Город в когтях зверя. Детектив советской эпохи - Елена Архипова
Всё утро, как и вся жизнь, начиналось утренним светом. Свет этот исходил из детства. Тогда аккуратный и звонкоголосый мальчик, пионер-активист, Витька и представить себе не мог, что превратится со временем в то, что он есть. Окончив школу, до армии решил поработать, а в армии мечтал, что жить по-настоящему начнёт, как только… Но «как только» откладывалось на неопределённое время, и однажды он понял, что жизнь проходит и что самые светлые воспоминания — о прошлом, а будущее настолько шатко и неопределённо, что и заглядывать туда не хочется. Витьке было почти двадцать четыре года, сверстники переженились, у них появились дети, все были как-то пристроены, обустроены, и только он один… Парень сменил несколько мест работы в поисках занятия по душе, но душа его не успокаивалась, искала всё новых приключений, в итоге переходивших в новые разочарования. Не везло ему и с женщинами — всерьёз они его не принимали. Вот бывает же такое: не сказать, чтобы Витька имел отталкивающую внешность или был недалёкого ума. Среднего роста, подтянутый, подвижный, с серыми глазами и симпатичной улыбкой, однако во всём его облике сквозила какая-то непрочность, ненадёжность, и это отпугивало женщин. Он заводил кратковременные романы, бросал курить, регулярно ходил на работу, но всё это было похоже на короткий летний дождик, прибивающий пыль, которая мгновенно высыхала под лучами солнца и воспаряла вверх, оседая на лицах прохожих. Так оседали в Витькиной душе тоска и разочарование. И всё же он надеялся.
А эта встреча перевернула в нём всё. Её звали Тамарой. Была она чуть младше, и жила неподалеку, можно сказать, по соседству. Раньше он никогда не обращал на неё внимания: не потому, что была девушка нехороша собой, скорее, наоборот, чаще всего он старался «рубить сук по себе». Эта не была похожа на его прежних женщин. Витька часто вспоминал ту первую встречу на ночной пустынной улице, когда она остановила его, заглянула в глаза, проговорила: «Что ж ты, дружок, не в ту сторону идёшь? Дом-то твой — вон там», и махнула рукой куда-то вдаль, словно указывая ему направление в жизни. Витька спохватился: действительно, он шёл в противоположном направлении да и не спешил домой, решив прошвырнуться в поисках какой-нибудь тёплой компании — мало ли их по ночам бродит. А тут, будто мгновенно протрезвев, понял, что приключения ему сегодня не светят, и не потому, что нет перспективы, а просто пропало желание идти в никуда, мутить воду, суетиться и делать вид, что ему всё безразлично.
Он дышал ночным воздухом, вслушивался в ночные звуки, отражённые от ночных предметов, видел за деревьями край неба, утыканный звёздами, и впервые за долгое время в душе его не было смуты и беспокойства. Витьке было хорошо. Он вспомнил Тамару. Конечно же, это она, девчонка, учившаяся классом младше, на которую он не обращал внимания, а она на него — и тем более.
Позже она расскажет ему, что встречей и обращённым к Витьке вопросом они были обязаны трагедии на личной почве, накануне случившейся в жизни девушки. Тогда она шла домой, полная одиночества и разочарования, такая беспомощная, слабая женщина, которую бросили. Бросили все: так кажется, когда уходит любимый человек, когда начинается сплошная полоса неудач, озлобленности на мир и ошибок. Тогда в душе зарождается неверие, разочарование, а зачастую и падение. И кто знает, что случилось бы с Тамарой завтра, чем бы она жила и чем дышала, не повстречайся ей на тёмной улице одиноко бредущий Витька. Она и заговорила-то с ним лишь для того, чтобы приглушить в себе стон, который обитал внутри, как колокольный звон живёт в колоколе до поры до времени. Заговори с ней Витька сам — промолчала бы, а то и ответила грубостью, обсмеяла бы: алкаш несчастный! Но ей вдруг чуть ли не до слёз стало жалко его, а, может, это была жалость к себе самой: здесь, в огромном мире, они были словно две пылинки, прибившиеся друг к другу.
Витька проводил её домой. У калитки они постояли, поговорили ни о чём и обо всём, над чем-то посмеялись, а когда он собрался уходить, она подала ему руку и сказала: «Ну, ты заходи в гости… как-нибудь… соседи ведь… почти…». Он спросил: «А можно?». «Раз приглашаю, значит, да, — ответила она. — Можешь даже завтра: я работаю в первую смену» «Я — тоже», — обрадовался Витька. Потом он быстро, почти бегом, летел домой. Казалось, чем быстрее он идёт, тем быстрее пройдёт время, обратится в ничто, и настанет завтрашний день. На работе он часто смотрел на часы и удивлялся, как быстро движется время, ловя себя на мысли, что прошлые желания отодвинулись, стали далёкими, как мираж, и теперь он живёт одной-единственной мыслью. Дома Витька необычно долго брился, наглаживался, одевался и даже галстук примерил, но, подумав, отбросил за ненадобностью: вдруг ещё за пижона примет. Появилась даже мысль о цветах: сорвать в палисаднике несколько штук, что ли? Да у неё такого добра и у самой полно. С тем и пошёл.
Она стирала во дворе, а, когда он появился, смутилась, вытерла руки о наброшенное на плечо полотенце и, кажется, обрадовалась, как Витьке показалось. Пригласила его в дом, включила телевизор — «Посиди, я сейчас» — и всего через несколько минут вышла из соседней комнаты, накрашенная, в цветном платье. «Красивая какая», — подумал Витька. «А он — ничего», — подумала о
