Камилла Лэкберг - Письмо от русалки
Поначалу он обрадовался — наконец-то ему будет с кем играть. Но затем подслушал разговор отца и матери и все понял. Теперь он знал, почему перестал быть ее любимым мальчиком, почему она больше не гладила его по волосам и не смотрела на него нежным взглядом. Знал, кто отнял у него мать.
Накануне вечером он вернулся к своему вагончику в роли индейца. Подкрался незаметно, бесшумно ступая в своих мокасинах, с пером в волосах. Он был Сердитой Тучей, а мать и отец — бледнолицыми. Он видел, как они движутся за занавесками в вагончике. На этот раз мать не лежала, а ходила и разговаривала, и Сердитая Туча обрадовался, что матери лучше, что малыш перестал мучить ее. И она была счастливая — усталая, но счастливая. Сердитая Туча подкрался ближе, чтобы послушать счастливый голос одной из бледнолицых. Шаг за шагом приблизился он к открытому окну и, прижавшись спиной к стене, закрыл глаза и прислушался.
Однако глаза его тут же раскрылись, ибо речь шла о нем. И тут вся чернота снова вылилась на него со всей силой. Он снова оказался рядом с ней, почувствовал отвратительный запах, ощутил гнетущую тишину, отдающуюся эхом у него в голове.
Голос матери пробивался сквозь тишину, сквозь темноту. И каким бы маленьким он ни был, он все же понял, что она сказала. Она сожалела, что стала его матерью. Теперь у нее будет настоящий ребенок — знай она, что это возможно, она никогда не взяла бы его. А отец ответил своим серым усталым голосом:
— Да, но теперь мальчик уже с нами, так что надо видеть плюсы в этой ситуации.
Сердитая Туча сидел неподвижно — в эту секунду родилась ненависть. Он сам не смог бы подобрать подходящих слов к этому чувству. Но ему стало хорошо и вместе с тем мучительно больно.
Поэтому, когда отец упаковал керосинку, одежду, консервы и прочие вещи, сам он взял с собой свою ненависть. Она была так велика, что заполняла собой все заднее сиденье, где он располагался. Но он не мог ненавидеть мать. Ведь он любил ее.
Он ненавидел того, кто отнял ее у него.
~~~
Эрика отправилась в библиотеку Фьельбаки. Она знала, что Кристиан взял в этот день выходной. Он прекрасно выступил в программе «Доброе утро», но когда под конец его спросили про угрозы, его нервное напряжение стало слишком явным. Эрике было так мучительно видеть его, разом побагровевшего и вспотевшего, что она выключила телевизор еще до окончания интервью.
Теперь она бродила по библиотеке, делая вид, что рассматривает книги, размышляя, как же подойти к своей истинной задаче — поговорить с коллегой Кристиана Мей. Ибо чем больше Эрика размышляла, тем больше приходила к выводу, что письма писал не чужой человек. Нет, угрозы казались глубоко личными, и разгадка наверняка таится в прошлом Кристиана или его окружении.
Проблема заключалась лишь в том, что он всегда говорил о себе исключительно мало. Утром она решила записать все, что ей известно о прошлом Кристиана. Но в результате так и осталась сидеть с ручкой в руке над чистым листом бумаги. Внезапно Эрика осознала, что ничего о нем не знает. Хотя они с Кристианом много времени провели вместе, работая над рукописью, и, по ее мнению, сблизились и стали друзьями, он ничего не рассказал ей о себе. Ни слова о том, откуда он родом, как звали его родителей или чем они занимались. Никаких разговоров: где он учился, каким спортом занимался в молодости, какие у него были друзья и общается ли он с ними до сих пор. Она по-прежнему ничегошеньки о нем не знала.
Уже одно это вызывало тревогу. Ибо в разговоре человек всегда рассказывает что-то о себе, дает хоть крошечные и фрагментарные сведения о том, кем он был и как стал таким, каким стал. Тот факт, что Кристиан так старательно все о себе скрывал, наводил Эрику на мысль, что где-то там и надо искать разгадку. Вопрос заключался лишь в том, сумел ли он столь же тщательно отгородиться от всех без исключения. Может быть, коллега, с которой он общается каждый день, что-нибудь да уловила…
Эрика покосилась на Мей, которая что-то набирала на компьютере. Во всяком случае, они были одни в библиотеке и могли поговорить без посторонних ушей. Наконец она решила придерживаться определенной тактики. Лучше не начинать напрямую расспрашивать Мей о Кристиане, а осторожно подвести ее к этой теме.
Приложив руку к крестцу, она вздохнула и тяжело опустилась на стул возле стойки, за которой сидела Мей.
— Понимаю, что тебе тяжело. Я слышала, у тебя близнецы, — проговорила Мей и покровительственно посмотрела на нее.
— Да, у меня их там двое, — кивнула Эрика и провела рукой по животу, делая вид, что ей действительно надо отдохнуть. Впрочем, особых усилий для этого не требовалось. Когда она уселась, то сразу почувствовала, как вся спина блаженно расслабилась.
— Тебе надо побольше отдыхать.
— Я так и делаю, — ответила Эрика и улыбнулась. — Ты видела сегодня утром по телевизору Кристиана? — добавила она после небольшой паузы.
— К сожалению, нет, я ведь была на работе. Но я запрограммировала DVD-плеер на запись. Авось сработает. Вообще-то я не очень дружу с техникой. Он хорошо выступил?
— Еще как! Так здорово, что он написал эту книгу!
— Да, мы все ужасно гордимся им, — сказала Мей и просияла. — Я и не подозревала о том, что он пишет, пока не услышала, что его книга скоро выйдет. И какая книга! Какие хвалебные рецензии!
— Да, это потрясающе, — согласилась Эрика и снова выдержала паузу. — Все, кто знаком с Кристианом, должны безумно радоваться за него. Думаю, что и его бывшие коллеги гордятся им. Кстати, где он работал до того, как перебрался в Фьельбаку?
Она сделала такое выражение лица, словно на самом деле знала, просто подзабыла.
— Гм… — проговорила Мей, которая, в отличие то Эрики, действительно рылась в памяти. — Знаешь, похоже, я никогда ничего по этому поводу не слышала. Как странно! Но ведь Кристиан пришел сюда раньше меня, так что у нас, возможно, не заходил разговор о том, где он работал раньше.
— И ты не знаешь, откуда он родом и где жил до того, как переехать сюда?
Эрика почувствовала, что демонстрирует слишком явный интерес, и изо всех сил постаралась говорить более ровным тоном.
— Я подумала об этом, когда смотрела сегодня интервью по телевизору. Мне всегда казалось, что он говорит со смоландским[7] акцентом, но тут я услышала призвуки какого-то другого диалекта, а вот какого — не могу с ходу определить.
Не самая удачная ложь, но ничего другого просто не пришло в голову.
Кажется, Мей восприняла ее за чистую монету.
— Нет, у него точно не смоландский акцент, в этом я совершенно уверена. А вот какой — даже не знаю. Само собой, мы общаемся на работе, и Кристиан всегда приветлив и готов прийти на помощь.
Чувствовалось, что она подбирает слова, стараясь тщательно сформулировать свою мысль.
— Однако у меня есть ощущение, что существует какая-то граница, за которую нельзя заходить. Может быть, это звучит глупо, но я никогда не заводила с Кристианом разговоров на личные темы, потому что он каким-то образом дал понять — это не приветствуется.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — кивнула Эрика. — Но, может быть, он упоминал что-то мимоходом?
Мей снова задумалась.
— Нет, не скажу, чтобы… Хотя, подожди-ка…
— Что? — спросила Эрика и тут же прокляла себя за нетерпеливость.
— Это такая мелочь, но все же, мне показалось… Однажды мы заговорили о Трольхэттан, когда я побывала там — навещала сестру. Мне показалось, что ему знаком этот город. Затем он как бы спохватился и заговорил о другом. Помню, мне это запало в память, поскольку он так резко сменил тему.
— Так у тебя возникло чувство, что он жил там?
— Да, мне так показалось. Хотя я, как ты понимаешь, ничего конкретного из того разговора не вынесла.
Да, негусто. Однако хотя бы что-то. Трольхэттан.
* * *— Заходи, Кристиан! — радостно приветствовала его в дверях Габи, и он неуверенно шагнул в белое офисное помещение, в котором располагалось издательство.
Если директор одевалась ярко и экстравагантно, то обстановка офиса была сдержанной, светлой и однотонной. Возможно, в этом и заключалась главная идея — создать эффектный фон, на котором Габи казалась еще красочнее.
— Кофе? — спросила она, показывая на вешалку у входа, и он повесил туда свою куртку.
— Да, с удовольствием.
Она застучала высокими каблучками по длинному коридору, а Кристиан двинулся за ней. Кухня тоже была выдержана в белых тонах, а вот чашки, которые достала Габи, оказались ядовито-розовыми, и другого цвета, кажется, не имелось.
— Латте? Капучино? Эспрессо? — спросила Габи, указывая на гигантскую кофеварку, стоящую рядом с мойкой, и он на мгновение задумался.
— Пожалуй, латте.
— Сейчас устроим.
Взяв чашку, она начала нажимать кнопки на кофеварке. Когда машина перестала фыркать, Габи кивнула Кристиану, чтобы он шел за ней.
