мира его уводит навязчивая идея и жажда деятельности, спровоцированная последними изменениями в его жизни. В основном эти перемены были связаны с отношениями, которые у него сложились с Винченцо и его дочерью. Он стал регулярно ездить во Флоренцию и вскоре понял, что не может обойтись без этих поездок, ощущая дни, проведенные на работе, не как нормальную жизнь, а как тюремное заключение. Свиданиями же с подлинной свободой стали для него встречи с семьей де Лукка. Кроме того, немалое место в его жизни занимала теперь любовная связь с Андреа. Когда они не были вместе, мир Федерико терял прочность и устойчивость и, казалось, был готов рассыпаться как карточный домик. Это сочетание душевного, эмоционального и физического подъема не было знакомо Федерико даже в юности, и теперь он едва успевал уследить за круговертью новых мыслей, метавшихся в его голове. Он вспоминал то, что, казалось, давно было забыто, строил невероятные планы, которые собирался реализовать в ближайшем будущем. Если же он отметал какую-либо из вертевшихся у него в голове идей, то делал это с такой же решимостью и даже яростью, с какой Пиноккио швырял об стену говорящего сверчка.
В последнем письме Марку Федерико не стал подробно описывать сложившуюся в его жизни новую ситуацию и даже позволил себе ввести друга в заблуждение, клятвенно заверив его, что находится на грани раскрытия загадки черепа. Впрочем, в одном он был абсолютно честен и правдив: в письме он рассказал, что собирается вступить в братство карбонариев. Лишь дав необходимые клятвы и обеты, он мог получить доступ к той информации, которая открыла бы ему тайную историю жизни и смерти деревянного мальчика.
Андреа чаще всего принимала его в гостиной с камином, одетая в костюм Коломбины – в розовых чулках и с волосами, убранными под шляпку в виде большого цветка, она вновь и вновь исполняла уже столь знакомый ему танец. Иногда в ответ на его стук в дверь выходила не девушка, которую он так хотел увидеть, а ее отец; бывший актер обычно держал перед лицом золотистую полумаску. Федерико, несмотря на отсутствие опыта в прочтении тайных символов, все же научился атрибутировать эту маску как знак радости от встречи. Своим величайшим достижением в жизни Федерико считал то доверие, которое он заслужил у старого актера и его дочери. Эти эксцентричные и артистичные натуры были страшно горды своей принадлежностью к одной из самых древних и хорошо законспирированных организаций в Италии. Опасения, которые поначалу испытывал Федерико, постепенно сменились оптимизмом и интересом. В общем, когда старый Винченцо как бы невзначай поинтересовался, не хочет ли господин профессор дать обет вечной верности ордену карбонариев, тот, ни секунды не задумываясь, ответил, что считает такую возможность огромной для себя честью и что больше в этом мире ему, пожалуй, ничего и не нужно.
Коломбина, возлежавшая на диване, обнаженная, с черно-белой клетчатой полумаской на лице, с нежностью в голосе рассказывала ему о добрых братьях и об их мартовских ночных бдениях, которые обычно проводятся в тайных храмах-житницах. Со дня на день Федерико должны были сообщить дату его присяги, и радующаяся этому известию не меньше его Андреа делилась с возлюбленным своим самым сокровенным знанием:
– Вплоть до сегодняшнего дня ты верил только в то, что написано в книгах. Теперь же тебе ясно, что все твои знания не стоят ни гроша. Пиноккио – вот кто покажет тебе другой путь, путь бессмертного дерева. Цель мертвого – не умереть совсем, а живое ставит себе целью показать, что оно смертно и рано или поздно умрет.
Федерико не до конца понимал, что говорит ему Коломбина, отдыхая после бурной встречи. Лишь спустя какое-то время, уже дома, он восстанавливал в памяти слова девушки, и его желание реализовать задуманное только усиливалось. Он ничего не мог с собой поделать – его привязанность к семье двух актеров становилась все сильнее. Если они правы и если целью мертвого является не умереть совсем, то существует возможность, что деревянная кукла осталась существовать в виде пустого носатого черепа для того, чтобы рано или поздно вновь обрести плоть и кровь в результате очередного чудесного превращения.
