Алексей Грачев - Кто вынес приговор
Саша специально поставлен на работу с беспризорниками. Любит он ребят, знает многих из них. И дела, связанные с беспризорниками, раскрывает быстро, почти тут же. Вот и это дело начал позавчера. Приехал священник из села, остановился на Мытном дворе. Накупил всего и еще пошел куда-то, а матушку оставил сторожить добро на санях. Вдруг подошли оборванцы со связкой баранок. Один повесил баранки на дугу лошади, второй сообщил: "Это тебе, матушка, от батюшки. Сидит в трактире и пьет чай".
Не поверила матушка, не слезла с саней. А беспризорники исчезли. Огляделась, никого нет рядом. Жалко стало баранок, ну, как, и верно, от батюшки. Слезла с саней, вернулась с баранками, а ни материи, ни колбасы нет. Как корова языком слизнула... Приехала в уголовный розыск за помощью. Нет бы - к богу...
Поручили Саше. Саша знает, чья работа, - сразу же по злачным местам. Нашлась и материя, и остатки колбасы, а Клешня и Букс распевают сейчас песни в камере.
- Федор, ты ходишь по гостиницам, - повернулся Костя к Барабанову. Перстни и серьги на тебе. Не забывай...
Барабанов кивнул молча.
- Кулагин, что там за история в бане? - не сдержал улыбки Костя.
Парень встал, вытянулся, точно был в строю. Покашлял в кулак. Стал рассказывать не улыбаясь, строго:
- Девица есть, Анна Пузырева. Болтается она по баням, любительница бань, значит, и отдельных номеров в придачу с каким-нибудь посетителем. Мать узнала о сем. Попросила своего знакомого Басилова завести дочку в номер да выпороть ее там. Обещала хорошее вознаграждение. Тот пригласил дочку в номер. И когда она разделась, принялся пороть ремнем. Ей и шум подымать опасно, и выбежать нельзя, раздетая. Терпела сначала, но потом все же стала орать. Да вот и задержали мужика. А теперь не знаю я, что с ним делать. Вроде как не подсудное дело, воспитательное...
- Воспитательное, - загрохали агенты.
Смеялись, качали головами, подшучивали над Кулагиным. А тот краснел, сердито смотрел на всех. Кончил шумиху Костя, сказал:
- Протокол составить и передать в народный суд. Там этому мужику штраф пропишут. Как ни говори, насилие над личностью. Запрещено. Пусть и в воспитательных целях. Заплатит деньги, которые мать девицы обещала в порядке вознаграждения, и на том все будут довольны.
Снова засмеялись, опять загомонили. Теперь поднял руку Подсевкин.
- Что у вас по Овражьей?
- Вот Леонтий, - кивнул Костя на Леонтия, - нашел девушку-прачку. Похоже, что знает она убийцу. Но молчит, говорит - никого не видела. Сам пойду к ней. А еще Антон Филиппович был в "кишлаках". Узнал, что появлялся там какой-то человек, тонкий из себя, с черными глазами... Полагает, что это разыскиваемый Центророзыском Сынок. Полагает, что Сынок и был на Овражьей улице.
- Это дело, - похвалил Подсевкин. Он пощелкал застежками портфеля, помолчал-поважничал, как всегда, когда была у него хорошая найденная улика в деле.
- Миловидов заговорил снова. Оказывается, настоящая фамилия ему Бекренев. И три года тому назад он судился за аферы с железнодорожными билетами. Работал в кассе кассиром, сплавлял билеты за крупные суммы. Был судим железнодорожным трибуналом на пять лет, по амнистии сократили ему срок до года, а сидеть не захотел. Представилась возможность - удрал и заменил себя на Миловидова. Так вот он признался еще, что вел разговор насчет мануфактуры с хозяином трактира "Хуторок"...
- С Иваном Евграфовичем! - так и воскликнул Костя. - Это похоже на него. Тоже плут старорежимный. Вполне могла быть тут связь...
- И коль все так, - продолжал Подсевкин, - то трактирщик должен знать убитого, которого, может, и посылал за ордерами, в кредитное товарищество...
- Полагаешь, что "Хуторок"? - глянув на него, спросил Костя. Подсевкин развел руками:
- Можно полагать. Не отсюда ли эти торговые операции... Не знаю только, как быть с трактирщиком. Брать его для допроса или же обождать?
Костя поднялся из-за стола:
- Идем, Сергей, к Канарину, там окончательно решим, что нам делать. Но я думаю: пока будем осторожными. Не надо шевелить трактирщика. Трактирщик не один, если он имеет отношение к ордерам на мануфактуру.
- Есть и другая пока работа, - согласился Подсевкин. - Надо еще раз поговорить с прачкой. И держать под наблюдением трактир "Хуторок".
- И Дужина еще, - вставил Костя. - Когда-то был связан с Сынком, пояснил он Подсевкину. Дверь отворилась, осторожно вошел дежурный. Он козырнул инспектору:
- Там женщина пришла. Ее квартирант, счетовод фабрики, куда-то пропал два дня назад.
Костя торопливо поднялся, быстро спустился по лестнице вниз. Маленькая полнолицая женщина тревожно смотрела на него от входа в дежурку.
Когда он, выслушав ее, сообщил ей приметы человека, убитого на Овражьей улице, она сказала сразу:
- Он и есть мой квартирант Георгий Петрович Вощинин. А что с ним?
18
Двор булочной Синягина ограждал высокий забор, сбитый из толстых, темных досок, для крепости в некоторых местах схваченных, как зубами, металлическими угольниками. Вместо ручки на двери покачивалось медное кольцо, с глубокими и острыми выбоинами. Может, ломился кто, в свое время, во двор, ошалело размахивая топором, тяпая вот по этому кольцу лезвием, слепо и часто.
Толкнув калитку плечом, Костя вошел во двор, захламленный, с поднявшимся шумно вороньем над помойкой, с белизной белья, летающего над веревками. С другой стороны двор замыкал вытянутый на полквартала одноэтажный дом, похожий на каменную стену. Окна были узки и по большей части одеты в решетки, висели над самой землей; дверь единственного крыльца сорвана. Вход чернел глубокой темной ямой. Возле этой ямы-входа толклись жильцы - обсуждали что-то или ждали кого на этом холодном, пропахшем печной золой и помоями ветру. В глубине двора курилась дымком маленькая банька. Пройдя двор, перешагнув через разбросанные по земле березовые плахи, Костя остановился. В приоткрытую дверь была видна фигура девушки - в кофте красной и длинной черной помятой юбке, грубых ботинках. Она стояла возле плиты, мяла с усердием палкой в котле бурлящее весело белье. Катились к дверям клубы пара, смешанные с едким дровяным дымом. Сквозь щели плиты поблескивали огоньки, и по влажному полу мельтешили игривые розовые круги. Ноги девушки в серых штопаных чулках казались охваченными пламенем - вот-вот она услышит эту боль от жара огня, закричит, кинется навстречу инспектору.
Костя вошел, стукнув кулаком по косяку, и девушка, услышав стук, оглянулась, но не сказала ни слова, хотя был виден испуг в черных глазах. Отступила в глубь баньки, держа палку в руке, как клинок. Невольно поддернула ворот кофты, точно подуло в нее стылым ветром улицы.
- Инспектор Пахомов я, из губернского уголовного розыска, - сказал Костя, смахивая со скамьи пыльную пену, присаживаясь и разглядывая с любопытством прачку. - Тебя Полей зовут?
Она кивнула, а он еще спросил, на этот раз не сдержав улыбки:
- Чего пугливая?
Девушка не ответила, но было видно, что успокоилась сразу, принялась снова с силой давить белье палкой, белье полезло из котла белой поросячьей спиной и даже по-поросячьи зачавкало, запохрюкивало, заплевало ей в лицо жгучими клубами пара. Она отворачивалась, морщила лоб, жмурила глаза, задыхаясь, отступала на миг и вновь подступала, налегая на палку.
- Спросить я зашел, - проговорил он, не отрывая взгляда от ее лица, закрытого, точно фатой, пеленой пара. - Не видела убитого или налетчика вчера вечером?
- Не видела... И что это вы ко мне пристаете? То один, то другой...
Она отбросила палку, присела на корточки, потянула из невидимого зева под плитой железную кочергу с витками на конце.
- Постой-ка...
Он шагнул к ней, отобрал у нее из рук кочергу:
- Поворошу за тебя, так и быть.
- Это зачем же?
Она уставилась на него удивленно, вдруг тихо прыснула, глаза так и сжались, заискрились.
- Да чтобы приветливее была.
Он откинул дверцу плиты, сунул кочергу в пламя. Плахи были толсты и больше дымили, чем горели. Он пошевелил их, и они обвалились вяло, пошипели с живой сердитостью, а пламя стало еще меньше, и вдруг кинулись клочья синего дыма. Глаза заело, защипало до слез.
- Нет, так дело не пойдет. Топор есть?
- Зачем еще?
- Наколю потоньше. Ты бы еще целое дерево запихнула в топку.
- Да и не надо, - засмеялась она. - Поеду сейчас полоскать на Волгу. Закрывать буду скоро. Что не сгорит, вытащу в снег.
- Нет уж... Топить еще придется тебе...
Он заметил топор в углу, поднял его, вышел во двор. Примостив одну плаху у порога, подтащил несколько других и принялся колоть с веселой яростью и с каким-то удалым размахом. Во двор в это время въехали сани, и возница, мужик в армяке, принялся стаскивать с саней деревянные ящики под тесто, лохани, железные решета. Из булочной вышла женщина, выплеснула воду из ведра возле забора, поленившись дойти до помойки. Сразу же за ней появилась другая, полная, в черном платке, в валенках. Она приблизилась к Косте, глядя на него с недоумением.
