Иван Любенко - Черновик беса

— Коджоры? Насколько я осведомлён, там находилась летняя резиденция Кавказского наместника?

— Верно. Она и сейчас там. Считается, что эта марка Тифлисской городской почты была единственной в обращении с конца 1857 года до первого марта 1858.

— Ею пользовались всего три месяца?

— Три или четыре. Допускаю, что она начала выпускаться с первого ноября 1857 года. Точных данных у меня нет. Но первого марта 1858 года уже вышли общегосударственные российские марки. Так вот: её печатали в типографии наместника полосками по пять штук. А чтобы избежать подделок, прибегали к рельефному рисунку (теснению), исполняемому ручным способом. Я дважды ездил в Тифлис, и мне повезло: разыскал сына Фогеля, который только что звонил. Он живёт там по сей день, и тоже служит на почте, как и его отец, но только в Коджорах. Служебной карьеры не сделал и ходит в титулярных советниках. В публичной библиотеке мне попалась небольшая выдержка из газеты «Кавказ» за четырнадцатое июля 1857 года. В ней говорится об открытии экипажно-почтового сообщения между Тифлисом и Коджорами.

— Стало быть, «Тифлисская уника» — первая марка Российской империи?

— Совершенно верно. Кстати, Тифлисский почтамт выпускал и собственные конверты. На государственных помещался герб Российской Империи, а на тифлисских — герб Тифлиса. Мне удалось раздобыть один, но он без марки. Позже, во время второй поездки я узнал, что автором её рисунка был художник Каханов. К сожалению, его следы затерялись. Вообще, как мне рассказывали, дорога из Тифлиса в Коджоры узкая, проходит под скалами по самому края обрыва, там частые камнепады, и потому эти восемнадцать вёрст почтовые кареты преодолевали с большим трудом. Отсюда и такая цена за пересылку корреспонденции.

— А откуда взят номинал в шесть копеек?

— В номинал марки включили стоимость пересылки внутри города (пять копеек) и добавили затраты на её изготовление (одна копейка). Всего — шесть.

— Насколько мне известно, изъятию почтовых марок из обращения всегда предшествует официальное сообщение в газетах. Встречали ли вы его?

— В том-то и дело, что я его не нашёл. Отсюда сделал вывод, что марками пользовались до полного исчерпания тиража. А это, возможно, ещё семь-восемь лет. Значит, они могли гулять вплоть до 1866 года наравне с общегосударственными. Однако это никак не преуменьшает ценность «Тифлисской уники». Сами марки не выходили за пределы Кавказа, и, вероятно, наместник не счёл нужным помещать в газетах сведения об их изъятии. Ведь они печатались за казённый счёт, и выбрасывать на ветер государственные средства, затраченные на их изготовление, посчитали ненужным расточительством.

— Во сколько вы оцениваете её стоимость?

— Трудно сказать. Здесь всё зависит от Фогеля. Я готов заплатить за неё три-пять тысяч рублей. Поверьте, для марки, пусть даже и первой российской, это хорошая цена. — Толстяков резкими толчками затушил в пепельнице папиросу и сказал: — Поедемте со мной, Клим Пантелеевич, я вас очень прошу. Мы должны опередить этого англичанина. Доплывём до Поти. А оттуда на поезде — в Тифлис. Я столько сил положил, чтобы отыскать эту унику… Да и после всех неприятностей и бед, обрушившихся на мою голову, хотелось бы хоть немного отвлечься. А путешествие, как известно, лучше всего разгоняет хандру. К тому же, Бес нас пока не тревожит. За женщин я не переживаю. Пристав Закревский — надёжная защита. Я поговорю с ним сегодня. Попрошу не оставлять наших дам в одиночестве. Думаю, он будет только рад моей просьбе. Только вот отправляться надобно сегодня. Нам нельзя пропустить вечерний пароход в Поти.

— Я согласен. Но прежде я съезжу в город. Одолжите мне ландо?

— Экипаж всегда в вашем распоряжении.

— Спасибо.

— Это я должен быть вам благодарен. Откровенно говоря, не ожидал, что вы так быстро согласитесь.

— Право, Сергей Николаевич, не стоит. Во-первых, я засиделся на одном месте, а во-вторых, надеюсь, что наша поездка поможет ускорить поимку преступника. По всем вероятиям, он отправится за нами.

— Вы так считаете? — упавшим голосом проронил Толстяков.

— Несомненно. Бес поднял ставки в игре и пойдёт на риск. Не удивлюсь, если он уже знает о вашем желании совершить вояж в Тифлис.

— Но как? Как ему это может быть известно, если мы только что это решили? Вы думаете, что он среди прислуги или нанятых работников? Этого не может быть….

Клим Пантелеевич не успел ответить, так как прямо перед террасой неожиданно появился сторож.

— Ось, ваше благородие, знову ци аспидские лысты пид хвирткою валяються. Та коли ж цей бис египетський вгамуеться?[16] — в сердцах проронил он и протянул конверт.

— Что? Ты сказал Бес? — побледнев, как веленевая бумага, спросил газетчик.

— А хто ж ще? Самий, що ни на е диявол. Адже скильки душ занапастыв![17]

— Да откуда тебе это известно? — не успокаивался Сергей Николаевич.

— Не гнивайтеся, пане, — добродушно улыбнулся старик, — про це, вважай, весь посад гутарыть.[18]

— Ладно, ступай, — махнул рукой хозяин имения и надорвал конверт. Внутри находилось открытое письмо с фотографией могилы А.С. Грибоедова в Тифлисе. На обороте было напечатано:

Нет тому на свете счастья, кто живёт во имя злата,Жадный щёлкает зубами от рассвета до заката:Всё ему, бедняге, мнится, будто денег маловато,И душа его во прахе погибает без возврата.

— Что-о он хо-очет этим сказать? — заупокойным голосом протянул Толстяков.

— Он ждёт нас и знает, что мы обязательно поедем в Тифлис. Бес весьма неплохо осведомлён о вашем пристрастии к маркам.

— Бог ты мой, это же просто ужас! — вскинул руки Сергей Николаевич. — Обо всём ему известно! Как такое может быть?

— Видите ли, желание отомстить превратилось у него в idée fixe, и она стала смыслом всей его жизни. Он знает о вас всё или почти всё. И самое интересное заключается в том, что, как бы мы ни пытались остановить его и не поддаваться на его провокационные письма, у нас это не получится. И он это хорошо понимает. Причём, его даже не останавливает моё присутствие. Бес уверен в себе и готов играть один против двух. К моему большому сожалению, мы можем выйти на него только одним путём — отправиться в Тифлис и ускорить с ним встречу.

— Получается, мы ловим его на живца? И в этой роли выступаю я?

— Как бы цинично это не звучало, но это так. Однако прошу вас не волноваться. Если вы будете строго следовать моим указаниям, то мы его переиграем. Я в этом абсолютно уверен. Вы же видели, я предупреждал Бобрышева оставаться с женой, но Лесной кондуктор меня не послушал, как и не внял моему совету Стахов, хотя, как вы помните, я просил его отказаться от каких бы то ни было самостоятельных поступков и, в случае возникновения любых подозрений, обратиться ко мне. Но он этого не сделал. В результате мы получили второй труп. Бес — очень коварный враг. Подобных преступников мне ещё не приходилось встречать. Он виртуоз в своём деле. Я не знаю, чем он занимался до этого, но то, с каким упорством и умом он проворачивает злодейства, вызывает у меня в некотором роде восхищение. Это достойный соперник и очень опасный. Займись он преступным промыслом раньше, с него бы получился король уголовного мира.

— Ох и умеете вы утешить! — покачал головой хозяин имения.

— Сергей Николаевич, поверьте, я не собираюсь нагонять на вас ужас, но теперь, когда мы выходим на последнюю схватку, мы не имеем права на ошибку.

— Знаете, Клим Пантелеевич, когда вы рядом, мне ничего не страшно.

— Вот и хорошо.

— А почему он изменил себе и стал писать стихами? Ведь раньше была проза?

— Нет, он продолжает в том же духе. Это всё та же поэма Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».

— И как это я сам не догадался?

— Однако не будем терять время. Мне надобно в город. А вы не забудьте прихватить в дорогу пистолет. У вас есть оружие?

— Бельгийский карманный бульдог! — похвалился газетчик.

— Что ж, не самое подходящее оружие, но всё-таки лучше, чем ничего. Надеюсь, вы уже опробовали его?

— Пока нет, — смущённо признался Толстяков — Всё как-то руки не доходили.

— Тогда сделайте хотя бы несколько выстрелов. Это необходимо.

— Хорошо-хорошо. Я удалюсь в дальний угол парка и потренируюсь. Он поднял на Ардашева глаза и спросил: — А если не секрет, зачем вы едете в город?

— Видите ли, когда вы читали статью про пароход из Саутгемптона, у меня появилась одна мысль, и я хочу её проверить.

— Мысль по поводу чего?

— Простите, Сергей Николаевич, но я не делюсь невыверенными гипотезами. Прикажите заложить лошадей. Ведь мне ещё надо успеть переодеться.

— Конечно-конечно, не беспокойтесь.

Толстяков вызвал кучера, и вскоре экипаж стоял перед домом. Лошадки били копытами в предвкушении прогулки. Им надоело долгое стояние в конюшне.